ДИКОЕ ЯБЛОКО

- Уж не знаем, чем эта женщина могла вас так заинтересовать? — недоумевающе спросили в женской колонии №5 города Вышнего Волочка. — Пустой она человек, недобрый, словно играет все, а не живет. Только что родственница знаменитостей. Вошла. Невысокая полная женщина лет сорока. Телогрейка с биркой на груди. Подстрижена криво, по-тюремному. Одутловатое лицо. На губах — стершийся след сиреневой (как не идет ей этот оттенок!) помады. И такая тоска в глазах. — Это правда, что моя сестра-телезвезда разыскивает на ОРТ близких, которые много лет друг друга не видели? Прийти бы к ней в студию и сказать: "Здравствуй, сестра Маша! Мы тоже давно не виделись, лет двадцать", — хрипловатый голос. Театральная, долгая пауза. — Зачем вы приехали? Как всегда, поговорить о моей звездной матери? Она ведь меня бросила в детстве, это всем известно. Думаете, легко с этим жить? Меня использовали всю жизнь, словно игрушку... Марионетка Лето 1965 года. Южный городок. Пятилетняя Настя Воронина единственный и последний раз на съемках с матерью, молодой киевской актрисой Лидией Федосеевой. На матери белое платье с красным поясом. Она счастлива. Рядом с ней — молодой влюбленный Василий Шукшин. И скоро мать уедет с ним в Москву, станет знаменитой Федосеевой-Шукшиной. А Настя останется одна. "Мать вспоминается статичной, как на фотографии. Отец менялся, старел. Она была неизменной. Я верю, что мать полюбила Шукшина, поэтому и сошлась с ним. Не только из-за карьеры. Это было бы слишком... несправедливо. Хотя она жаждала стать по-настоящему известной, завидовала более удачливым подругам. Думаю, что она пожалела, что вообще вышла замуж за отца. Что тот мог ей дать в провинциальном Киеве?" Настин отец, Вячеслав Воронин, был довольно популярен, много снимался после окончания ВГИКа на студии имени Довженко. "Странно, я совершенно не помню мать и отца вместе. Всегда по отдельности. Они снимались в разных фильмах, уезжали в разные киноэкспедиции. Первые их размолвки и ссоры, скандалы, окончательный разрыв — все прошло мимо меня. Меня задабривали, задаривали, зацеловывали. Позволяли все что угодно. А вот семейного тепла не было — сплошные вагонные сквозняки". Настя подрастала в поездах, перебрасываемая от одной бабушки к другой — из Ленинграда в Жердевку. "Мне было лет семь, мать попросила отца привезти меня к ней в Москву, — говорит Настя, — он сдал меня из рук на руки и сразу ушел. Мать уже была беременна, округлившаяся — совсем не звездная". Шукшин внимательно посмотрел на девочку. Подозвал жену, и они долго о чем-то беседовали. "Собирайся, — сказала мать, когда вышла, — пойдем к папе..." "Отец уезжал в Киев поздно вечером. Мы бегали по перрону вокзала, но его нигде не было видно. Мать нервничала, думала, что он уже уехал. И ей не удастся избавиться от меня. Когда отец все-таки нашелся, она быстро вручила меня ему: "Забирай! У меня нет сил с ней возиться". Через год Федосеева-Шукшина неожиданно потребовала у бывшего мужа вернуть ей Настю. Состоялось 13 судебных процессов. В течение четырех лет выгрызали взрослые друг у друга юридические права на дочкину любовь. Все подкидывали ребенка — как полено — в затухающую топку собственных взаимоотношений. И каждый из родителей как истинный актер жаждал, чтобы последний удар, последняя реплика этого спектакля осталась именно за ним. "У матери была еще и другая причина "отвоевать" меня у отца. Они с Шукшиным ютились в крошечной квартирке, а уже две дочки у них родились — Маша и Оля. Многодетным семьям хорошее жилье быстро давали. Вот я и стала бы для них этим недостающим, третьим ребенком. А когда им дали просторное жилье, то необходимость во мне отпала". Белокурая красавица с теплыми карими глазами почти исчезла из Настиной жизни. Верховный суд окончательно "присудил" 10-летнюю Настю папе и жердевской бабушке Клавдии Ивановне. Бабушку — заслуженного педагога и очень сильную натуру — это вполне устраивало. Она не любила бывшую сноху. Зато обожала единственную внучку. Бабушка специально подсовывала Насте газеты, в которых было написано о скандалах между ее разведенными родителями. А еще о том, как злая бабушка настраивает глупую девочку против доброй матери-кинозвезды. Поднимала