Описывать моду словами такое же неблагодарное занятие, как смотреть на бабочку на булавке, вместо того чтобы восхищаться ее полетом в цветущем саду. Слова в моде бессильны. Мода — грандиозная иллюзия и великое шулерство. Честнее всего это передал Андерсен в своей сказке "Новый наряд короля". Поэтому мы старались говорить о жизни, а не о моде. И тут вместо чувственных восторгов получился очень жесткий разговор. Может быть, потому, что мы встретились с Валентином Юдашкиным в мужской праздник 23 февраля. —Я отслужил Отечеству два года. И этот праздник считаю своим. Я поддерживаю отношения с товарищами по службе, мы иногда встречаемся, но чаще созваниваемся. Прожить два года в казарме, нос к носу, вместе есть, вместе спать. Появляется терпение, учишься принимать не только себя, но и окружающих. Но эти годы очень многое определяют в дальнейшей жизни. Я ушел в армию с первого курса института, и у меня это время ушло на то, чтобы обдумать, что делать дальше. Из дома иногда нужно уходить, чтобы понять, что ты сам стоишь. Как вы видите, я все понял. Мое поколение очень серьезно относилось к армии. Мы знали, что мы самые сильные. У нас было собственное чувство гордости... Мы уважали себя, свою страну, и мы знали, что у нас есть долг. Подобное я сейчас вижу в Израиле. Каждый мальчик, каждая девочка, которые достигают определенного возраста, неминуемо попадают в армию. 9 мая я ехал в такси, раздались звуки сирены памяти, которая звучит по всей стране, все люди вышли из машин, движение остановилось. При таком отношении к своей стране никто не может себе позволить иначе поступить. Нам, наверное, не хватает такого отношения к себе, к своей стране. Мы сами себя растоптали, мы себя сами не любим. Мы стыдимся результатов своего труда. Это происходит от неуверенности в себе нового поколения. Дело не склеится, если нет идеологии. На своем опыте знаю, что демократический подход к руководству далеко не всегда успешен. Я уверен, что в мало-мальски серьезных западных компаниях никакой демократией и не пахнет. Это очень жесткая потогонная система, своего рода империя. Там царит культ хозяина. Не потому, что хозяин милый и хороший, а потому, что он дает работу. — У вас в Доме царит культ личности? — Я не хочу, чтобы меня боготворили. Это глупо и смешно. Но уважение, безусловно, присутствует. Я сам могу заменить любого сотрудника своей фирмы. Если ты знаешь, где протекает труба, где не покрашен пол, что творится на складе, вот тогда ты настоящий хозяин. Могу сам взять тряпку и показать, как надо мыть пол. Хозяином я стал потому, что деваться некуда было. Мы все пришли в новые условия. А свое нужно уметь защищать! Я из последних сил пытаюсь быть терпимым и сдержанным. Но я не могу говорить об одних и тех же вещах 20 раз. Я не хамлю, это точно. Но отчитать могу. Хотя я человек привычки, свое рабочее окружение меняю крайне редко. У нас сложные механизмы, многие ассистенты по два года рисуют эскизы в корзину, чтобы понять дух нашего дома. А для этого нужно бывать на наших праздниках, наблюдать закулисную подготовку, где все друг за друга. Думаю я долго, но решение выбираю единственное и верное. Решение принимаю я один. Я своевольный. Не было бы этого качества, не было бы ничего. — А вас традиционно воспринимают как творческий дуэт с женой Мариной. Кажется, что вы витаете в эмпиреях, а жена твердо стоит на ногах и управляет делами... — Это отлично, что нас так воспринимают. Мы вместе начинали. В житейском плане все держится на ней. Но про бизнес так сказать нельзя. Марине приходится трудно из-за того, что я сильно загружен. Например, мне надо рисовать, а на носу официальный прием, тогда она одна представляет нашу семью. Мне совершенно некогда заниматься домом. Рабочий график такой насыщенный, что до мая у меня нет свободных выходных. Путешествия, города, показы, ярмарки, лекции. Даже на общение с дочкой времени не хватает. Гале девять лет, она активно