Первые пять минут говорила только я — волновалась: про то, что пришла на полчаса раньше, потому что боялась опоздать; про то, что строгая охрана хотела отобрать у меня диктофон и пейджер; про то, что коридоров здесь много и "вообще, я давно не бывала в таких местах". — Мне, наверное, нужно руку вам пожать? — Почему? — удивился он. — В таких официальных местах при прощании и приветствии полагается ведь руки жать? — Что же тут официального? — засмеялся он. — Ну как... Кремль. Гербы. Флаги. А вы все-таки — пресс-секретарь Президента. Вон и лампа у вас на столе зеленая стоит. Журналистика — Вам, наверное, часто сейчас приходится давать интервью... — Сейчас у меня такое положение, когда отвечаю я. Раньше я задавал вопросы и, конечно, догадывался, что для людей, которые отвечают, это работа. Но мне казалось, что в первую очередь это большая работа для спрашивающего. А сейчас, когда отвечаю я... или отвечаю только я, понимаю, что это очень непростая работа. — А вы помните свое первое интервью? Или репортаж? Вообще материал, который вы написали, будучи юным журналистом. — Понимаете, когда я начинал, я писал заметки в основном посвященные международной политике. Их было много, и я их, честно говоря, не помню, хотя разбирался в политике того времени, и это было увлекательно. Из первых заметок я хорошо помню репортаж из Петродворца о восстановлении после войны каскадов. Открытие фонтанов — это начало сезона для Питера, когда все просыпается после зимней спячки, все оживает. Это очень красиво, и в Петродворце на открытие собирается очень много людей. И я описал рабочую сторону этой красоты. Петродворец, как известно, был сильно разрушен во время войны. И я нашел людей, которые реанимировали фонтаны после войны. Я, помню, спустился в подземный ход и увидел обыкновенные водопроводные вентили, которые запускали всю водяную систему. Мне хотелось понять: почему немцы (представители развитой цивилизации) разрушили такую европейскую красоту, а другие люди (лишенные хлеба, тепла, нормальной одежды) восстановили Петродворец заново? — Вы работали журналистом в газете, вы были корреспондентом АПН во Франции, вы вели на РТР "Подробности". А где вы наиболее полно реализовывали себя, где чаще всего получали профессиональный кайф от работы? — Я старался получать его везде. Скажем, писать из Парижа для "Московских новостей" в конце 80-х было и почетно, и интересно. Программа "Подробности" в период правительственного кризиса дала мне возможность войти в политический мир. Я с удовольствием вспоминаю работу на ТВ, когда я делал программу "Двойной портрет". Идея была в том, чтобы сопоставить двух людей одной профессии и показать, какие они разные. Выбор пары уже сам по себе был интересным — ее нелегко было найти. И еще это было интересно потому, что фактически все 52 минуты передачи были документальным фильмом — тогда, кстати, я понял, что с удовольствием бы работал в документальном кино. И я сделал несколько передач, которые вспоминаю с удовольствием, с таким чувством удовлетворения. Я вспоминаю их с точки зрения работы, а не как результат. Хотя с точки зрения результата тоже, по-моему, было неплохо. Вот была такая пара — Франсуаза Саган и Виктория Токарева. Эту передачу крутили три раза. "Двойной портер" редко повторяли, но вот эту передачу повторили три раза. Отец — Вы получили классическое воспитание — когда родители могли дать подзатыльник, выпороть ремнем за проступки? — Вообще-то я сомневаюсь, что именно это можно назвать классическим воспитанием. Меня, во всяком случае, так не наказывали. — Интересно, как вам приходилось отстаивать свои убеждения? Например, перед одноклассниками — это были жаркие дискуссии, споры или в ход шли кулаки? — Кулаки больше связаны с конфликтами из-за девочек. Несколько лет я учился в американской школе, и мой первый крупный