Настя глаза, полные слез: "Почему взрослые врут, баба? Какие они плохие — все, кроме тебя!" Гадкий утенок Клавдия Ивановна умирала мучительно, в течение двух лет, от рака. Тело пожирали метастазы. Но, боясь напугать девочку, бабушка говорила, что у нее воспаление легких. — Я все давно знала, но тоже молчала. Так мы и обманывали друг друга до самой ее смерти. Когда бабушку увозили в больницу, она твердо пообещала мне, что скоро вернется. А я сказала, что буду ее ждать. И пошла сдавать экзамены за 8-й класс. Даже отцу не позвонила, не верила, что она по-настоящему умирает..." На кладбище Настя не плакала. "Отец сказал, что с нового учебного года я должна жить с ним и своей мачехой Светланой. А я не хотела возвращаться в Киев. Придумала себе сказочку, глупая, что теперь останусь в бабушкином доме, в Жердевке. Мне так нравилось там. Но меня все равно забрали силой". И тогда Настя возненавидела родных. Мать — за то, что та далеко. Юную мачеху Светлану — за то, что отняла у нее отца. Отца — за то, что он заставляет дочь жить так, как ему самому хочется. Даже бабушку — за то, что та умерла. Тоже, выходит, предала Настю. А больше всех Настя возненавидела саму себя — чужую для всех. Осень 83-го. В зале заседаний районного суда рассматривается дело о квартирной краже. Подсудимая — взъерошенная девица, не слушая советов адвоката, выдает "на-гора" последнее слово: "Да, я совершила эту кражу осознанно. Таких, как я, только тюрьма и исправит..." Это 23-летняя Настя обворовала собственную мачеху. Вынесла из отцовской квартиры кожаное пальто и платье. Спрятала украденное в камере хранения на вокзале и укатила с лучшей подругой на юг. Вернулась через два месяца — веселая, загорелая. А ее уже ждали... Светлана и отец были против этого суда. Настя — за. — Кража была дурацкой. Просто я по себе знала, как бывает больно человеку, если его лишить того, что он любит. А Света очень любила свое кожаное пальто, — Настя вздыхает. — Сволочь я была. Мне возомнилось, что Света с отцом и есть главные виновники всех моих бед, — Настя усмехается, — захотелось их извести. Сесть в тюрьму, и пусть мучаются из-за того, что мне будет плохо... ...Последнюю школьную осень провела она "в бегах". Прогуливая школу, бродила по Крещатику, залезала на Владимирскую горку — весь Киев оттуда был виден. Она же сама — никому. И никто не лез ей в душу. Отец хотел, чтобы дочь стала технологом легкой промышленности. Но Настя подала документы в киевский театральный институт. И вдруг — внезапно — сорвалась в Москву, во ВГИК. Выдержала первый тур вступительных. Радостная, отправилась в гости к матери с коробкой конфет — а ей не открыли дверь. Следующий экзамен Настя провалила. "А я вообще не хотела быть артисткой. Терпеть не могу, когда на меня пялится много народу. Это все была показуха для матери. Она — талантливая и сильная... И вот я пыталась сравниться с ней в этой силе, но так и не смогла. Хотя и желание вроде было. А сейчас — наоборот. Я стала гораздо сильнее ее, но только доказывать это уже никому не хочу. Только слабые люди стараются всех убедить, как они сильны..." После неудачи на экзамене Настя несколько месяцев моталась с подозрительными приятелями по Москве. Малознакомый художник-абстракционист, желая вовлечь девушку "в искусство", давал ей наркоту... Когда богемная жизнь приелась, Настя уехала в Тамбов, на родину бабушки. Поступила в филиал Московского института культуры, на режиссерско-театральное отделение. Проучилась там два года и бросила — поняла, что нет сил больше притворяться. Маялась, металась, мучилась... Снова Киев. Настя — конструктор в НИИ. Корпит над осточертевшими чертежами важных труб, по которым потечет нефть, черное золото. Черная злость на довольный и самодостаточный мир кипит в ее душе. И — словно нефтяную скважину пробурили — вырывается вдруг на свободу. Приговор за ту квартирную кражу был относительно мягок — в колонии Настя Воронина пробыла всего месяцев восемь. "Я родила кусок мяса..." "Мне всегда нравились негры. Я еще маленькая была и как-то ехала с бабушкой в поезде, и нашими соседями по купе были два африканца. Они играли со мной и не спрашивали, кто моя мама. Я была им интересна сама по себе". Ее