Когда взрывается мина, это похоже на автомобильный выхлоп.
“Корова на растяжку набрела, — объясняет мне полковник Джамбол Кокоев, которого все зовут Генерал. — Ты, главное, не бойся, это бывает, скотине ведь не объяснишь, что война”.
1197,0 метра над уровнем моря. Высота не безымянна. У нее есть название — Сарабук. С одной стороны — осетинский блокпост, с другой — грузинский. На осетинском мирно и тихо, на другом — я наблюдаю это в бинокль — развернута большая стройка, подъезжают военные машины.
Спустя две минуты метрах в двухстах от нас взорвалась вторая мина.
…И еще одна корова не вернется сегодня домой.
…Полгода назад осетинский Сарабук занимали миротворцы. Но в конце зимы их перекинули в Цхинвал — тут же на территорию пришли грузины, и теперь они контролируют подступы. К себе не пускают даже сторонних наблюдателей, недавно обстреляли два миротворческих БТРа, поэтому-то миротворцы и вынуждены квартировать парой километров ниже, в палаточном городке, и наверх без особой нужды не лезут.
Так что на Сарабуке международное право не действует.
Грузины окопались в районе основательно, без конца подвозят людей и технику; как говорят, их цель — блокировать прилегающие территории и села, склоны гор уже заминированы. Страдают, по счастью, пока одни коровы. Ну тянет их в зону боевых действий, будто тут медом намазано! А хозяева потом ходят по блокпостам и плачутся: пропала кормилица!
Вот и старушка, чья животина взорвалась на моих глазах, тоже пришла возмущаться на блокпост.
— А мы-то здесь при чем? Растяжка была грузинская, — тут же перевели стрелки бойцы. — Попробовали бы вы, бабушка, с такими претензиями к грузинам обратиться — они бы вас даже слушать не стали, а мы вот, напротив, сочувствуем…
К вечеру деревенские пойдут собирать коровьи останки по склонам гор. Если успеют вовремя спустить кровь у погибшей, будет шашлык.
Блокпост осетин расположился в лесу — спят бойцы в плащ-палатках; если нет перестрелки, играют в шахматы и в домино, отсылают эсэмэски девушкам. Здесь нет ни света, ни удобств — но мобильный, как это ни удивительно, “ловит” прекрасно.
В Интернете можно посмотреть новости из зоны конфликта. Судя по всему, он опять переходит в затяжную фазу. Миру — мир! Только вот мне, сидя на корточках в траншее, прямо в зоне обстрела грузинского снайпера, почему-то так не кажется.
Обед бойцам принесли женщины из ближайшего селения. Они поднялись сюда, пока нет перестрелки. “Знаешь, когда на высоте становится страшно? Когда тут тихо! — объясняют мне бойцы. — Значит, что-то не так, значит, жди беды…”
Солдаты дежурят по трое суток, потом спускаются в Цхинвал. Сейчас на посту — человек двадцать. Самым “старым” еще нет и тридцати.
“У меня, например, как раз вчера день рождения вчера был, 29 лет справляли, — говорит Давид. — Я опытный солдат, восемь лет воюю. Я даже не понимаю, как это жить — если не стреляют?!”
“Сфотографируйте меня для газеты, пожалуйста”, — просит разведчик Ларик (на вид ему чуть больше восемнадцати) и с готовностью берет в руки автомат.
Они похожи друг на друга как братья. Крепкие, мускулистые, с сильными руками и торсами, будто вырезанными из гор.
Мальчики осетинской войны, ставшие за 18 лет, что она продолжается, мужчинами, но так и не дождавшиеся мира. Они боятся тишины. Потому что не знают, что это такое.
Один из бойцов рассказывает мне, как пару лет назад побывал в Москве и понял: подозрительный это город, потому что не надо искать на асфальте растяжку.
Ближайшие осетинские села — в блокаде. Люди голодают, потому что не могут провезти домой продукты из Цхинвала. Грузинские таможенники вытряхивают соль и муку из мешков на дорогу: “Или покупайте наше, в Гори, или подыхайте вместе с вашими русскими друзьями!”
Единственный прямой путь до цивилизации — нижняя дорога — под контролем вражеской стороны. По ней разрешают проехать только по предъявлении грузинского паспорта. А по объездной трассе, которая тоже небезопасна, так как просматривается снайперами, добираться до Цхинвала четыре часа.
Ибрагим Гассиев — заместитель министра обороны. Он приехал на Сарабук, чтобы на месте определить: что делать дальше?
Гассиев — генерал-майор, хотя ему тоже всего 29. Я спрашиваю, каково это — стать военачальником, в то время как его сверстники в России едва получили капитана.
“Да не хотел я так “взлетать” — само собой получилось, — усмехается генерал. — В моей стране живет 30 тысяч мужчин — это 30 тысяч боевиков, готовых в любой момент стать под ружье. Каждый из них — самое малое — полковник. А я в 2004 году был командиром разведки, то ли три у меня ордена за мужество, то ли четыре — не считал… В 25 лет стал исполняющим обязанности министра обороны, потом из Москвы прислали человека на эту должность, а я теперь больше с личным составом работаю, по позициям езжу”.
Я прошу у Гассиева разрешения сфотографироваться рядом. Все-таки такой большой человек, в камуфляже, да еще и молодой генерал!
“Помещу вашу фотку на сайте — пусть обзавидуются”, — объясняю я ему.
“А я тебя там посмотрю, — кивает в ответ заместитель министра обороны. — Когда обострения обстановки нет, я ведь тоже в Интернете сижу…”
