Она пришла на нашу встречу с сыном Ваней, с новой короткой стрижкой, точно такая же, как 10 лет назад, когда вся страна рыдала над судьбой ее героини в "Зимней вишне". Сразу же поставила условия: о французском муже и личной жизни не спрашивать, о прошлых ролях — тоже, в частности о "Вишне". Ну а обо всем остальном можно и поговорить, например, о ситуации в стране. О кризисе — Почему именно о ситуации в стране? Вы так увлекаетесь политикой или просто считаете, что никакой гражданин этой страны не может остаться равнодушным к тому, что здесь происходит? — Я совершенно не интересуюсь политикой, но дело в том, что мы в ней живем. Наша жизнь после 17 августа превратилась в одну сплошную политику. И хочется уже нормальной жизни, человеческой, а не политической. Потому что политика на самом деле к людям никакого отношения не имеет. Мы родились для того, чтобы жить хорошо, полноценно, весело и радостно, а вовсе не для того, чтобы мучиться и страдать из-за бреда каких-то закомплексованных, внутренне уродливых людей. Это неправильно. Поэтому когда мне сейчас звонят по поводу каких-то интервью о кино, мне даже странно. После 17 августа у меня не было ни одного предложения. — Кризис отразился на вас лично? — Конечно. Меня, как и всех, обворовали. И если раньше я себя считала средним классом, то сейчас с уверенностью могу сказать, что я — беднейшая часть населения. У меня не было кризиса, не было его ни у моих друзей, ни у многих людей, подобных мне. Кризис был у Них. Но Они выстроили нас, как пионеров и сказали: "Давайте деньги". — Вы по своей природе — общественный человек? — Абсолютно не общественный. Даже — антиобщественный. Еще в детстве, в 7-м классе, я вдруг обнаружила, что общественная работа — это когда надо сделать то, чего не сделали другие, хотя это была их обязанность. Я поняла, что это совсем не мой конек. И вообще считаю, что жить общественной жизнью — просто абсурдно, нелогично, неправильно. Люди рождены совсем не для этого, а для того, чтобы жить своей жизнью, в своей семье. — Значит, вы просто будете пассивно ждать лучших времен? — Есть ситуации, в которых, к сожалению, ничего поделать нельзя. Когда от меня что-то зависит, тогда я пру на ситуацию со всей своей энергией. Но в данном случае я думаю, что поставить подножку прущему на ходу танку — никому не нужная жертва. Развитие все равно будет идти к развитию. А все старое отпадет. Другое дело, что нового можно еще очень долго ждать. О женщинах и мужчинах — Как вы считаете, популярные сейчас бизнес-леди — это дань моде или действительно женщины, занимающие значительные посты, способные лучше организовать работу, ответственнее, инициативнее, чем мужчины? — То, что мы совершенно иначе устроены, нежели мужчины, — это абсолютно точно. Но мы, женщины, ведь тоже бываем очень разными. Представление о женщине как о нежном, хрупком, беззащитном создании жизнь уже давно опровергла и вынуждает женщину быть гораздо сильнее, чем ей предназначено природой. А с другой стороны, я все реже и реже сталкиваюсь с теми существами, которых могла бы определить как мужчин. Я могла бы их определить как мальчиков, как дядек, дядьков и просто старых..., не знаю даже, как их назвать. И то же самое происходит с женщинами. Они ведь тоже очень часто тетьки или девочки, которые остаются инфантильными иногда до глубокой старости. В своей беспомощности, доходящей до крайности, в своем желании просидеть всю жизнь на чужой шее, ничего не приобретя как личность. Поэтому женщина, занимающаяся бизнесом, — это какой-то новый тип существа женского пола, меняющий ситуацию, то есть происходит некое развитие. — Почему русские женщины, которые выходят замуж за иностранцев, не могут с ними жить и, как правило, разводятся? — А с нашими они могут жить? Разводятся точно в таких же количествах, как и с иностранцами. Дело не в национальности. Женщина может быть недовольна браком потому, что она хочет быть свободной от унижений и оскорблений. То, что существует мужской шовинизм, это не секрет. Так что женщина боится не брака, а вот этой зависимости, где она окажется в состоянии униженного и оскорбленного существа. Ведь сейчас уже оскорбление происходит не на уровне мордобоя и обзывания "дурой", а в таких ситуациях, которые терпеть нельзя. Когда ты вынуждена порвать потому, что оказываешься рабой, жалкой, ничтожной. Я отнюдь не феминистка. И, безусловно, мы нужны друг другу — мужчины нам так же, как и мы им. Но мы должны прежде всего научиться уважать друг друга. — Вы сказали, что — не феминистка, а к какому типу женщины вы себя относите? — Мне хочется верить, что