растет и очень скучает по папе и маме. Она радуется любым подаркам: маленькой кукле, шоколадке. На праздники, к Новому году я обычно шью ей платье. Но вообще-то мне нравится, когда она одевается по-спортивному. Мы недавно все вместе ездили в Нью-Йорк, заходили в магазины в Сохо, и мне было интересно, что она выберет. Она не обманула моих ожиданий, ей нравились те же вещи, что и мне. Такие странные длинные юбки, свитеры с большими рукавами, жилетки. Она носит то, что носил бы я, если б мог себе позволить. Общаемся мы обычно на отдыхе. Я отдыхаю так, как Галя с Мариной любят отдыхать. Для них обязательно пляж, солнце. А я в номере с кондиционером. Выглядываю из окна — им хорошо, значит, мне тоже. Потом, как в больнице, пообедал, потом поспал... Галя не гастрольный ребенок. Не люблю, когда дети знаменитостей задирают нос, поэтому я бы очень не хотел, чтобы и с моей дочкой было так же. Я не навязываю ей своей славы. — К чему стремится империя Валентина Юдашкина? — Никогда об этом не задумывался. Все получалось само собой. Пока ты жив, ты ищешь и учишься. Мода — вечный потогонный процесс, который требует новых жертв. Ты всегда должен быть в форме. С возрастом это становится все тяжелее. Если раньше я мог сутками не спать и отдыхать только в самолетах, то теперь сложнее. Мне "Аэрофлот" прислал сводку, что я за последние 4 месяца отлетал 33 тысячи километров. Прошлый год был очень насыщенный. Мы открыли ювелирную и парфюмерную линии. Сейчас мы разрабатываем новые схемы запуска одежды на фабриках через Интернет, снятие размеров по компьютеру. Хотим установить свою сеть между Москвой, Парижем и Миланом. Для нас это совершенно новая история. Весь Дом учится, все в процессе. Мне как художнику компьютер пока не нужен. В моде все идет от живого рисунка. Очень важно восприятие рукотворных вещей. Мы сейчас работаем над летней коллекцией 2001 года, это воспоминания детства, семейная атмосфера, техно уходит, появляется чувство экологической теплоты, женственности. Краски яркие, очень много кустарных, доморощенных вещей. Компьютер тут не заменит художника. Никакой компьютер никогда не почувствует, как упадет акварель. Но вместо 100 эскизов вручную можно нарисовать меньше, а в остальном использовать технику. В январе открыли магазин в Париже. После показа от кутюр ко мне подошли люди и предложили представить марку у них в магазине. Это бутик-мультимарка, там Ферре, англичане и мы. — Историческая миссия быть первым русским кутюрье не трудна? — Если честно, то я достаточно скромно отношусь к тому, что делаю. Но по каким-то косвенным признакам догадываюсь, что меня воспринимают как серьезную персону на международном уровне. Когда газеты стали писать о моих проблемах в Синдикате высокой моды, ко мне в Париже после показа подошел российский посол и спросил, не нужна ли какая помощь. Может быть, они решили защитить меня от мнимой агрессии французов? Тут я понял, что моему визиту придают довольно большое значение. Естественно, что мода — это политика, как и любое искусство. Я думаю, что следующим, кто придет вслед за мной, а им пора бы уже появиться, будет легче. Но на мне лежит колоссальная ответственность, как на первом дизайнере из России такого уровня. Но я никогда не ощущал своей исторической миссии. Я просто делал, и что-то происходило. Я приехал, отработал и уехал. — Зато сегодня вы вполне номенклатурный художник наряду с Глазуновым, Шиловым и Церетели. Как вам такая компания? — Да ладно, я даже никогда и не слышал об этом. Шилова я очень люблю. Мы с ним соседи по улице Герцена. Шилов писал мой портрет. Очень приятно художнику от художника получить такой подарок. Каждое утро, отменив все дела, целый месяц я ездил к Саше в мастерскую и получил огромное удовольствие от общения. Он умеет так все обставить, что забываешь о работе, о портрете, о том, что позируешь, и с наслаждением беседуешь с образованным приятным человеком. Когда портрет был