Я не встречала его в аэропорту — мы договорились увидеться на следующий день. Утром в пятницу Меньшов так и сказал: "Лена, Депардье снимается у меня завтра. Я хочу, чтобы вы тоже пришли". В субботу в четверть десятого я уже была на "Мосфильме". И не прошло и пяти минут, как морозную тишину за моей спиной разорвало от громового "О ла-ла!": Жеже пробовал голос среди заснеженного двора киностудии. День начался. Первый, он же последний, съемочный день великой звезды мирового кинематографа Жерара Депардье в картине русского режиссера Владимира Меньшова. Такого в нашем отечестве еще не было. И единственным журналистом, допущенным к звездному телу на все 12 часов его пребывания на "Мосфильме", стал корреспондент "МК". 9.30. Депардье садится на грим. Обычно звезды такого уровня возят за собой повсюду своих мастеров. Жеже (так его называют фанаты и кинокритики) — "без понтов" и спокойно отдал свое лицо, которое стоит миллионы долларов (его последние голливудские гонорары колеблются от 2,5 до 3 млн.), гримеру из группы Меньшова Ларисе Авдюшко. Главная ее задача — состарить всеобщего любимчика, про которого само время словно забыло. По сценарию герой Депардье — партизан Второй мировой войны, а действие картины происходит в 1983-м. Жерар просит Ларису не накладывать много грима — оказывается, он его вообще не любит и услугами гримеров крайне редко пользуется. Лариса приклеивает ему седые брови, "серебрит" виски и немного выше, "старя" его непослушную русую, почти рыжую, копну волос (на что он тоже идет с большой неохотой). Потом примеряет тоненькие усики. Нет, усы-то как раз почему-то возраста не добавляют, и она их откладывает. Уже на площадке под большим секретом (но сейчас-то, когда все свершилось, наверное, можно?) я узнаю, что роль писалась в расчете на Жана Поля Бельмондо, который постарше Депардье. И его герой в прошлом был летчиком легендарной эскадрильи "Нормандия-Неман". С Бельмондо контракта заключить не удалось, и историю персонажа пришлось слегка подправить под нового артиста. А о том, как он попал в русское кино, сам Депардье сказал по-европейски открыто и просто: — Я был на съемках в Праге, и у меня вдруг оказалось два свободных дня. И когда мне предложили поехать поработать в Москве, я подумал: "А почему нет?" И я рад, что воспользовался паузой в съемках "Отверженных" (он играет там, конечно, Жана Вальжана. — Е. С.-А.), чтобы посмотреть, что происходит в русском кино. Мне повезло, потому что мне здесь нравится, только очень жарко в студии (Сущая правда: хорошего кондиционера в 9-м павильоне "Мосфильма" весь этот трудный день явно не хватало. — Е. С.-А.). И еще мне нравится, что мы много едим, пьем и что с той сцены, в которой я играю, начинается история большой любви. Любви, увы, не с ним, добавим мы. Потому что Жеже на самом деле присутствует только в одной сцене картины Меньшова с рабочим названием "Последнее танго в Москве". (На экраны кинотеатров она, скорее всего, выйдет как "Круженье сердца", о чем "МК" уже писал в предыдущем репортаже с этой же площадки в номере от 5 января 2000 года.) 10.00. В декорациях появляется главная героиня фильма Вера Алентова — она уже загримирована, и видно, что здорово волнуется. Анатолий Лобоцкий, по фильму ее любовник и соответственно главный герой, пришел еще раньше. Это его дебют в кино, да с таким партнером — он играет переводчика Депардье, — что написано у него на лице, белом как лист. Он, по-моему, так и не расслабился, пробыв весь день в напряжении. К счастью, это соответствовало состоянию его героя в снимаемой сцене. По сценарию, муж Сони (Алентовой) Александр Феклистов, средний советский писатель, знакомится с французским партизаном (Депардье), героем одной из своих книжек, во время своей поездки во Францию и приглашает его в Москву. Феклистов тоже нервничает: у него сегодня в шесть спектакль, и надо успеть и здесь, и там. Спокойствие и легкость бытия ощущают в тот день, кажется, только двое — оператор-постановщик Вадим Алисов и артист Александр Ворошило. Ворошило своими шутками-прибаутками вообще весь день разряжал обстановку. — Что происходит? Надо в конце концов объяснить людям, кто здесь главный герой, а то они все время обращают внимание не на того! — балагурил он позже, после коротенькой пресс-конференции Депардье, когда в 14.30 в павильон минут на 20 запустили телевизионщиков. А пока, пользуясь последними минутами затишья, вот-вот прибудет Сам, Ворошило рассказывает мне про вчерашние похождения французской супермегазвезды, как называют его сегодня на площадке: — С самолета он приехал сразу сюда. Со всеми поздоровался, все ему понравилось, особенно наша декорация — старая московская квартира. Потом — в гостиницу: для него сняли "Метрополь". Прилетел он со своим родственником Патриком, шурином, кажется, и везде ходил с ним. Ну а вечером — узким кругом в ресторан, в "Шинок", напротив Центра международной торговли, с украинской кухней. Особенно ему понравилось сало — тоненькое, аж светящееся. Ну, Жерара тут же все, конечно, узнали, замахали радостно руками и стали ему посылать "от нашему стола вашему столу" вино, коньяк. И только официант хотел