я все-таки не тетька и не девочка, а женщина. Потому что я очень стремлюсь к тому, чтобы меня уважали. Я не могу терпеть насилие над собой, я не могу терпеть неуважение. — Вы любите заниматься домом? — Если бы я не пошла в артистки, наверное, я бы стала дизайнером или каким-нибудь оформителем помещений. Я люблю украшать дом, часто менять обстановку. Если шкаф два месяца подряд стоит на одном месте, я уже чувствую, что так жить нельзя. Или надо его переставить, или выбросить. Я люблю шить, но не одежду, а, например, подушки, занавески. Это просто мое хобби. Я даже в Париже предпочитала шить сама. О сыне и детстве — Как вы воспитываете сына, чтобы он стал настоящим мужчиной? — маленький Ваня в этот момент, казалось, целиком занятый своим игрушечным мотоциклом, тут же поднял голову и внимательно посмотрел на маму. — ...Пытаюсь внушить ему какие-то мысли. ("Не надо обо мне рассказывать", — строго сказал Ваня.) Я о тебе и не рассказываю. Это мои мысли... Вот вчера я хотела, чтобы он на всю жизнь запомнил, что самое страшное на свете — это ложь и хитрость. Долго на эту тему что-то говорила, но потом поняла, что, по-моему, я разговариваю сама с собой. — А как же ложь во спасенье? — Да, — подхватил Ваня, — можно же так соврать, чтобы спасти человека? — Нет, я не верю в это. Ложь так или иначе когда-нибудь становится явной. Потом этот человек узнает, что ты, лучший друг, его обманул. И ваши отношения оказываются разбиты. — Вы "сумасшедшая" мама? — Да. Он в этом году пошел в школу. И когда, например, он не делает уроки, меня охватывает страшная паника. Я не знаю, как себя вести, что делать. Ведь я же не учитель, я не знаю, как ему помочь. Только бы он вырос умным, — в ужасе думаю я, — только не дураком. А дальше пусть делает все что хочет. — Вы искали какую-то престижную школу для сына? — Не искала. Но сейчас, наверное, поищу, потому что после первой четверти я поняла, что с ними общаются на том же уровне, что и с нами, когда я была маленькой. Общаются тем же старым казачьим способом, без уважения, путем запугивания. Я не хочу, чтобы он боялся. — А сама отличницей была? — Нет, далеко не отличницей, — сквозь зубы шепчет Лена, — мой ответ мог бы быть более откровенным... Но я была законопослушным ребенком, хотя у меня были свои интересы. Я очень любила читать, все остальное мне было неинтересно, и еще занималась спортом — фигурным катанием. У меня даже были попытки заняться этим профессионально. — Сейчас не катаетесь? — Каждую зиму я думаю: надо купить коньки и ходить на каток. И это "надо" каждый раз заканчивается тем, что приходит весна и я думаю: надо пойти купаться. — Если не спорт, то как же вам удается быть в такой хорошей форме? — Ничего особенного я не делаю. Просто стараюсь не обжираться. И когда я замечаю, что толстею, сразу себя останавливаю. Я просто ужасно не хочу быть толстой и страшной. Вообще, до 17 августа я очень любила заниматься собой. Уже казалось, что жизнь налаживается и можно наконец уделить время себе. И вдруг все рухнуло. Что такое хорошо и что такое плохо — Если забыть об августе, то были еще какие-то вещи, из-за которых ваша жизнь складывалась не так, как вы хотите? — ...Да, из-за того, что я не умела говорить "нет". Этому очень трудно научиться. Вот вы лично способны сказать "нет", когда создается какая-то ситуация, в которой вами явно будут манипулировать? Мы стесняемся отказать, нам кажется, что мы плохие, а другие хорошие. И это тоже неправда, потому что другие очень часто бывают столь же плохи. — Что, по-вашему, хорошо и плохо? — Чем больше я живу, тем больше я прихожу к выводу, что все заключается в нас самих — и плохое, и хорошее. И тот самый проклятый эгоизм, которым нас корили, вещь необходимая. Мы не занимаемся собой, поэтому нам плохо. Мы наступаем на себя все время ради чего-то, ради кого-то. Этого нельзя делать, это преступно. Вся Библия основана на тебе самом. Как же ты можешь любить ближнего, если ты не любишь себя? Ты смотришь в зеркало и говоришь: какой я урод. А ты посмотри на себя и скажи: какой я красивый, а ведь можно сделать, чтобы я был еще красивее. И тогда у тебя появится чувство уверенности. Ты будешь знать, что в своей области — ты первый и никто так не сделает, как ты. — Вы оптимистка? — Я очень жизнерадостный человек. Хотя бывают, конечно, и депрессии, но я очень быстро из них вылезаю. У меня бывали в жизни тяжелые ситуации, когда очень многое рушилось, но я все равно понимала, что это временно. Депрессия — это эмоция. Но нельзя жить эмоциями. Нам же дан здравый смысл. И руководствоваться всегда в любой страсти, негативной