закончен, я почувствовал, что мне немного не хватает наших утренних бесед. Церетели сейчас приглашает меня выставиться в новом музее современного искусства. Я очень рад, что вспомнили о художниках моды. В экспозиции кроме меня будут представлены Слава Зайцев, Ира Крутикова. Нам дали большие залы. Академия художеств пригласила нас на ученый совет, где мы вместе с учеными принимали участие в обсуждении. Церетели, Глазунов и Шилов многими воспринимаются неоднозначно, вокруг них всегда разговоры, сплетни, недомолвки. Про меня тоже много чего рассказывают. Я уверен, что если есть разговор, есть интерес. Творчество оценят позже. Но обсуждать художнику работу другого художника — это нонсенс. Я никогда бы ни за что не выступил с критикой ни одного дизайнера мира. Отважиться, решиться публично анализировать чужое творчество, это чудовищно. Это же не маленький междусобойчик в кулуарах... Знаете анекдот: в Одессу приезжает стриптиз, берут 5 рублей за вход. Сара говорит Абраму: зачем тебе на этих девок смотреть за такие деньги? Я сама тебе стриптиз всего за рубль покажу. Абрам дает рубль. Сара развязывает фартук, потом снимает панталоны, отстегивает чулки. Абрам посмотрел-посмотрел и говорит: "Дешевка, она и есть дешевка". — Чем объяснить тот факт, что сегодня в модной тусовке вы немодный персонаж? — Я объясню. Я почти не выхожу. Когда в начале года мне вручили награду "Светский лев", то очень удивился. Назвать меня светским почти невозможно. Каждый день я получаю кучу приглашений, но мне некогда! Я за день так выматываюсь в Доме, что к вечеру уже просто нет сил. Все тусовки начинаются в 11—12 ночи. А я в полдесятого утра каждый день на службе. У меня цех начинает работать в 9 утра, у меня эскизы, ткани, клиенты. Прийти в ночной клуб, помыть кости, странно одеться и торговать лицом просто смешно. Я не понимаю тусовок. Там собираются люди, которые когда-то что-то сделали и хотят почивать на лаврах до конца жизни. Наша профессия потогонная. Если ты каждые 6 месяцев не показываешь новое, ты не существуешь в моде. "Зиму" показали, готовится "лето", и так без остановки. Поэтому я хожу только туда, где просто обязан быть: к друзьям на день рождения, на свадьбу, на похороны. Меня нет ни на одном мероприятии, которое посвящено моде. Меня нет и на страницах журналов. Я дизайнер, который работает на Запад, поэтому все обо мне можно увидеть в западных журналах. Я во французских, американских фэшн-каналах иду по 4 раза в день. — Как вы общаетесь с другими дизайнерами? — Почти никак не общаюсь. Не успеваю. Все показываются в одно и то же время, нет возможности ходить друг к другу на показы. Информацию о других дизайнерах узнаю в основном в модных журналах: пока ищу статью о себе, просматриваю остальные страницы. Из-за этого иногда случаются анекдотические пересечения. Для таких Домов мод, как у нас, ткани поставляют специальные кутюрные фабрики. Их немного, всего 15—17. Когда сформировались идея, ощущения, цвета, то я отправляюсь на фабрики заказывать ткани. Каждый поставщик обязан следить за тем, чтобы два Дома не взяли одну и ту же ткань. Иначе будет скандал. Я прихожу на фабрику и узнаю, что эту ткань уже заказал Лапидус, ею интересовались "Диор" и "Шанель". Тогда я беру другую. Но иногда бывают случаи, что подсовывают. Однажды одна и та же ткань была использована у меня, у Валентино и у "Нины Риччи". Мы потребовали штрафные санкции, и после этого на следующий сезон нам с комплиментами бесплатно вручили ткани. — А как объяснить тот факт, что сами дизайнеры очень странно одеваются? Вот во французском "Элле" был групповой портрет дизайнеров, это же паноптикум! — Все делается для того, чтобы казаться моложе. Всем же хочется оставаться молодыми, модными. Вот Ив Сен-Лоран или Валентино никогда не позволят себе показаться в пляжных тапочках. Даже Том Форд всегда в брюках и рубашке... А может, просто кто-то обдолбился и ему все равно... Вот Гальяно