Министр культуры есть, но на министра культуры он похож мало. Он закрыт, как разведчик. Осторожен, как дипломат. И с ходу предлагает договориться о терминах, точь-в-точь как научный работник. К тому же он жесткий, как военный-строевик, при появлении которого не забалуешь. Но, возможно, совокупность всех этих качеств позволила министру Владимиру Егорову стать стоящим министром. Во всяком случае, он производит впечатление человека, крепко взявшегося за штурвал. Хотя, если честно, что можно за 8 месяцев успеть сделать в культуре, которая, по общему мнению, гибнет. все-таки культура гибнет или нет, Владимир Константинович? — В коридорах министерства скоро надо мной будут издеваться: я все время подчеркиваю, что я без розовых очков. Уверен — культура не гибнет. В нынешней сложнейшей ситуации чуть ли не единственная позиция, которую народ не сдает, — это культура. Посмотрите, какой удивительный всплеск творчества. Я давно не получал такого наслаждения, как, скажем, на фестивале студенческих театральных коллективов. Или месяц назад был в Ростове Великом. Там организовали маленький концерт народного коллектива из села Петровское. Знаете, там целые династии талантов — это и дети, и бабушки с дедушками. Я думаю, что Россия защищается культурой своей. — Интересно, открываются или закрываются в России учреждения культуры? — За последние три года в России открыто дополнительно 120 государственных музеев, около 30 новых стационарных театров. Но самая большая трагедия заключается в том, что мы теряем учреждения культуры в деревне. Если мне память не изменяет, порядка 40 процентов населения проживает в сельской местности. Не где-то а у нас, в нашем отечестве, детишкам уже и кино не показывают. Они приходят в сельскую библиотеку, а там ни газет, ни журналов. Как такое может быть? Самое главное здесь — юридическое обеспечение культуры. Да, учреждение культуры на селе — не федеральная собственность: хозяйства любят сбрасывать с себя так называемую социалку. Но мы обязаны иметь законы и федеральные, и субъектов Федерации, защищающие культуру и образование. И далее Егоров переходит на язык чисто юридических понятий. Для нормального человека — он изматывающе-скучный. Но сегодня ясно, что без грамотного, юридически обоснованного подхода культура, как и прежде, будет похожа на энтузиастку от самодеятельности. Очевидно, понимая это, Владимир Егоров вступил на тропу законности, то есть занялся в Думе неприятным казуистическим делом — разработкой и принятием поправок к уже существующим законам — о театре, музеях, библиотеках. На свой счет Егоров теперь может записать две победы в борьбе с бюрократией. Во-первых, он добился того, что все учреждения культуры могут сдавать в аренду помещения, как это позволено объектам здравоохранения. Во-вторых, проекты под эгидой ЮНЕСКО, которые прежде обкладывались колоссальным налоговым сбором, теперь избавятся от этой ноши. К тому же малочисленное культурное лобби в Думе намерено пробить важнейший закон о меценатстве к осени. Но честные намерения по развитию меценатского движения, когда в культуру выгоднее вкладывать, чем отмывать на ней деньги, мусолят, однако, несколько лет. Почему? Есть две версии. Первая — кому-то слово "меценат" что кость в горле. Вторая — малокультурному парламенту культура вообще ни к чему. — Я думаю, что все-таки в ближайшее время мы проведем этот закон. В его проекте есть нюансы, по которым и наши, и думские юристы должны согласовать все формулировки и детали. Работа кропотливая, но очень нужная. — Как вы оцениваете культурный уровень государственных чиновников, политиков? — Сколько работаю, столько пытаюсь понять — когда же госчиновники и политические деятели были культурными? Я в растерянности. Как историк знаю, что люди, получившие блестящее образование, довели Россию до катастрофы. Давайте вспомним последнего российского императора, деятелей Временного правительства и первого Совнаркома — всех этих наших кадетов, эсеров, меньшевиков и большевиков. Можно быть прекрасно образованным — и ввергнуть страну в трагедию, или быть чуть менее грамотным — но иметь внутреннее табу на всяческие революции и потрясения. Давайте я схулиганничаю. В то время, когда перестройка набирала темпы, было принято всех чиновников, в том числе и министров, прокручивать через съезд народных депутатов, через различные комитеты. Так вот, министр культуры Василий Георгиевич Захаров смутился при одном вопросе. Его спросили: "На каких инструментах играете?" Он начал