Бывшая советская земля с высоты птичьего полета. В одну сторону марширует колонна беженцев. Ей навстречу ровно с той же скоростью марширует колонна бронетехники. Пролететь подальше, и видно, как бронетехника, остановившись, закапывается в землю, притворяясь скромными черными жуками. Их так много, что сверху кажется, это не бывшая советская земля, а что-то тропическое. Как только жуки окапываются вокруг сел, оттуда начинают вытекать струйки беженцев. Струйки сливаются в колонны, утекают в стороны, подальше от жуков, и тоже окапываются палатками. Из палаток выходят женщины с детьми и варят на кострах подозрительное хлебово. "Мужчины привели нас сюда и ушли, а куда — не знаем", — удивляются сами себе женщины. n n n Мужчины текут обратно — в горы, под знамена террористов. "А может, и не туда", — говорят женщины. У них мирные мужчины, домашние. Они домой текут — сторожить нажитое имущество. Когда солдаты рядом, нажитое имущество нельзя оставлять без присмотра. После победы над Карамахами—Чабанмахами расположения воинских частей в зоне боевых действий напоминают рождественскую распродажу фирмы "Party". На каждой койке — свой "Панасоник". Офицерам — по два "Панасоника". Генералам — по три. Хорошо. Только страшно теперь ходить на "боевые" — а вдруг, пока тебя нет на койке, "Панасоник" подрежут? Хоть и хорошо, а все-таки тревожно. И "Панасоник" спрятать некуда, и зарплату — обещанные девятьсот рублей в день — не платят. Совсем эти начальники о людях не думают... Главный армейский финансист клянется: "Мы будем платить, обязательно, но по месту служебной прописки. А в Дагестане зачем им деньги? Ну представьте, раздадим мы бойцам такие бешеные суммы, но ведь это мешок — его даже положить некуда в боевых условиях. Сразу старшие отнимут. Уже бывали такие случаи". Очень трезвый взгляд на армию у главного финансиста. Он знает жизнь и ее героев. Кстати, прояснилась наконец суть подвига последнего героя России, местного юноши Гаджимуратова, которого президент на днях наградил посмертно за то, что он остался один в захваченном бандитами селе и всех их там расстрелял. Так вот, очевидцы утверждают, что он вовсе не Олег Кошевой и не Валя Котик, а остался с бандитами просто за компанию — повеселиться от души, отпраздновать победу, но к вечеру они там из-за чего-то переругались, слово за слово, он в кого-то стрельнул, в него кто-то попал... В результате пришлось делать из него героя России посмертно. А мог бы жить интересной жизнью: ящики с патронами арабским наемникам подтаскивать, окопы им рыть. n n n Но довольно порочить армию! Сейчас — впервые на арене! — Российский информационный центр, который премьер Путин открыл специально, чтобы удовлетворить право граждан на объективную информацию, опровергнет все вышесказанное и назовет злостной-презлостной дезинформацией. Потому что, по достоверным данным Центра, в "горячих точках" нет дедовщины, юноша Гаджимуратов с детства был идейным борцом с ваххабизмом, а все "Панасоники" до единого, целые и невредимые, остались в домах карамахинских селян. Хотите верьте, хотите — нет. n n n Верим, конечно. Только вышесказанное — не дезинформация. Это просто изнанка жизни. На моей памяти не было ни одной войны, где бы население не встречало российских солдат цветами и рукоплесканиями. Вон в Афганистане, к примеру, как начали встречать цветами, так до сих пор не унимаются. И нынче в северных районах Чечни тоже рукоплещут. Во всяком случае, премьер Путин так сказал, а он знает, что говорит. Но одно дело, если войска прошли через освобожденную территорию и тут же убрались восвояси. И совсем другое дело, если они остаются у вас на постоянку. Тут появляются и мародерство, и пьянство, и стреляют они куда попало. Могут запросто и в автобус с беженцами шарахнуть. Ничего экстраординарного в этом нет. Войскам страшно, они во вражеском окружении. И кто знает, беженцы там в автобусе или боевики? Вон у них рожи какие страшные. Лучше уж мы их, чем они нас. ...