Издательский дом "Эксим" выпускает в свет новый роман Марины Юденич "Я отворил пред тобою дверь..." Марина Юденич — новое имя в современной российской литературе, вдруг и почти в одночасье ставшее модным благодаря, возможно, тому обстоятельству, что ее произведения написаны удивительно чистым и красивым русским языком в новом для нас жанре психологической прозы. В конце ХХ века сказать в открытую, что всей душой ненавидишь роман "Мастер и Маргарита" — значит создать себе репутацию либо психа, либо религиозного "мракобеса". Потому что когда говоришь, что этот роман как нельзя лучше отражает перевернутое, зазеркальное, обезбоженное сознание современного человеческого общества, долгое время оторванного от исторических национальных традиций и не воспитавшего в себе религиозной культуры, то понимания не находишь. Но когда мне в руки попала рукопись романа "Я отворил пред тобою дверь", я поняла, что Чудо все-таки произошло. Потому что сочинение Булгакова впервые получило веское и обоснованное красивое возражение. И возразила ему Женщина, красивая, как ее роман. Здесь есть все то же самое, что у Булгакова, только совсем иначе. И дьявол в роли психолога, "лечащий" человеческие души их убийством. И Бог, предоставляющий человеку право выбора по своей вере и душе. И даже любовь двух главных героев романа, любящих, ищущих, теряющих и спасающих друг друга ценами собственных жизней — и потому обретающих друг друга. — Марина, когда вы писали ваш роман, вы ставили перед собой задачу опровергнуть Булгакова или это получилось само собой? — Нет, разумеется. Я очень любила эту книгу, как и все, и никогда не посмела бы даже что-либо ей противопоставлять. Сначала была идея просто показать две женские судьбы в разные исторические времена. Показать двух очень похожих друг на друга женщин, снедаемых одной и той же болезнью — страстью. Обеих постигла одинаковая доля — каждая была оставлена любимым человеком и кинулась от горя и обиды во все тяжкие: та, которая жила в средневековье, — к колдуну, современная — к психоаналитику. Одну сожгли, другая просто тихо умирает. Потом в сюжете появился дьявол. Потом, честно тебе скажу, пошло уже что-то не от меня. Я просто садилась за компьютер и писала что складывалось. Они все жили своей жизнью, я за ней наблюдала. И вот тогда, во время написания этого романа, отношение к Булгакову у меня, признаюсь, изменилось, по меньшей мере я перестала его боготворить. — Мастер и Маргарита обрели у дьявола покой, не заслужив света. Иными словами, их души умерли. Почему твои героини заслужили свет? — Я понимаю религиозную ответственность человека как свободу выбора. Это и есть настоящий христианский подвиг. Если человек запрограммирован на то, что он должен поступать так и только так, и даже мысли о возможности иного поступка ему не приходят в голову, в чем тогда его подвиг? И в чем служение Богу, если дорога только одна и ты по ней идешь, никуда с нее не сворачивая? Самое сложное — это когда есть выбор. В этом и есть настоящее испытание веры. И мои героини в конце концов после всего, что каждой было суждено пережить и претерпеть, выбрали то, что они выбрали, — прощение. Понимаешь, обеим им была нанесена смертельная обида. Обида — это вообще очень серьезное человеческое чувство, и малоизученное, кстати. Время ничего не лечит. И у обиженного человека есть только два пути — или прощение, или месть. Если он не пойдет ни по одной из этих дорог, живущая в душе брешь в конце концов источит и тело. Затяжная депрессия, серьезные психические расстройства и даже болезни на первый взгляд чисто телесные — онкология, сердечно-сосудистые заболевания — все это совершенно реальные последствия затаенной обиды. Третьего не дано. — Не страшно было выводить дьявола? — Очень страшно. Я боялась прикасаться к нему и писать о нем так, как я хотела о нем написать. В принципе после Булгакова, если не считать легкой литературы, никто его не выводил "в люди". Согласись, что Воланд получился чрезвычайно обаятельным. Некрасивым, но обаятельным. Когда