спор был по существу идеологическим, хотя он касался преимуществ танка Т-34: мой самый близкий друг Хью утверждал, что их танки лучше, а я с этим не мог согласиться. С родителями были споры: я вообще думаю, что в детях есть дух противоречия. Мой отец был суровым человеком. Он был военным. А у меня, видимо, из духа противоречия, было такое либеральное настроение, даже анархическое. Он всегда казался мне очень правильным человеком. А мне хотелось отойти от этого, хотелось какой-то неправильности. Это проявлялось в политике, как ни странно. "Как ни странно" — потому что я никогда не был диссидентом, я был членом партии. Но мне хотелось как-то взорвать общество изнутри. А мой отец был воспитан в военном духе поколения 20-х годов. Жесткая дисциплина, он верил в систему, в государство. Я никогда не относился плохо к Советскому Союзу, но мне хотелось что-то нарушить. И я помню мои споры с ним, о которых я сейчас очень жалею, потому что они были бессмысленными, а моего отца уже нет. — К каким вещам привил вам любовь отец? — К книгам. К отношению к книгам. Что у меня осталось из таких практических уроков? Я вот не люблю выбрасывать чистую бумагу. Потому что для меня бумага — это книги, это переработанное дерево. Это не новый экологизм, просто мне жалко выбрасывать чистую бумагу. Я, например, никогда не делаю в книгах пометки ручкой. Эта привычка мешала мне в институте. Отец, если и делал пометки, то только карандашом. Он берег книги. Вообще, у него была гигантская библиотека. Которая сохранилась. И я даже не знаю, собственно, что с ней делать. Я люблю книги, но не до такой степени, чтобы собирать и иметь много книг. На основе его библиотеки можно открыть букинистический магазин. Дело не в раритетах, а в самой подборке: история, все, что связано с революциями, начиная с декабристов и народников, гигантская библиотека по Белому движению. И это один из парадоксов отца, который я никак не могу объяснить. Он был очень преданным Советской власти человеком, он был генералом разведки, но собирал бело-эмигрантскую мемуарную литературу. У него собраны воспоминания всех военачальников гражданской войны, которые были с ТОЙ стороны. Более того, абсолютно все книги были прочитаны, они не мертвым грузом стояли, а всегда были в пользовании, это были рабочие книги. Жена — Вы способны на необдуманные поступки? — Я бы так сказал: я способен на необдуманные поступки, но они делаются обдуманно. — Вы также обдуманно необдуманно сделали предложение своей жене? — Мы достаточно долго общались и пришли к выводу, что нужно как-то все это оформлять. У меня как раз тогда появилась мысль: если все это не оформить, я могу ее потерять. И что нужно уже жить вместе. — Помните, чем она вас удивила при знакомстве? — У нее было много поклонников, это интриговало. Она была красивая и, главное, умная. — Как же вы определили — умная она или нет? Вычисляли ее IQ, спросили, сколько книг она прочитала? — С умной девушкой не возникает пауз в разговоре. И разговор с ней может продолжаться всю жизнь, даже заочно. — Когда вы уехали в Кремль на новую должность, она сказала журналистам: "Теперь я вообще буду редко видеть мужа". Вас каждый вечер дома ждет ужин? — Ждет. Хотя жена тоже работающий человек, она не сидит дома. — А говорят, что она домохозяйка. — Вообще она филолог и вполне могла бы стать академиком. До последнего времени она руководила службой связи с общественностью в одной крупной косметической фирме. А сейчас ей интересно попробовать себя в бизнесе. — Чем отличается ваш дом от других? — Тем, что мы всегда принимаем очень много людей. — То есть к вам можно прийти без звонка? — Конечно. И когда мы жили во Франции, многим это было непонятно. Потому что там все регламентировано, "от и до". Это мне мешало. Но потом я понял, что в педантизме тоже есть своя прелесть. Во Франции не