Из всех "тяжеловесов" недавнего прошлого за титул главной жертвы зимней политреволюции Владимир Рыжков может поспорить разве что с Примаковым. Еще недавно в распоряжении молодого политика 24 часа в сутки была персональная "Ауди". Сегодня — разгонная думская "Волга". Еще два месяца назад Рыжков обитал в роскошных многокомнатных апартаментах лидера фракции НДР. Сегодня — в крошечном бывшем кабинете депутата-коммуниста Братищева на предпоследнем этаже. Но серьезнее, конечно, моральные потери. Как признался "МК" сам Рыжков, самое непривычное для него сейчас — это ощущение оторванности от реального политпроцесса: никто из важных бонз не звонит, не приглашает его на закрытые совещания, не требует незамедлительно принять некие глобальные решения. Но если поражение того же Примакова было отнюдь не предопределено, то Рыжков, как известно, сам выбрал свою судьбу, не покинув утопающий корабль НДР... — Думаете ли вы о том, что если бы прошлой осенью сказали Шойгу "да", сейчас бы сидели не здесь, а в кабинете лидера фракции "Единство"? И что бы вы сказали Сергею Кужугетовичу, если бы была возможность повернуть время вспять? — Я об этом совсем не думаю. Прошлого ведь не вернуть. Мы пытались доказать, что партию власти, безыдейную партию бюрократов, при определенных усилиях можно сделать организацией, способной отстаивать демократические цели и принципы. Выборы показали, что нам это не удалось. Но отрицательный опыт — тоже опыт. Так что Шойгу я ответил бы то же самое. Что касается моих коллег по НДР, то об этом надо спрашивать их. — Осенью 99-го вы уже наверняка знали, что НДР обречен. Почему же вы все-таки отказались от союза с "Единством"? На что надеялись? — Еще в январе 99-го я открыто говорил о том, что НДР имеет крайне мало шансов превратиться в конкурентоспособную силу. Но осенью мы уже ничего не могли изменить. Мы были в определенных рамках: заявив, что мы реформируем НДР, мы не могли сделать шаг назад. Если бы мной двигали какие-то личные мотивы, то я бы уже в августе оказался в тройке вместе со Степашиным и Кириенко. Или в сентябре — с Шойгу. — В период предвыборной кампании вы обрушились на "Медведь" с уничтожающей критикой. Сейчас вы член фракции "Единство". Вы пересмотрели свои взгляды? — Во время избирательной кампании я указывал на то, на что указывают сейчас все. У "Медведя" не было ни программы, ни идеологии. И до сих пор нет. "Единство" составило список из людей, не имеющих парламентского опыта. Это тоже правда. От чего здесь надо отказываться? А что касается нашего пребывания во фракции — кстати, именно во фракции, а не в движении "Единство", это разные вещи — это было общее решение депутатов от НДР. — Ваши недоброжелатели любят рассказывать, как в начале января вы часами просиживали в приемной замглавы кремлевской администрации Суркова и выпрашивали у него какую-то должность... — Неправда, и Сурков это может подтвердить. Во время наших встреч в Кремле о будущем НДР вопрос о моей личной судьбе вставал один раз. На вопрос Суркова, что ты, мол, сам для себя хочешь, я сказал, что никогда для себя ничего не просил. Но что мой опыт говорит сам за себя. На этом все и кончилось. — Вопрос как человеку, побывавшему и в НДР, и в "Демвыборе". Насколько нынешняя партия власти отличается от своих предшественниц? — Создавалась она точно так же, как НДР. Никаких отличий. Единственная разница в том, что НДР делался больше как партия правительства, при ревнивом отношении Кремля. А "Единство" — как партия и правительства, и Кремля. И в этом отношении административная поддержка была существенно больше, чем четыре года назад. Но это количественная разница, а качественной никакой. — Насколько велики шансы, что "Единство" окончит свой путь так же, как его незадачливые предшественники? — Любая партия власти имеет двойственную природу. С одной стороны, она полностью зависит от административных ресурсов. С другой, представляет из себя относительно самостоятельный субъект политики. Опыт прежних партий власти показал, что, когда из-под них выбивается административный стул, их собственного политического ресурса не хватает, чтобы конкурировать на выборах. Если власть не бросит "Единство" перед следующими парламентскими выборами, административных ресурсов будет вполне достаточно, чтобы вновь пройти в парламент. Если бросит, а само "Единство" не сумеет стать яркой политической силой, то оно может повторить судьбу НДР. — Как вам нравится нынешняя Дума? — Раньше парламент был разрушителем государства. Но сейчас на смену этой его негативной роли приходит другая — не менее негативная. Я всегда выступал за то, чтобы отношения между парламентом и исполнительной властью были менее конфликтными. Эта Дума на порядок более лояльна по отношению к правительству и президенту, чем предыдущая. Но подлинная демократия не терпит марионеточного парламента. И в этом отношении начало работы Думы достаточно настораживающее. Сейчас в Охотном Ряду совершенно не видно сил, которые могли бы составить конструктивную оппозицию и содержательно оппонировать власти. Вскрывать ошибки, которые неизбежны для исполнительной власти. Есть принципиальная разница между идеей правительства парламентского большинства и нынешней ситуацией, когда бюрократия формирует под себя парламентское большинство через навязанные ею списки на выборах. Это может еще дальше отбросить нас к так называемой "управляемой демократии". — После выборов выражались надежды, что Дума перестанет быть тормозом на пути прорыночных инициатив правительства. Насколько эти надежды оправдываются? — У правительства действительно есть сейчас уникальная возможность для проведения через Думу рыночных законов, которые не принимались долгие годы: Земельный кодекс, социальные части Налогового кодекса, рыночный Трудовой кодекс. Но при этом исполнительная власть создала себе ненужные проблемы с их принятием. Правительству нужно было с самого начала получать стратегических союзников