Уважаемый читатель «МК»!
Перед тобой отрывок из моего дневника, из отрезка жизни с 19 декабря 2010-го по 6 апреля 2011 года, проведенного в качестве политического заложника в СИЗО белорусского КГБ.
Один литовский издатель, посмотрев рукопись, сказал: «Я издам эту книгу на литовском языке. Для моего двадцатилетнего сына и его сверстников. Они уже не представляют, что такое возможно». Тогда я понял, что мой читатель не только в Беларуси. И теперь лучше могу объяснить, зачем писал эту книгу.
Белорусский правитель превратил красивую страну в большую лабораторию, в которой уже 19 лет проводят опыты над 9,5 млн человек. А потом результаты экспериментов тиражируют на постсоветском пространстве, с задержкой в 5–8 лет. Так может быть и в твоей стране. Такое может случиться и с тобой. Сегодня книга издана на белорусском, английском языках. Неправильно, если она не будет напечатана в России. Надеюсь, что публикация в «МК» поможет сделать это.
Анатолий Лебедько.
20 декабря, понедельник
Ночную тишину в квартире заснувшего многоэтажного дома №4 по улице Леси Украинки разорвал звонок. Протяжный и тревожный. Я, супруга Светлана и сын Артем, переглянувшись, молча подошли к входной двери.
— Кто там? — спросила супруга.
— Открывайте! — сказано тоном, не терпящим возражений.
— А в чем дело? — голос Светланы вибрировал от напряжения.
За дверью нервничали.
— Нам позвонили соседи, жалуются на шум, — в разговор вступил второй голос.
— Б..., я сказал, немедленно открывайте, а то пожалеете, — берет на себя инициативу первый голос.
В коридоре гремит железо. Дверь содрогается под ударами молота. По подъезду ухает эхо с отголоском 37-го года. Звучит отборная матерщина. Страх парализует любопытство: ни одна соседская дверь не приоткрылась. Несколько человек, отжимая ломами дверь, пытаются выдавить замок. С энной попытки это им удалось, и в квартиру вкатился клубок человеческих тел. Мне заламывают руки и выволакивают в коридор. Железные браслеты на руках не оставляют сомнений, где я встречу рассвет...
28 декабря, вторник
В голове плетутся кружева из прыгающих звездочек. Девятый день в камере СИЗО КГБ в режиме «вода–чай». Только начала обволакивать дрема, как через кормушку в камеру в какой уже раз влетело бьющее по ушам: «На допрос!»
Меня вывели в коридор и снова подняли на дыбы. Чтобы погасить боль, начинаю считать. Сначала шаги, потом количество ступенек на лестнице. Одна, пять, десять, кажется, пятнадцать...
Вели, как приговоренного к расстрелу. Но я не чувствовал ни наручников, впившихся в запястья, ни палки, выворачивающей суставы рук. Вокруг все серое, черное, грязное. Внутри пасмурно и мерзко. На свободе в таком состоянии либо напиваются, либо сводят счеты с жизнью.
31 декабря, пятница
В комнате пыток все как обычно: лицом в бетон, ладони тыльной стороной на стене, ноги на ширине плеч. По одному, слева направо, проходим унизительную процедуру раздевания. Оставшийся голышом тестируется температурой градусов тринадцать-четырнадцать. Остроту ощущениям должно придавать бетонное покрытие, точнее, босые ступни на ледяном полу.
— Откройте рот.
— Покажите язык. Вверх язык!
— Поднимите волосы на затылке. А теперь на висках.
— Растопырьте пальцы на ногах.
— Покажите ступню. Вторую.
— Одевайтесь! Шевелись! Быстрее!
И снова барабанная дробь резиновых палок.
— На выход! Бегом! Бегом!
— Морду в пол!
Погонщики с палками выстраиваются живым коридором. Мы входим в черно-зеленый тоннель из человеческих тел. С обеих сторон обрушиваются крики, улюлюканье, треск электрошокеров.
4 января, вторник
Скрип дверных петель. На пороге черно-зеленая масса. Плановый досмотр! Эти слова — как приговор, который ты слышишь каждый день.
В спортзале приставили к стенке. С вывернутыми наружу ладонями. Стояние у «стены ненависти» продолжалось дольше обычного. Сначала руки, а потом и другие части тела начали затекать и каменеть.
— Не дергаемся! Я сказал, не дергаемся! — чей-то рот неприятно обжигал мой голый затылок. Но у всего живого есть границы возможного. Не могу больше терпеть. Перекидываю тяжесть тела сначала на правую ногу, а потом на левую.
Человек в черном шагнул в мою сторону. Схватил за шею, надавил так, что моя голова воткнулась в стенку.
— Я тебе сейчас мозги вышибу, — прохрипел возбужденный каратель.
Рука еще сильнее сдавила шею, но через мгновение ослабела. За спиной возникло какое-то шевеление. Расслышал другой голос: «Кончай».
Я перешел в собственность контролера:
— Раздеваемся! Приседаем!
Присел — встал. Присел — встал. Так раз тридцать. Посредством этой процедуры проверяют, не утаил ли ты что-нибудь в заднем проходе. И что там может спрятать белорусский политзаключенный? Разве что свою ненависть!
