Картинки нынешней чеченской кампании не в пример радужнее, чем те, что нам показывали, когда еще был жив Дудаев. Солдаты и офицеры выглядят совсем по-другому: по крайней мере, они накормлены и нормально одеты. Но это не значит, что проблем у них нет. Поэтому одна из общественных организаций, в составе которой в основном бывшие военные, прошедшие "горячие точки", на днях приняла решение отправить на передовую гуманитарный груз для личного состава. Помощь — консервы, мыло, зубную пасту, сигареты, туалетную бумагу, теплые варежки и свитера, спальные мешки, шприцы для медсанбата и многое другое, так необходимое на передовой, — собирали по регионам и на "КамАЗах" переправляли в Москву. В столице гуманитарку перегрузили из машин в самолеты — для транспортировки в Моздок. Но эта "гуманитарная эпопея", участие в которой принял и корреспондент "МК", выдалась более чем странной... Проблемы начались еще в Москве. Сутки мы потеряли, не имея возможности вылететь из столицы, потом сутки просидели в Моздоке. Все это время, при каждой задержке, при каждой перегрузке, гуманитарка для солдат нещадно разворовывалась... День первый. Москва. Аэропорт "Чкаловский" Два под завязку груженных "Ила" стоят в ожидании разрешения на вылет. В Моздоке ноль градусов, и взлетно-посадочная полоса обледенела. Потом мы не взлетаем потому, что, как нам объяснили, "самолет некуда поставить на стоянку". У нас есть бумажка, на которой стоит виза министра обороны о первоочередности отправки бортов. Это никого в аэропорту не волнует. Волнует другое: барышня-диспетчер на "Чкаловском" предлагает нам заплатить за перелет лиц, сопровождающих гуманитарный груз. Это окончательно выводит из себя ответственного за наш борт полковника из Минобороны... Только после его "наезда" сотрудники "Чкаловского" понимают, что не на тех пытались сделать деньги. Приходят летчики и рассказывают, что вчера, когда мы уехали, так и не дождавшись вылета, к борту подъехали два полковника с пластиковыми бутылками и слили спирт из 50-литровых бочек, предназначенных госпиталям... "Ждите" — единственное, что говорят диспетчеры на протяжении целого дня. Мы ждем. Сидим в деревянном сарае, в нескольких десятках метров от бортов, в который нас, слава Богу, пустили летчики. Постоянная неразбериха: полетим — не полетим, полетим, но через час, и так далее. В пять вечера наконец приходит информация, что стартует один борт, на котором вместе с нашим грузом везут парты в одну из чеченских школ. Парты, как выясняется, — личный подарок министра обороны Сергеева чеченским детям, и доставить их надо любой ценой в срок — уже и прессу предупредили. Нас вместе с партами не берут. Улетаем с боем. День второй. Моздок В Моздоке находится штаб нашей группировки. Невзирая на поздний час, к приземлившемуся самолету моментально прикрепили плакат "Чеченским школьникам от министра обороны". Под пристальным оком телекамер сгрузили и увезли парты. Гуманитарный же груз для наших военных, вопреки обещаниям министерских чинов, никто не встречал. Вдоль борта, как шакалы, стали шнырять добычливые прапорщики, живущие (и весьма неплохо) на перепродаже гуманитарной помощи на моздокском рынке. Семь безоружных мужиков в камуфляже — из организации, что собрала "гуманитарку", — еще в Москве предупрежденные о подобном явлении, окружили самолет и до того момента, как летчики закрыли борт и поставили его на охрану, отгоняли желающих поживиться грозным видом и отборным матом. Нам непонятно, почему акция с партами для министра обороны важнее, чем доставка гуманитарного груза для его же ведомства, для солдат, которыми он командует... Злые и усталые, собираемся на "военный совет". Выясняется, что чиновники благополучно отрапортовали о... завершении гуманитарной акции. То есть получается, что мы как будто уже все раздали и можем возвращаться. Эдакие подпоручики Киже. С этого момента все, начиная от поисков места для ночлега и заканчивая дальнейшим перемещением груза, основывается только на личных связях и обаянии привезших "гуманитарку" добровольцев. Кто-то с кем-то учился в академии, кто-то служил в Афгане. Выходит, что больше всех надо нам — а местному военному начальству все по барабану... Все же договорились о том, что завтра пришлют вертолеты — чтобы доставить помощь воюющим на передовой. День третий. Моздок Утро начинается с мордобоя. Солдаты и офицеры, работающие на перегрузке гуманитарной помощи из "Илов" в "КамАЗы", а из "КамАЗов" — в вертолеты, бесцеремонно вскрывают коробки и солдатские посылки. Некоторые уже не могут выпрямиться: из карманов сыплются консервы и пачки сигарет... Кабины машин и "вертушек" забиты коробками. Не понимая слов, грузчики реагируют только на дюжий кулак одного из членов нашей команды, и только после этого начинается нормальная работа. Воспоминание о полученной затрещине живет в солдатских головах где-то около часа, а потом продолжается воровство. Мы смиряемся. Говорят, что разворовывание гуманитарной помощи и в эту, и в прошлую чеченские кампании — неизбежная примета военного времени. Вся "гуманитарка", которая идет без сопровождения (а это почти всегда происходит именно так), оседает в Моздоке и расходится по черному рынку. Цены здесь абсолютно непредсказуемые: бутылка водки — 10 рублей, а рулон туалетной бумаги — 25. ...