справа. Вместо этого был заключен альянс с левыми. Нет вопросов, это привело к тактическому выигрышу Кремля. Но стратегически это проигрыш. Когда исполнительной власти придется договариваться с правыми фракциями, между ними каждый раз будет вставать январская обида. Но главное даже не в этом. Целый ряд принципиально важных комитетов, например, комитеты по социальной политике, по экономической политике, промышленности и так далее были отданы левым фракциям. Это заведомо создаст проблемы для судьбы рыночных законов в будущем. Тогда-то последствия нынешней стратегической ошибки станут очевидными. Я считаю, что одна из наших главных проблем — всевозрастающий цинизм в российской политике. Принцип: совесть отдельно, а политика отдельно, недавно открыто провозглашенный Березовским, становится определяющим. Это означает, что политическая культура страны продолжает деградировать. — Является ли январский союз Кремля с коммунистами доказательством того, что зюгановцы превратились в карманную кремлевскую оппозицию? — Мне кажется, что в январе коммунисты переиграли администрацию президента. Потеряв на выборах около 50 мандатов, благодаря альянсу с Кремлем зюгановцы не только сохранили все свое влияние в Государственной Думе, но даже усилили его. Так что для них это чистый тактический выигрыш, и только. Я не думаю, что партия Зюганова будет безропотно голосовать за все предложения Кремля. — Как показал себя Примаков в качестве парламентского лидера? И насколько он виноват в полном поражении своей фракции в январе? — О каком поражении вы говорите? Я не считаю должностные потери поражением. Реальные проигравшие — это руководители администрации президента. В стратегическом плане они скорее потеряли, чем приобрели. Что до первого вопроса, то пока еще никто из новых лидеров фракции не имел возможности показать себя в полной мере. Но в январе Примаков, Кириенко и Явлинский, на мой взгляд, проявили себя достаточно принципиальными людьми, которые продемонстрировали, что могут сопротивляться решениям большинства. Я не вижу вины Кириенко, Примакова или Явлинского в том, что произошло. — Вы много общались с Путиным во время вашей общей работы в НДР. Во что он реально верит? — Я думаю, что Путин — это политик без идеалистических представлений о будущем, прагматик, который не имеет умозрительной схемы реформ. Он будет действовать в зависимости от ситуации. Хотя, уверен, он будет стремиться к усилению роли государства и продолжению рыночных реформ. — Какой вам представляется путинская Россия, и в чем ее главное отличие от России ельцинской? — Пока этого, видимо, не знает даже сам Путин. Но отличие нового стиля власти от ельцинского уже очевидно. Это гораздо большая вовлеченность главы государства в текущую работу. Если у Ельцина в последние годы было по шесть встреч в неделю, то у Путина по шесть встреч в день. Если первый президент занимался лишь сверхкрупными вопросами, то Путин будет вникать даже в мелочи. При Ельцине правительство было, с одной стороны, самостоятельным в решении многих проблем, но при этом чувствовало себя очень неуверенно — его в любой момент могли снять. При Путине правительство будет более стабильным, но и гораздо менее автономным. В целом государство будет гораздо более активным и в экономике, и в политике. Центр принятия решений полностью сместится в Кремль. Многоцентрия, как раньше, больше не будет. — А что будет с олигархами? — Их роль резко упадет, а те из них, которые будут пытаться активно вмешиваться в политику, получат крупные неприятности. — Насколько велика опасность, что при Путине в стране установится авторитарная форма правления? — В России за десять лет реформ не сложились серьезные гарантии от авторитаризма. Парламентские выборы показали, что люди в своей массе голосуют за те списки, которые им навязываются властью, и делают несамостоятельный выбор. Что наиболее влиятельные СМИ жестко контролируются. Что у демократической оппозиции нет активной и массовой поддержки общества. В Австрии сейчас сформировалось скандальное правительство, и сотни тысяч граждан сразу же вышли на улицы в знак протеста. В России партии, за которые проголосовали почти 30% избирателей, покинули зал заседания Думы. А общество отнеслось к этому равнодушно. Совершенно очевидно, что крупный и средний бизнес не готов финансировать оппозицию, опасаясь давления со стороны властей. Это означает, что власть может делать все что угодно при равнодушной реакции народа. Так что гражданское общество как решающий фактор политики у нас в стране пока отсутствует. Я никогда не утверждал, что Россия будет обязательно идти к авторитаризму. Но в России нет и иммунитета против него. — Как вы пережили падение с властных высот? — Я заранее знал результат выборов и был готов к таким итогам. Но эмоциональное состояние достаточно тяжелое. В прошлом году я отдал очень много сил НДР. Все это закончилось неудачей. Тем более, все равно многие не верят, что все это делалось искренне... — Как у вас складываются отношения с новыми товарищами по фракции? Припоминают ли они вам критику в адрес "Единства"? — Мы пока плохо знаем друг друга. Пройдет время. Что ж до укоров, то нет, может быть, по той причине, что пока во фракции политические вопросы вообще не обсуждаются. — Вы говорите отнюдь не как рядовой член фракции "Единство". Уж не собираетесь ли вы стать внутрифракционным диссидентом? — Я не понимаю, что такое "внутрифракционный диссидент". Я депутат Думы, за которого проголосовало более 100 тысяч избирателей. Первично именно это, а не то, к какой фракции я формально принадлежу. — Сейчас вы в политической тени. Каковы ваши планы на будущее? Вы верите, что вернетесь на авансцену? — Это вопрос не только ко мне. Это вопрос о том, какова в России будет судьба публичных политиков демократического плана. Мои планы — работать в Думе и заниматься своим избирательным округом. Что же до возвращения... Не знаю. Далеко не уверен.