8 января, суббота
На смену заступила «зондеркоманда» во главе с Бородой. Им нравится причинять боль. Они смакуют чужие страдания. Люди в масках — это мои сограждане. Белорусы. Но из них можно формировать контингент для работы в концлагере времен нацистской Германии.
Уже не первый день пытаюсь представить их без масок, за стенами СИЗО КГБ. У меня это не получается. Здесь они нелюди. Как возможно целый день издеваться над людьми, к слову, не осужденными, не признанными виновными, а вечером быть добрым папой, заботливым мужем, общительным соседом?..
Крики, доносящиеся из комнаты пыток, леденили душу. Они докатывались до нас, преодолевая бетонную толщу стен.
26 января, среда
Я не раз и не два попадал под раздачу. Впервые меня целенаправленно избили в подъезде собственного дома зимой 1996-го. Возбудили уголовное дело, которое естественным образом издохло. Следователи откровенно сказали, что меня заказали сверху. Спустя некоторое время нападение повторилось. Потом еще. Самые болезненные последствия — после акции протеста против референдума о продлении полномочий Лукашенко. Неделю я пролежал в больнице с сотрясением мозга, гематомами на почках, трещинами ребер.
21 февраля
В неуемном желании расправиться с оппонентами власти пошли на реставрацию порядка и воспроизводство процедур времен гитлеровской Германии и сталинского СССР. Когда механизм был запущен, когда политзаключенные и все остальные арестанты были отданы в полное распоряжение облаченного в маски «эскадрона страха», встал вопрос, как не допустить утечки информации о происходящем в следственном изоляторе КГБ.
Правда стала проблемой для власти. Для нынешней скотской власти правда — один из злейших врагов.
Отвернувшись к стене, небольшим гвоздем нацарапал на ней: «Свобода!»
22 февраля
Международное сообщество недооценивает «белорусскую проблему». Для многих политиков это локальный вопрос. Но это ошибка, поскольку Беларусь стала экспериментальной лабораторией по производству и распространению неоавторитарной идеологии — лукашизма. Лукашизм представляет из себя смесь коммунизма, фашизма и латиноамериканского популизма — и является главным экспортным товаром белорусского режима. Который, нужно признать, пользуется спросом на постсоветском пространстве. То, что Беларусь уже прошла, в той или иной форме воспроизводится в России и других постсоветских странах. Это опасная тенденция, и в столицах цивилизованных государств ее последствия до конца не просчитывают.
5 марта
Сколько несправедливости, подлости, лицемерия вокруг нас. Если бы все это преобразовать в нечто материальное, то страна превратилась бы в одну большую свалку. Какие эмоции должны испытывать люди у «стены пыток» в спортзале? Что творится в душах тысяч прошедших через конвейер белорусского правосудия? В головах выброшенных из университетов, уволенных с работы? В сердцах родственников похищенных и уничтоженных оппонентов власти? Выжимкой из размышлений стало обращение к Лукашенко. Текст как-то легко и быстро лег на бумагу.
* * *
«Придет время, и вы умрете тоже!
В болезненных судорогах или в здравом уме. В собственной постели или на больничной койке. В одиночестве или на руках телохранителя. Это неотвратимо!
Диктор сообщит о случившемся скорбным голосом. Христианско-атеистическая Беларусь отреагирует не по-христиански: захлебнется от радости. Нет, конечно же, не вся. Всхлипнет пенсионерка. Вздохнет заезжий гость из России. Насторожится генеральский китель.
Проявление чувств будет негромким, но массовым и искренним. В кулак. На кухне. В курилке. Страна, радующаяся смерти, а не жизни, — свидетельство ненормальности ее прошлого.
Вы умрете, а что останется? Останется ненависть. Та, что накапливалась в сердцах и душах. Годами, десятилетиями. И она должна будет материализоваться, выплеснуться. На что-то, на кого-то. На могильную плиту. На вашу память. На ваших детей. На ваших внуков. И это нельзя будет сдержать. Чем сильнее сжимать пружину, тем яростнее будет ее распрямление.
Ненависть обязательно найдет сообщников. Месть — один из них. Жестокий и алчный.
Можно ли все изменить, стереть из памяти, начать с чистого листа? Не уверен! Слишком долгими были репрессии. Слишком глубокими были унижения. Слишком жестокой была расправа.
Тогда что? Можно ли сделать хоть что-то?
Можно остановиться! В тиражировании, умножении насилия, злобы, агрессии, страха.
Нельзя вернуть родным убитых. Но можно отдать матерям и любимым сыновей и мужей. Всех политических заложников. Не надо каяться и извиняться. Те не поверят, эти сочтут за слабость. Но ведь можно не бросать поленья в топку репрессивной системы.
Накопление ненависти, а соответственно, и мести, жаждущей реванша, можно остановить! Вам это надо? Конечно же, нет! Но, может, это надо им? Носящим вашу фамилию. Или после вас хоть всемирный потоп?»
* * *
Я бы сказал это, глядя прямо в глаза Лукашенко. Но такой возможности у меня нет. Так что пока ограничимся фиксацией размышлений на бумаге. А там посмотрим. Невозможное сегодня зачастую приобретает черты реальности завтра. Вот только когда это завтра придет?