оправдываться, что-то объяснять. Я сидел у телевизора и думал: Василий Георгиевич, милый, дорогой мой, скажите, что Жданов недурно музицировал, но разве культуре было от этого легче? — А вы бы в таком случае растерялись? — Подобный случай был, и я, кажется, выкрутился. Когда меня, не литератора, назначили ректором Литинститута, студенты на первой же встрече пытались припереть меня вопросами типа: "А какое отношение вы имеете к литературе?" Я ответил, что самый большой вклад в литературу внес в 16 лет, когда бросил писать стихи... — В чем заключается ваше хулиганство? — Ну, может быть, не хулиганство, но я считаю непозволительным для себя говорить о себе. Так вот, в данном случае от этого правила отхожу. Древние мечтали о тех временах, когда управлять будут философы. Извините, но я — доктор философских наук. — Но вы ушли от ответа на мой вопрос о политиках. — Политики тоже бывают разные. Боюсь, что человек, который считает себя страшно культурным и субъективен в своих симпатиях в искусстве, просто опасен в качестве руководителя. И если он к тому же и нетерпим, то он способен задушить того, кто исповедует другие принципы в культуре. Кстати, художники душат иногда друг друга гораздо более жестоко, нежели государственные чиновники. Среди политиков министр культуры не новичок. Интересный факт в его биографии — несколько лет он проработал помощником Горбачева, был его спичрайтером. — Какой главный урок из школы Горбачева вы извлекли? — Уроков немало. Ну вот два из них: беда, когда влюбленность в красивые идеи плохо сочетается с рутинной и неинтересной практической работой. И еще — прогрессивность воззрений отнюдь не гарантируется молодостью. Вот когда в самом начале перестройки я пришел в Литинститут ректором, то литературные "аксакалы", между прочим, члены КПСС и обласканные властью Лев Ошанин и Евгений Долматовский, настойчиво повторяли мне, молодому: "Культуре мешает диктат принципа соцреализма". А это было в 85-м году. — Ваш уход из политики — сознательный шаг или очередная ступень в карьере госчиновника? — Сознательный шаг, и я о нем не жалею. — А вы не можете решить загадку русского менталитета: как совместить в сознании такие два понятия, как великая русская культура, традиции, которыми мы гордимся, и грязные унитазы в тех же учреждениях культуры? — Знаете, один мой издатель, немец, замечательный человек, рассказывал о том, как в Германии приучали к тому, чтобы стекла были чистыми, блестели. Полицейский, увидев грязное окошко, имел право просто разбить его. Раз разбил, два, на третий раз подумаешь — и мыть начнешь. Если это делается годами и десятилетиями, то становится привычкой. У нас, к сожалению, бытовой культуры нет в силу того, что она не насаждалась, а культуру надо, извините, насаждать. Сколько мы детей мучаем, чтобы азбуку выучили, таблицу умножения, а им хочется побаловаться, поиграть. Может быть, к месту будет вспомнить из "Бориса Годунова" — царь напутствовал наследника: "Привычка — душа держав". Что он за человек — министр культуры? Внешне — сдержанный, жесткий, конкретный. Его эмоциональная застегнутость на все пуговицы только подогревает любопытство относительно его личности. А личность нынешнего министра культуры формировалась в городе Казани, в университете, по коридорам которого в прошлом веке хаживал революционно настроенный студент Ульянов. Так вот, как удалось выяснить у выпускников этого учебного заведения, будущий начальник российской культуры всегда был таким. То есть "на все пуговицы". В то время как его веселые сокурсники прожигали молодость в шумных компаниях, Владимир Егоров шумной самодеятельностью не занимался. Он ездил в студенческие стройотряды, за что отмечен медалью, продвигался по комсомольской линии и дорос до работника ЦК ВЛКСМ. В личной жизни про него известно то, что его жене Светлане, являющейся полной противоположностью супругу, многие сокурсницы завидуют по сей день. Именно потому, что она вышла замуж за Владимира Егорова, ухаживания которого не бросались в глаза. Тогда он сказал ей: "Светка, выходи за меня, не пожалеешь". Так гласит студлегенда. А как было на самом деле? — Это преувеличение. Я ухаживал. А вообще у вас хорошее досье на меня. — А цветы дарили? Безумные поступки совершали? — Все было. А к студенческим легендам могу добавить еще одну. Когда мне говорят, что я из того же университета, что Ленин и Толстой, я обычно отвечаю, что их из университета исключили, а я окончил с отличием... — А Толстой-то за что пострадал? — Университетская