Разворачивающийся кризис пришел не из экономики, а в экономику. Это не схлопывание долговых пузырей, не перепроизводство товаров. Эпидемия коронавируса сначала принесла новые риски для нашего здоровья, вынудила прибегать к самоизоляции (за которую деньги заплатили далеко не всем), что существенно сократило доходы. Экономика приостановилась, погружаясь в кризис. Если в традиционных экономических кризисах сначала падали акции, потом доходы, то теперь падение доходов опережает наступление кризиса.
У власти есть понимание специфики кризиса. Помощник президента Максим Орешкин еще 25 апреля заявил: «По всем мерам, которые сейчас реализуются в России, главный приоритет — это человек, это гражданин, попытка сохранить его занятость, попытка сохранить его доходы». Он раскрыл экономический смысл такой позиции: на первом этапе развития кризиса идет остановка спроса со стороны населения, связанная в том числе с карантинными ограничениями. «И дальше эта остановка спроса распространяется на платежеспособность компаний, которые вынуждены, потеряв свои доходы, сокращать людей, снижать уровень зарплат. Это вторая фаза кризиса, это ровно то, с чем сейчас регуляторы по всему миру стараются бороться, чтобы эту вторую фазу максимально сделать мягче».
Опросы, однако, четко показывают: на практике предупреждения Орешкина остались неуслышанными, уровень подготовки России ко «второй фазе кризиса» явно недостаточен. Каждый пятый респондент признался в значительном падении доходов за время пандемии, а каждый десятый сообщил о полной потере заработка. Опросы свидетельствуют о дальнейшем расслоении российского населения. Значительная часть беднеет, но на другом полюсе растет, хотя и незначительно — с 1,8 до 2,1%, доля тех, чьи месячные доходы превышают 100 тысяч рублей.
Что в этой ситуации делает власть? Пытается оспорить результаты опросов. Подход старый как мир. Реакция, вместо того чтобы сосредоточиться на самих плохих вестях, концентрируется на вестнике. Опросы объявляются недостаточно репрезентативными, их якобы опровергает динамика потребительского спроса, растущего с мая. Хотя иначе просто не могло быть после двухмесячного закрытия непродовольственных магазинов.
Конечно, опросы не истина в последней инстанции. Но обращение к научным выкладкам также свидетельствует о том, что разворачивающуюся «вторую фазу кризиса» смягчить не удалось. По данным Росстата, до распространения пандемии в России ниже уровня прожиточного минимума доходы были у 12,5% россиян. Это так называемый уровень бедности. В апреле — в момент эпидемиологического шока — этот уровень, по оценке, сделанной в Высшей школе экономики (ВШЭ), вырос почти в 2 раза. Дальше у ВШЭ есть два сценария — умеренный и оптимистический, они строятся на базе антикризисной программы правительства. По умеренному сценарию, реализация программы приведет к новому уровню бедности в 16,8%, по оптимистическому — 15,9%.
Все сходится — Россия на пороге новой бедности. Можно говорить о том, что по этому важному социально-экономическому показателю российское общество делает гигантский шаг назад — к 2006 году. Что делать точно нельзя — это отворачиваться от этой проблемы, критиковать опросы, вместо того чтобы проводить наступательную социальную политику.