каждый раз одевается в стиле своей женской коллекции. Поэтому публика с нетерпением ждет последнего выхода, где самым эффектным оказывается сам дизайнер. Я всякий раз привожу на показ специальный костюм, чтобы переодеться перед выходом на подиум, но каждый раз бывает так некогда, что выхожу в чем был за кулисами. Самая экстравагантная вещь в моем гардеробе сегодня — это длинная запашная юбка из брючной ткани, которая надевается поверх брюк. Дочка моя очень радуется, когда я надеваю юбку. Это атрибут костюма, универсальная вещь, которая может быть и плащом, и шарфом по желанию. В этом есть своя этническая эстетика. — То есть строгий классический костюм — это уже настоящий архаизм? — Пока существует банковская система, пока люди ходят в офисы, английский костюм при всех новаторствах дизайнеров не умрет. Отказаться от костюма невозможно. И женщине скоро захочется надеть костюм мужского плана. С хорошей рубашкой, с черными ботинками. В этом, может быть, больше сексуальности, чем в короткой юбке. Женщина хороша тогда, когда она знает, чего хочет. Если она может надеть сумку "Эрмес" за 10 тысяч долларов, вытертые "левисы" и майку за 3 копейки и если она знает, как это "вынести", то ничего круче быть не может. Глупо одеваться в одном стиле, должен быть микс. Сейчас в моду вернулись восьмидесятые годы, сексуальность. Если б был жив Версаче, он бы развернулся. Модная женщина чуть-чуть обнаженная, чуть-чуть агрессивная и немножко напоминает пантеру. Вспомните Мадонну в начале 80-х годов, панк-моду. Жутко открытые майки, буйство красок. А с какой скоростью работает пластическая хирургия над формами! Женщина теперь имеет полное право делать себя. Сколько бы ей ни было лет, она имеет право сохранить бесовский огонек в глазах и не бояться возраста. Но и молодежь изменилась. Сегодня 16-летняя девочка хочет выйти на дискотеку и показать ноги, спину, выделиться по цвету. Никто не хочет больше быть серой мышью в толпе. Должно быть яркое пятно. Мужчина тоже хочет быть ярче. Больше белого, больше ярких сочных оттенков на майках, на пиджаках. Чем скучнее офисная одежда, тем ярче вечерние платья. Слово "скромность" забыто на несколько лет. Главная тенденция — много вышитого. Вышивка доходит до безумия, до кича, даже мы так себе не позволяем. Огромное количество золота, весь белый металл ушел напрочь. Весь следующий год — золотой. Очень актуальны купальники. То, что еще вчера называлось нижним бельем, сегодня становится верхней одеждой. Я довольно долго этим не занимался, а сейчас возвращаюсь с огромным удовольствием. Я завелся, делаю эскизы купальников на следующее лето. Для меня высшее удовольствие — приступить к новой коллекции. Коллекция мне интересна до тех пор, пока рисуется. Как только я закончил последний эскиз, начинаю вянуть. Рисую я только дома. Это происходит запойно. Я рисовал в субботу, сел в 10 утра и в 11 вечера вышел из кабинета. В это время я не ем, пью кофе и много курю. — Нюхаете кокаин? — Нет. Нашему поколению это не свойственно. Такая мода прошла мимо меня, мне некогда этим заниматься. Я иногда себя стимулирую коньяком, водкой. Когда я приезжаю и домашние видят, что я уже "поплыл", появляется коньяк. Но я никогда не пил так, чтобы на эту тему стоял вопрос. — Вы боитесь старости? — Немощи боюсь. А старость — это нормальный закономерный процесс. Никуда от возраста не убежишь, правда, хотелось бы сохранить собственное "я". С годами просто хочется успеть сделать что-то, чего не успел раньше. Например, носить странные брюки, которые не "доносил" в детстве. Стареть красиво, чтобы достойно соответствовать возрасту, — большое умение. Вон Тине Тернер за 60 — но как хороша! Все зависит от состояния дел, настроения, от компании. Я ощущаю себя моложе календарных лет. До того, как дочь пошла в школу, вообще чувствовал себя очень юным. Время будто заморозилось. А сейчас, наверное, лет на 30. Уже взрослый и серьезный, но еще молодой.