история гласит, что наш гений был исключен за хулиганство. Помните, в "Войне и мире" знаменитый кутеж "золотой" молодежи у Анатоля Куракина? Когда городового привязали к медведю и бросали в речку? Так вот, казанские студенты при активном участии Льва Николаевича проделали то же самое с несчастным казанским полицейским. Выйдя замуж за историка Егорова, Светлана не подозревала, что через какое-то время станет женой министра — может быть, самого несчастного и обделенного среди всех министров. Во всяком случае, при очередной смене правительственного кабинета именно министра культуры утверждают последним. При распределении бюджетных денег — отсыпают как воробью. — Став министром культуры, кем вы себя ощущаете: попрошайкой, массовиком-затейником или бедным Йориком? — Я думаю, что вы не угадали. Мне на этом свете не очень хотелось бы на коленях стоять с протянутой рукой. Мне кажется, что любой человек, который находится в моем кресле сегодня, просто должен осознавать, кто стоит за спиной и что бы хотелось оставить после себя детям и внукам. Я думаю, что надо просто гордость иметь. Да не за себя, а за культуру. Потому я, может, меньше клянчу, предпочитая работать над законами, постановлениями, чтобы культура получила должное. — Но когда на культуру даются копейки, то волей-неволей приходится чувствовать себя человеком второго сорта. — Это, конечно, можно назвать дискриминацией. — Кто из ваших предшественников — министров культуры СССР и России — наиболее симпатичен и почему? — О предшественниках предпочитаю не говорить. Часто думаю об Анатолии Васильевиче Луначарском. Трудно ему приходилось. То, что Луначарский продавал на Запад шедевры из Эрмитажа, скорее вызывает сочувствие у его далекого преемника. Егоров как будто бы примеривает на себя ситуацию, когда надо было выбирать: или спасти великие полотна, или голодающих детей Поволжья. Перед выбором другого порядка жизнь Егорова еще поставит. Если уже не поставила. — Еще один вопрос, связанный с политикой. Сейчас начинается гонка в предвыборной кампании. Чувствуете ли вы, что Министерство культуры, вас лично пытаются использовать определенные политические силы? Или купить? — Конечно, пытаются использовать. Купить — нет. Я думаю, что денег не хватит. Я свои принципы очень высоко ценю. Но быть членом правительства и совсем не быть в политике — невозможно. Для меня есть принципы, которые я буду отстаивать на государственной службе. Если впервые в России удастся утвердить примат законов, конституции, а не амбиций конъюнктуры, это будет здорово. А знаете, что самое неприятное в должности министра культуры кроме хронического недополучения его ведомством денег? Это то, что траекторию полета министра, впрочем, как и короля, определяет окружение. Каждый известный деятель знает, как управлять культурой и что с ней делать. А потому каждый готов дать ему совет. — Есть ситуации, когда я с удовольствием пойду на поводу у какого-то человека и не увижу в этом ничего зазорного. Например, на поводу у Игоря Александровича Моисеева. Не скрываю, учился и учусь у Кирилла Юрьевича Лаврова. Он, полагаю, об этом и не ведает. Безусловно, я не могу и не имею права не прислушиваться к таким людям. Никогда не забуду и урок, который мне преподал, к сожалению, уже ушедший Михаил Тихонович Нужин, ректор моего университета. Мне было 22 года, я уже преподавал и в комсомоле служить начал. Он сказал: "Вы знаете, Володя, вы тут разговаривали с некоторыми молодыми людьми". — "И в чем дело?" — "Вы знаете, вы ведь уже не студент, вы — преподаватель. А вы называете ребят на "ты". Никогда не называйте на "ты" человека, который не может ответить тем же". Это, я вам скажу, школа. — Когда вы сели в министерское кресло, имели ли вы программу, за которую через несколько лет перед людьми не было бы стыдно? — Это маленький секрет, который разглашать не буду. Скажу лишь — я не максималист. А конкретно для себя я поставил задачу — не допустить отката назад. Я бы очень хотел, чтобы Министерство культуры никогда не занималось политикой. Удастся или не удастся — не мне судить, но я бы очень хотел, чтобы так было. Беда России в том, что политику, идеологию считают выше культуры. Однако убежден, что все наоборот. Любая политика — часть культуры, и если мы это поймем, то наконец-то переломим такое отношение к ней. А еще я бы очень хотел, чтобы в системе законов, системе бюджетного финансирования культура не была дискриминирована. Если это удастся, то я не зря просидел в этом кресле.
