И именно театр на Большой Дмитровке первым в стране показал балеты тех же Эло и Килиана, и только потом хореографию этих балетмейстеров принялись осваивать другие коллективы (в том числе Большой театр).
Проблема у финского балетмейстера Эло, работающего сейчас хореографом-резидентом Бостонского балета, всегда одна и та же: феноменальная немузыкальность. Глухота к музыке у него, кажется, даже возведена в некий принцип: нарочито замедленные или, наоборот, сверхскоростные движения ставятся поперек музыкального материала, похоже, сознательно. Как будто решается специальная задача — разъять и трансформировать с помощью хореографии музыкальную гармонию и посмотреть, что из этого может получиться. «Первая вспышка» — как раз тот случай, когда наблюдать за хореографическими наворотами довольно утомительно.
«Эксперимент» на этот раз производится над музыкой соотечественника Эло, финского классика Сибелиуса, Концерт для скрипки с оркестром ре минор. С самого боку к колосникам подвешен какой-то «гроб со смыком», по виду параллелепипед, который то опускается, то поднимается — слегка изменяя сценическое пространство. То в кромешной тьме, то при вспышках света танцовщики в серых рабочих костюмах однообразно танцуют хореографию «ни о чем» — хореографический инструментарий в бессюжетных балетах Эло, с помощью которого он и пытается взломать музыку, из балета в балет практически не меняется. Попытка же хореографа создать с помощью дисгармонии движения и музыки новое пространство и новую гармонию в этом балете терпит фиаско.
Похожие задачи в «Бессоннице» ставит и Килиан. Это неудивительно. Культовый хореограф XX века долгое время был художественным руководителем NDT — самой авторитетной труппы современного танца, в которой Эло работал как танцовщик и формировался как хореограф. «Бессонница» также пытается изменить пространство и время. Килиан будто стремится перенести нас в какие-то параллельные миры, которые находятся на границе бессознательного. Для этого трансформации подвергается на этот раз божественная музыка Моцарта: на основе его Адажио и рондо для стеклянной гармоники и квартета, по задумке Килиана, композитор-электронщик Дирк Хаубрих вводит в транс тягуче-сюрреалистическими звуками.
В пограничное состояние между явью и сном с его химерами помогает проникнуть и световая партитура Кейса Тьеббеса. «Уверены ли мы, что стремимся к чему-то или хотим уйти от чего-то?» — такой философской проблемой задается мировой классик, исследуя в этой работе тайные человеческие комплексы, страхи и желания. На сцене возникает танцовщица и ее тень, отображенная на белой ширме. Ширма с прорезями разделяет сценическое пространство на две половины. Из прорезей будут то появляться, то исчезать кисти рук, ноги, головы, тела — как будто другая реальность то поглощает в себя, то снова выбрасывает в материальный мир.
В этом сюре «на грани музыки и сна» растворяются три пары, поочередно танцующие шесть монологов и три дуэта. Поражают воображение своей нереальностью и одновременно телесно-эротической «овеществленностью» дуэты, исполненные Алексеем Любимовым с Мариной Золотовой и Ильей Урусовым с Викторией Зиновьевой. Волшебство продолжается считанные минуты — но создается ощущение, будто пребываешь вне времени и пространства.