может быть так, чтобы на столе, как у нас, десерт и закуска стояли вместе. Там считается безумно некрасивым, если на столе бутылка водки, бутылка шампанского и бутылка вина. Там салат в одно время, горячее в другое время. И если прошло время сыра, его уносят, и больше его уже не попробуешь. Хотя хочется. Нет, мы продолжаем много приглашать. У нас дома всегда много людей. — В связи с вашим назначением — в вашем доме, в вашем окружении, в вашей жизни — что-то изменилось? — Появилось много людей, которые много лет назад, исчезнув из моего поля зрения, вдруг неожиданно объявились. — Говорят, мужчины не плачут. Во всяком случае, на людях. А вы — сентиментальный человек? — Я бы сказал, эмоциональный. И не вижу в этом ничего плохого. Эмоции часто помогают принимать правильное решение. Не нужно давить в себе чувства, не нужно подавлять себя. Удовольствий в жизни не так уж и много. И если хочешь что-то сделать, нужно делать. — И вам часто приходится жалеть о поступках, которые вы не совершили? — Сейчас я стараюсь совершать то, что хочу. А раньше, ну, раньше я в большей степени принимал во внимание обстоятельства. Деньги — Как-нибудь коснулся кризис вашей семьи? — Да, у нас зависли деньги в банке. Небольшая сумма, но все-таки. — А как коснулся кризис Кремля? Индексировали ли в Кремле зарплату? — Нет, зарплата осталась прежней, но она, естественно, в три раза обесценилась. — Неужели не повышали? — Нет, она никак не повысилась. — Она в долларах, рублях или у. е.? — В рублях. В денежном плане я, конечно, потерял. — На что вы всегда тратили деньги? И тратите сейчас? — Книги, путешествия. Одежду весело покупать. Я не могу сказать, что я это часто делаю, но это приятно, это отдых. — Где вы ее покупаете? — Здесь я ее не покупаю — безумно дорого... Но в покупках есть удовольствие. Я в прошлом году работал во одном французском журнале, был главным редактором (Дмитрий Дмитриевич имеет в виду журнал "Geo", который появился в России именно благодаря Якушкину. — В.С.) и рабочий день был достаточно напряженным. Пойти в магазин после работы — это была разрядка. — Есть еще какие-нибудь радости, которыми вы себя балуете? — Ну вот сегодня я хочу купить коньки. Буду кататься за городом, на даче. Там залили каток, и вид освещенного катка меня вдохновил. — Вы, наверное, так просто уже по Москве пройти и не сможете — за теми же коньками. — Могу и просто так. Конечно, я в последнее время все время здесь, в Кремле. Но я и раньше по Москве не очень много гулял. А сейчас просто времени не осталось. Я сюда к девяти приезжаю, а уезжаю поздно. Кремль — Вам ведь эту должность предложил Юмашев, с которым вы работали в "Комсомолке". — Да. — И он вот так просто позвонил и сказал: не хотите ли занять должность пресс-секретаря Ельцина? — Приблизительно так. Но я все-таки вел политическую программу на ТВ, был как-то узнаваем, известен. (Якушкин пытается сказать это скромно, но начинает смеяться. — В.С.) — Ну, в общем, в этом никто не сомневался. Но вы долго раздумывали, прежде чем согласиться? — Сутки. — Меня поразила ваша такая обтекаемая дипломатичная фраза сразу после назначения: "Я согласился на эту должность, потому что осознаю всю сложность положения в стране". — А я не вижу здесь ни обтекаемости, ни дипломатичности. В ней все логично. Потому что обстоятельства сегодня такие, что четко определяют цель. И прочерчивают стратегический путь: Ельцин работает в Кремле до 2000 года. Он делает все от него зависящее, чтобы после выборов страна продолжала бы идти по пути реформ. В этом его цель, а не власть любой ценой. И нужно сделать так, чтобы было достойно. Вот и все. — А что будет дальше? — Когда? — Давайте я тоже обтекаемо... Когда придет время новому Президенту и в Кремле будут другие люди? — Вы говорите об "Охоте на ведьм"? Вы это имеете в виду? — Нет, я просто спрашиваю, чем вы будете заниматься? Может быть, снимать документальное кино? — Почему бы нет? Но сейчас у меня на первом плане политика. — Мне просто интересно, куда вы будете дальше расти. Все-таки вы сейчас пресс-секретарь Президента. — А вы считаете, что это слишком высокая должность? — Да. Хотя вы и находитесь сейчас по другую сторону баррикад от нас, простых журналистов... (Смеемся). А может быть, вы займетесь политикой? — Не исключено. Ельцин — Могу я спросить еще об одной фразе? Про крепкое рукопожатие Ельцина... — ...