ему налить, как тот замахал руками: "Нет, спасибо, я когда выпью, такой идиот становлюсь... Вот брат жены за меня выпьет. А то прошлый раз мне у вас в Сочи налили, так потом меня пограничники в порту ловили. Я тут у вас на фестивале был — поскользнулся в номере, на кафельном полу, упал и разбил нос. Подумал, что теперь скажут: "Вот напился — аж лицо в кровь разбил". И напился, раз уж все равно говорить так будут", — Ворошило рассказывал в красках, невозможно было не смеяться. — А потом посмотрел на Меньшова и говорит: "Ты тоже крепко поддаешь?" Меньшов ему: "Да, если начну, то до утра". А Депардье ему: "А я если начну, то, боюсь, не до утра, а на месяц в запой пойду. А ты как потом выходишь: медикаментозно или сам?" Ну, все засмеялись. Алентова сказала: "Ну, как дети!" А Литвинов, наш продюсер, сказал: "Да, профессиональный разговор!" И тут, в 10.20, на площадке появился Он — в легком просторном бежевом костюме-тройке, рубашке цвета слоновой кости, галстуке цвета густого красного вина и замшевых коричневых ботинках. Группа вздрогнула, и съемки начались. 10.30—14.30. Репетировали застолье. Депардье брал за руку Алентову, смотрел в глаза и по-французски говорил: "Какие у русских женщин мягкие руки". Потом кружил ее в танце, опрокидывая на спину в томном танго. Потом троекратно по-русски целовался с Людмилой Ивановой, игравшей маму Феклистова и вносившей то баранью ногу, то курник. Стол украшали раки, стерлядь, свежие овощи, блины, колбасы, зелень, икра красная и черная — все настоящее, из ресторана "Бриз" с теплохода "Александр Блок". "Десяточка", — оценили свой стол труженики кухни. (С общепитовского на русский перевожу: 10 тысяч рублей.) В бутылки из-под вина налит морс. Снимали много, но еще больше репетировали: кто-то из наших — народу-то было много — все время ошибался. Я спросила: — Неужели вы без Депардье эту сцену не "прогоняли"? Раз он прилетел всего на день, почему же вы не отрепетировали свои действия и диалоги сначала без него?.. Мне ответили, что, конечно, нет. В результате Депардье, чем больше ему приходилось ждать, пока наши бесконечно исправляли ошибки, тем меньше он шутил и больше становился серьезнее. На мини-пресс-конференции, начавшейся на час позже заявленного времени, в 14.30, он еще держался бодрячком, выступая, как Ленин перед массами, с бутафорского балкона: — Я с удовольствием работаю здесь. К сожалению, сейчас в мировом кинематографе на площадках царит гробовая тишина, все просто работают, отдавая себя целиком именно съемкам. А тут — словно у нас 10 лет назад: много шума, много неуверенности в том, что они делают, много проб... И мне это нравится. Еще я обожаю русскую зиму — я все время попадаю в Москву, когда здесь снег, но мне не холодно. (Депардье прилетел в легком пальто и элегантном костюмчике. — Е. С.-А.) Когда я встречаюсь с русскими мужчинами и женщинами, я чувствую их теплое отношение ко мне, и чем больше их знаю, тем больше понимаю, что я уже могу и плакать, и любить, как коренной москвич! Подтверждение последним его словам я получила как раз после того, как они были сказаны. С 14.30 до 17.30 он выучил столько русских слов, сколько не знал за всю свою жизнь. Первое слово, которое Жеже освоил еще до обеда, то есть до двух (самого обеда он, в отличие от русских коллег, себе не устраивал — подкреплялся только бараньей ногой, "игравшей" в фильме), это было: — ТИКХА! Что означало "Тихо!" — потому что группа никак не могла замолчать вся сразу, когда уже надо было снимать. Потом он запомнил: — Пусть земля будет пухом! — это про свою усопшую первую любовь. Причем схватывал и запоминал трудные русские слова моментально, влет. Дальше посыпалось: "пип-шоу", "бордель", "баран", "начали", "репетиция", "снимаем"... В общем, словарный запас обогатился у него в тот день сильно. 17.30—20.00. Депардье уже не почти не шутит. Идет запись (звук сразу, набело, писался весь день) его длинного монолога про то, как он любил и предал русскую девушку Надю, подавальщицу в офицерской столовой. А потом, спустя много лет, она ему приснилась едущей по белому снегу в санях ("сани" — еще одно новое русское слово!), и он поехал разыскивать ее в Вязьму. И выяснил, что она умерла со словами о нем в ту ночь, когда ему приснилась в его доме в Биаррице. Жеже постоянно импровизирует: только начиная проговаривать текст, он уже в роли. Он собран и настаивает, чтобы другие тоже работали быстро. На площадке наконец говорят шепотом и между кадрами. Вообще, его длиннющий монолог записали во много раз быстрее, чем всю суету до того. Стол с едой накрыли белой скатертью: завтра у остальных — досъемки. 20.30. Кончили. Аплодисменты. На сегодня все. Жерар машет рукой столу, который сейчас похож на поминальный, со своим белым саваном-скатертью: — Пока, Надья! Все смеются. Узкий круг отправляется в ресторан "Пушкин". Р.S. Все съемки за кадром в группе упорно обсуждали гонорар Жеже. Звучали две цифры — 180 и 200 тысяч долларов. Генеральный продюсер картины Александр Литвинов уже на следующий день заявил, что не разглашать гонорар было единственным условием, которое поставил Депардье, согласившись играть у Меньшова.