или позитивной, в любом чувстве нужно здравым смыслом. Я сейчас не могу купить платье у Фенди, а мне очень хочется. Я не смогу закончить ремонт в квартире, но это же не на века. Надо переждать. Я прихожу к себе домой, пусть в частично недоделанную квартиру, но я прихожу и понимаю: это мое, я ни у кого этого не просила, я ни перед кем не кланялась, и я никому ничего за это не должна. И в этом маленьком месте мне очень хорошо, там нет людей, которые придут и будут хамить. Для моего комфорта мне достаточно закрыть дверь. — Когда вы жили во Франции, вы ощущали себя комфортно? — Нет. Конечно, временами было комфортно, не буду лукавить. Но я была там иностранкой. Здесь я среди своих. Они могут быть даже хуже, чем ты, но они свои. — Вы, значит, патриот? — Я очень люблю русских, но мне кажется, что самая большая беда нашей нации — наше высокомерие. Мы высокомерны во всем, начиная с того, что у нас должна быть держава. А если у нас не будет державы? Вот у голландцев державы нет, а живут хорошо, и у датчан нет державы, и у французов. Мы все время требуем себе каких-то привилегий. У нас совершенно особые понятия о нормальной жизни. Вот пример новых русских: оказалось, что в квартирах без джакузи — просто не жизнь. Это происходит, как мне кажется, все-таки от недостаточного уровня общего развития. Ведь высокомерие — это удел униженных и ущербных, убогих людей. Человек, освобожденный от комплекса неполноценности, никогда не будет думать, что ты хуже, чем я. Вы посмотрите, как наши разговаривают в ресторанах за границей. Громко, по-русски, да еще возмущаются: ты что, не понимаешь, что ли?! Это идет от комплексов, из-за которых люди себя неправильно оценивают. — У вас в доме нет джакузи? — Нет. У меня обычная московская квартира. "Зимняя вишня" наоборот — Расскажите о вашей последней работе. — Надеюсь, что она очень отличается от того, что я играла. Мне предложили роль, как всегда, брошенной женщины с ребенком. Это уже просто невыносимо. Но, с другой стороны, я подумала: что, если сделать "Зимнюю вишню", только наоборот? Героиня "Зимней вишни" — такое трогательное существо, которое вызывает сочувствие, и зритель на ее стороне. Но если отвлечься, у нее ведь есть муж, и муж не подонок, значит есть и причина, по которой он ее оставил. И в этот раз мне не хотелось, чтобы зритель был на ее стороне. Мне хотелось сыграть такую женщину, каких я знаю. Их на самом деле очень много. Опять же, если говорить о высокомерии, — это та же проблема. Очень многие семейные пары живут уже по привычке. Изначально они женились случайно. Например, мой первый брак был совершенно случаен. Он был хорошим человеком. Просто накануне свадьбы я вдруг поняла: мне надо идти в загс, а я его не люблю. Я вышла замуж случайно потому, что мне было неудобно отказаться перед его родителями, которые уже приготовили подарки, уже гостей позвали. А я сейчас приду и скажу: "Вы знаете, я не люблю вашего сына". Мне было стыдно потому, что я уже практически жила в их доме... И мы прожили с ним более-менее благополучно шесть лет. До какого-то момента, когда жить вместе уже было нельзя. И вот такая ситуация мне была предложена в сценарии фильма "Поклонник". Мне захотелось сыграть женщину, которая всегда видела недостатки во всех. Вот та, что увела у нее мужа, — она плохая. Ну, ты-то ничем не лучше, это, оказывается, тебе так казалось, что ты очень хорошая, но любви-то и нет. А жить без любви — грех... — А разводиться — не грех? — Мне кажется, что жить без любви — еще больший грех, это умножение греха, умножение лжи. Моя героиня просто этого не знает. Ей всегда казалось, что она в полном порядке, она духовная, она то и это. И вдруг, когда муж ушел, произошел полный обвал. Она вдруг обнаружила, что она может орать, как истеричка, что она может оскорблять ту, другую женщину, которую она даже не знает, но выкрикивает в ее адрес самые мерзкие проклятия. Я сделала такой персонаж, которого в моей практике не было — этакая недалекая, скандальная тетка. Мне кажется, он получился. Режиссер картины Коля Лебедев очень талантлив. То, что он снимает, — это направление Хичкока. Не фильмы ужасов, а психологические триллеры. Для того чтобы жить, считает Елена Сафонова, не надо создавать никаких партий, течений, программ. Достаточно идеи жизни и Бога. Для того чтобы чувствовать себя комфортно, не надо ехать в Париж и на Багамы, достаточно закрыть дверь своей московской квартиры. Для того чтобы быть счастливой, нужно жить с любовью в сердце. А для того чтобы быть актрисой, ей не нужно ничего. Она таковой родилась и останется навсегда.