Я, честно говоря, даже не помнил, чтобы до меня кто-то говорил об этом. Я сказал то, что есть. Мне по своей натуре очень некогда вспоминать, что, где, когда и кто говорил. Я вообще никогда ни на кого не ориентируюсь. Так получилось — совпало. Я сказал то, что чувствую. — Как и когда прошла ваша первая встреча с Президентом? — В субботу мне предложили, в воскресенье я согласился, в понедельник я поговорил с Юмашевым, а во вторник мы встретились с Президентом. Вы так смотрите, как будто ожидаете что-то такое... — Ну вы испытывали какие-то чувства при этом? Все-таки знакомство с Ельциным! Я бы ужасно волновалась. — Наверное. Но я даже больше сейчас волнуюсь. Когда я вижу его чаще и работаю с ним, у меня даже больше внутреннего напряжения, чем тогда. Но, наверное, да, волновался. Но это чувство не было доминирующим. Интерес, наверное, колоссальный испытывал. Интерес вообще к Кремлю. — Как часто сейчас вам приходится с ним видеться? — Часто. — Есть какая-то средняя цифра? Сколько раз в день? — Средней цифры нет. Есть график Президента. — Вы заранее записываетесь к нему на прием, или это как-то в графике обозначено? — Нет. Я вижусь с ним всегда, когда он приезжает в Кремль. Я вижусь с ним на всех встречах, на переговорах международных, в Горках, во время официальных визитов. — Простые люди сейчас разделились на три лагеря: одни смотрят на Ельцина с сочувствием, другие жалеют, а третьи просто смеются, когда видят его по ТВ. Вам не хочется изменить это отношение? Вообще, это входит в ваши обязанности — формировать имидж Президента? — Отношение к Президенту — личное дело каждого. Но сегодня он единственный человек, который обеспечивает политическую стабильность. В первую очередь я доношу до общественности его точку зрения, ту информацию, которой сам располагаю. Стараюсь быть максимально точным. Я работаю с человеком, которого избрала наша страна. И который является главой нашего государства. Это человек, который оказывает колоссальное влияние на нашу политическую жизнь. Поэтому я должен максимально точно доносить его точку зрения. Вот и все. Остальное — за рамками, за скобками. — Ельцин когда-нибудь на вас повышал голос, ругал за что-нибудь? — Я думаю, что это вообще не свойственно его характеру. — У меня есть еще один недипломатичный вопрос. Вот я такая из себя молодая и красивая. Мне в рестораны хочется ходить, одеваться хорошо, за границу ездить. А сейчас что, все к старому вернется? Ну если вы не можете об этом говорить, вы хотя бы скажите, почему Кириенко утверждает, что Ельцин знал о злополучном приказе о "вольном плавании" доллара и ГКО, хотя накануне 17 августа успокаивал журналистов: слово Президента — курс не будет расти? Я буду рада любому ответу — даже обтекаемо-дипломатичному. — Я ведь уже говорил — более дипломатично и не скажешь: все были в курсе, но всех последствий никто не мог предвидеть. — Вы что мечтаете сделать в следующем году? — Освоить горные лыжи. Но у меня сейчас такой ритм — в духе боевого листка, который приходится выпускать каждый день. — В таком ритме, наверное, и сны соответствующие снятся? — Да, было у меня несколько таких снов. Один раз, когда я был в Узбекистане, мне Наина Иосифовна приснилась, мы с ней очень серьезно обсуждали какую-то проблему. Это такие реалистичные сны. Совсем не полеты.