Вертолет приземляется в поле в нескольких километрах от Гудермеса и под тяжестью груза с чавканьем оседает в жидкую глину. Здесь, в военной зоне, разгрузка борта проходит гораздо оперативнее и почти без воровства: чем ближе к фронту, тем честнее народ в погонах. Мы ждем группу разведчиков с бронетранспортерами для сопровождения помощи через Гудермес на передовую в расположение 324-го полка ВДВ. Колонна идет по направлению к городу. Мы едем по "нашей" территории, но в воздухе висит жуткое напряжение. В любой момент может раздаться выстрел или взрыв. Гул моторов в ледяной тишине. Перед поездкой командир разведчиков проинструктировал, что если начинается обстрел машин — они резко останавливаются, мы падаем на землю и лежим не двигаясь, пока разведка будет отстреливаться... Въезжаем в Гудермес. На улицах группами стоят и переговариваются чеченцы. Почти нет машин. Не работают магазины. Купить что-либо можно в основном на базаре. Здесь продается все необходимое, но втридорога. Все блочные многоэтажки несут на себе отпечаток бомбардировок прошлой войны: нет стекол, дыры в крышах, сожженные развалины... И тем не менее в оставшихся целыми квартирах продолжают жить люди. Между закопченными стенами — белое свежепокрашенное пятно балкона с сохнущим бельем... Этот быт и этот город можно назвать мирным с огромной натяжкой. Такие привычные для нас газ и электричество здесь отсутствуют напрочь. Их заменяет плохого качества бензин, добываемый из стихийно образованных за последние годы трубопроводов. Маленькие ребята машут нам руками. Те, что постарше, и их родители смотрят исподлобья. От их взглядов хочется укрыться, как от пуль. Мужчин почти нет — лишь женщины, старики и дети. Больше всего местные жители не любят солдат ОМОНа, а чеченки — вопроса, где их мужья. На окраине города — кладбище с большим количеством свежих могил... Еще метров сто — и мы в расположении полка, дислоцированного на возвышении. Территория за ближней горкой — под контролем боевиков. Говорят, что это "владения" Хаттаба. Десантники показывают свои трофеи: "чеховские" сабли и мечи, которыми те отрубают нашим солдатам головы, четки, кассеты с пропагандистскими песнями боевиков. Песни — сплошь наши, но с переделанными словами. Например, вместо шевчуковской "Что такое осень...", хриплый мужской голос поет: "Грозный, небо, русские наступают" и т.д. Все это потом повезут домой — "на сувениры". К трофеям также относятся снайперские прицелы и рации "Моторола". Все это сразу идет в дело. Общеизвестно, что вооружение и средства связи у боевиков — последних разработок. Вечером в палатку командира полка приходит сообщение о том, что наш второй батальон обстреляли... омоновцы. Полковник-армянин в сердцах матерится. Такое повторяется достаточно часто. Доставленную нами "гуманитарку" здесь воспринимают как чудо: это первая помощь, полученная солдатами за все время военной кампании. Рассказывают, что в прошлую чеченскую войну из четырех железнодорожных вагонов с гуманитарной сырокопченой колбасой на батальон (250 человек) достался один батон. Такие вещи, как мыло, сигареты, тушенка, — вечный военный дефицит. В полевых условиях, где нет магазинов, лишний тюбик зубной пасты — счастье... Из-за частого перемещения землянки на передовой не роют — живут в палатках. Разведчики, например, оборудовали себе под блиндаж бочку, оставшуюся от "нефтяного" чеченского прошлого. Сверху она накрыта брезентом. Внутри — койки, стол, полусломанное кресло и телевизор. Обычный в домашних условиях, на передовой он кажется чудом. Во время артобстрелов, правда, идут помехи, и звук телеприемника перекрывается грохотом от разрывающихся снарядов. Утром возле орудий лежат металлические колпачки от осветительных "бомбочек". Одним ударом приклада их подбивают снизу — и отличная 75-граммовая стопка готова. Это основная посуда, из которой здесь пьют водку. День четвертый. Гудермес Последняя вертушка, доставившая остатки нашей "гуманитарки", хлюпнула в грязь. На этот раз разгрузка идет лениво. С утра поддавший подполковник, вскрывая последние целые коробки с тушенкой, которая с звоном раскатывается по металлическому полу вертолета, разглагольствует о том, что зубная паста и туалетная бумага ему лично не нужны. Огромных усилий стоит сдержаться и не выкинуть его с трапа... В освободившуюся вертушку вносят раненых, и мы берем курс на "большую землю". День пятый. Москва. Аэропорт "Чкаловский" Наш борт паркуется в дальнем от выхода конце аэродрома. Омоновцев встречает целая колонна автобусов. Метет снег. Нас отказываются подвести до КПП, и мы тащимся несколько километров пешком. Но обиднее всего было то, что гуманитарная помощь, так необходимая воюющим в Чечне на передовой, оказалась абсолютно безразлична многим чиновникам и в Москве, и в Моздоке. Главное — доложить и отрапортовать, а что будет с грузом, дойдет ли он до адресата, — неважно. Куда интереснее — новые звездочки на погонах...