А могут и случайно выстрелить. Не нарочно. Залазил боец в танк, наступил ногой на рычаг, а, оказывается, орудие стояло на взводе. Как говорит главный армейский финансист, "уже бывали такие случаи". Территорию, на которую вошли войска, можно называть освобожденной или оккупированной, но, как ни называй, результат будет один. Войска в кратчайшие сроки настроят против себя мирное население, и оно будет хотеть только одного — чтоб войска ушли. Даже если они не заходят в села, а только стоят на дорогах и на блокпостах. Потому что они останавливают машины и вымогают деньги, сигареты, кассеты — хоть что-нибудь. И запрещают ездить, когда стемнеет. И могут выстрелить по машине. И забрать того, кто им не понравится, и отправить на фильтр. А потом выпить для храбрости и от избытка чувств полночи палить из автоматов... Конечно, все их действия всегда можно объяснить и оправдать: если вы, мирные чеченцы ("хорошие", как теперь принято говорить), хотите, чтоб к вам не ходили бандиты-ваххабиты, вы должны терпеть наши вынужденные жесткие меры. Но надо смотреть правде в глаза: наши жесткие меры не вытерпеть никому. n n n Чеченское руководство, в свою очередь, тоже решило принять вынужденные жесткие меры и объявить газават. Президент Масхадов всю последнюю неделю кому только не звонил, кого только не просил — всех деятелей более-менее демократической ориентации, у которых, как он надеялся, в груди бьется доброе сердце: "Помогите, устройте мне встречу с Ельциным, устройте мне встречу с Путиным, остановите войну, спасите моих поданных, мирных чеченцев!" Но, знаете, как ни странно, никто не хотел ему помогать. Все отказывались, помня, как он величественно посылал их подальше, когда они его вот так же просили: "Господин Масхадов, помогите, там у вас заложники, умоляем, спасите мирных русских!" Однако господин Масхадов не желал признавать, что, пожалуй, чересчур много наплевал в колодец. "Журналисты, журналисты! — кричали его глашатаи на площадях Назрани. — Едем в Грозный! Посмотрите сами, как самолеты бомбят мирных людей, а вовсе не бандитов! Не бойтесь, мы дадим вам охрану, вас никто не захватит в заложники!" Журналисты не ехали, несмотря на врожденное любопытство. Не хотелось помогать чеченцам, любившим помучить журналистов в подвалах, когда те не нужны были им для объективного освещения страданий чеченского народа. Господин Масхадов и его подданные с циничной простотой туземцев полагали, что доброта и человечность неисчерпаемы. Они, чеченцы, могут делать что угодно, но все равно их надо жалеть и защищать их общечеловеческие ценности. Жалельщики тем не менее все же находились, но в основном зарубежные. Европейский союз предложил посредническую помощь, которая была с огромной благодарностью отвергнута Путиным, а иностранные журналисты доверчивой толпой поехали-таки в Грозный, вручив себя охране Масхадова. Можно было отрезать головы им всем и выстроить их на снегу — даже тогда они не смогли бы отказать чеченцам в удовольствии использовать себя. n n n В Москве между тем материализовался какой-то пыльный чеченский парламент, который вроде бы когда-то кто-то выбирал. Пока все гадали, откуда он взялся, парламент решил, что надо действовать энергично и решительно. Не дожидаться, пока федеральные власти назначат в Чечню главного, а самим бежать вперед и занимать его кресло. Московские чеченцы вели себя столь уверенно-агрессивно, что можно было подумать, они и впрямь пользуются поддержкой федеральных властей — потому и стремятся играть в русском лото. Впрочем, премьер Путин отрицал наличие порочащих связей, убеждая публику, что встречался с этими типами всего один раз, да и то по чистой случайности. Он говорил, что сейчас у него вообще нет настроения связываться с какими бы то ни было чеченцами. "Я вас поцелую, — проникновенно обещал он, демонически посверкивая глазом. — Потом. Если захотите". Премьер продолжал открываться восхищенной публике все новыми гранями своей сложной натуры. Рейтинг рос как в сказке. Остановить его рост мог только очередной грандиозный шухер, на пороге которого снова стояли россияне. О том, что шухера не миновать, говорила идеальная, безукоризненно точная аналогия сегодняшних событий с прошлой войной. Ведь невозможно начать танцевать "танец с граблями", а потом переключиться на "танец с саблями" или, скажем, на марш "Бросок". Начали с граблями — придется с ними и дотанцовывать. Одно хорошо — отныне у россиян имелся Российский информационный центр, открытый для их объективного удовлетворения, который всегда мог убедительно доказать, что грабли — это вовсе не грабли, а сабли.