женщина читает "Мастера и Маргариту", мысль о том, что Воланд — мужчина привлекательный и случись ей с ним встретиться, она смогла бы им увлечься, наверняка ее посещает. У меня по крайней мере она была. И знаешь, когда я начала писать роман, я поняла, что так быть не должно. Ну не должен он быть привлекательным ни в коем случае, и все тут. Конечно, он не опереточный злодей, который корчит рожи и режет младенцев, и даже не Мефистофель со своими сакраментальными сентенциями "на земле весь род людской..." Мне кажется, в человеческом обличье он должен являться таким, как этот психоаналитик, — вкрадчиво и беспардонно вторгаясь в душу, подавляя личность и подчиняя ее себе. Главное же, что он обманщик. Он никогда не исполняет того, что сулит. И героиню мою он обманул в итоге — она ведь шла к нему за исцелением от боли, а он просто стер все ощущения — ей стало просто все равно. И был еще один страх, но совсем другой, противоположный, — мне очень страшно было писать Христа. Я просто до последней минуты не уверена была, что имею на это право — Роман Булгакова все время сопровождает мистика. Как обстояло дело у тебя? Мешали? — Да, действительно происходили странные вещи. Во-первых, когда я распечатала последнюю страницу текста и передала мужу рукопись, свитер на нем внезапно сам собой загорелся. В своей гардеробной я вдруг неожиданно обнаружила хвост от чернобурки, появление которого там совершенно необъяснимо. Затем сами собой пошли старые каминные часы, которые давно стояли. Я уже не говорю о стуках и шагах в пустом доме. — А почему у тебя дьявол — психолог? — Предмет психологии — душа. Психология — очень молодая наука и очень недалеко продвинулась в изучении своего предмета. Проблема, как представляется мне теперь, заключается еще и в том, что большинство отцов-основателей ее по сути были материалистами, поскольку в ту пору, когда они творили, быть нематериалистом было просто неприлично. Отсюда попытка вместить сложнейшее понятие мира человека, его психики, души в материалистическое прокрустово ложе. Сегодня, к счастью, на равных основаниях существует два подхода. Один — формализованный, системный, где все разложено по полочкам, разделено на психологические типы, поведенческие схемы, и другой — идеографический, где человеческая душа рассматривается в своем единстве и неповторимости. — Вопрос напрашивается сам собой — вы потомок генерала Юденича, и в этой связи — вы светский человек? — Знаешь, сейчас очень модно "вдруг" находить свои дворянские корни. По-моему, это не очень прилично, поэтому давай ограничусь тем, что скажу, что у меня есть все основания воспользоваться сейчас этим именем в качестве литературного псевдонима. Что же касается светского общества, то у нас сегодня его, по-моему, просто нет. Может, поэтому так прочно прижилось в сегодняшнем лексиконе противное довольно словечко — тусовка. Вот тусовка у нас безусловно есть, причем люди в ней встречаются порой очень достойные. А светское общество — это, видимо, как английский газон, который должен расти лет двести. — Один из героев твоего романа — новый русский, человек, честно говоря, малоприятный. Это позиция? — Отнюдь. И мне жаль, если так прозвучало. Напротив, я полагаю, что подлинные новые русские — люди, которые сделали себя сами — и есть единственные сегодня гаранты того, что демократические преобразования в России действительно необратимы. Что же до анекдотов про красные пиджаки и шестисотые "Мерседесы", то ведь это от нашей извечной нелюбви к чужому благополучию, без разбора, какой ценой оно достигнуто. Сдается мне, что пора перестать ненавидеть благополучных людей и начать стремиться самим ими стать. Иначе получается, как в том старом анекдоте: "Петербург. 1917-й. Пожилая внучка одного из декабристов посылает горничную узнать, что за шум. "Революция, барыня!" — "Как замечательно! Мой дед отдал свою жизнь за революцию. Чего же хотят?" — "Чтобы не было богатых!" — "Как странно! А мой дед хотел, чтобы не было бедных..." Тебе это ничего не напоминает?