первым мужчиной был негр из Конго. Звали его Шарль. Насте тогда было шестнадцать лет. В восемнадцать она собралась за него замуж. Мать отказалась приехать, сославшись на то, что не хочет видеть отца. И за Шарля Настя не вышла. Она вообще к этому не стремилась. С детских лет считала, что семья — это где ругаются и делят детей. Со своим будущим мужем — ангольцем Нельсоном Франсишку — Настя познакомилась, когда ей было уже почти 25 лет. Нельсон — сын важного ангольского сановника — учился на Украине на военного летчика. Начальство Нельсона выступило против официального оформления брака. Отец тоже пригрозил Насте, что не простит, если она выйдет замуж за иностранца и покинет СССР. Да и матери, похоже, было не все равно, что в газетах ее назовут "бабушкой негритенка". А Настя все равно переехала жить к нему. Всем назло. Или по дикой любви. Последний раз Настя, уже беременная, измученная, похудевшая на 17 килограммов, видела мать весной 86-го. Она стеснялась своего вида. А мать по-прежнему была молодой и красивой. Приехала в Киев на съемки. "Твой друг сильно черный? — первым делом поинтересовалась у дочери. — Кстати, мы с бабушкой не можем молиться за тебя и будущего ребенка, ведь ты некрещеная... На тебе деньги–пойди покрестись!" Рожала Настя в Баку. Нельсон отправил подругу к друзьям на следующий день после аварии в Чернобыле. "Я безумно хотела этого ребенка, дочь. Но когда она родилась, вдруг такое отупение нашло. Мне сообщили: "У вас девочка — 1700". А у меня ассоциации, что это кусок сырого мяса лежит в холодильнике. И тогда я сказала, что мне не нужен этот ребенок, пусть его заберут куда-нибудь". Врачи умоляли ее хотя бы взглянуть на девочку. Она оставалась непреклонна — пишу отказную. Через несколько дней пошла в туалет мимо детского инкубатора. Крохотное тельце дочки черным пятном выделялось на фоне остальных, востребованных и любимых детей. "Господи, она такая одинокая там лежала. Как и я — никому на целом белом свете не нужная. Ресницы длиннющие. Родная моя, кровиночка, Лаура..." Только в 1989 году Настя официально выйдет замуж за ангольского гражданина Нельсона Франсишку Кастанеду. Вскоре они с ребенком уедут на его родину. А в 1993 году Настя вернется обратно в Россию. Без мужа. Перекати-поле "...Я всегда теряла тех, кого любила. Может, в этом была и моя вина? Как перекати-поле катилась по жизни, куда глаза глядят. Встречалась с людьми, расставалась, забывала сразу — мало о ком в тюрьме теперь тоскую. Только о двух вещах — одиночестве, которое здесь прячут от нас, словно это входит в наказание. И об Анголе..." Первые впечатления Насти от Африки: голые черномазые ребятишки, перебирающие тонкими ножками. Тепло и влажно. Она — истинная белая леди — ведет за руку трехлетнюю дочку Лауру. В Анголе — гражданская война, отличающаяся изуверской жестокостью с обеих сторон. В семье мужа Насти тоже трагедия: он сам и его отец верно служат правительству, а дед присягнул мятежникам, УНИТА. Но первое время война Настю не касается. Вместе с Нельсоном — офицером правительственных ВВС — живет она в престижном столичном районе для интеллектуальной элиты. В просторном бело-розовом особняке в колониальном стиле. А напротив их дома — тюрьма. Однажды она ехала на машине и вдруг едва не сбила пьяного полицейского в правительственной форме. И он достал оружие и начал стрелять по машине. Ее спасли тогда оппозиционеры из штаба УНИТА, находившегося неподалеку. Они не обязаны были вмешиваться, но выскочили на улицу, вызвали по рации полицию, отконвоировали Настю домой. — Было дико и страшно, — говорит Настя, — это невежественное стадо, которое всю жизнь существовало в войне. Там нет другого смысла жизни. Только грабить, убивать, насиловать. Вскоре началась боевая кампания УНИТА по захвату столицы Луанды. Это было в ноябре 92-го. Нельсон обещал, что бои скоро закончатся. Но Настя оставалась непреклонной — они с Лаурой возвращаются в Киев. Они успели на последний эвакуационный самолет российского посольства. Перед самым вылетом в салон ворвался Нельсон — в форме военного летчика, иначе бы его просто не пропустили на борт. Он умолял ее остаться. "И тогда я сказала ему, успокаивая, что скоро вернусь — через неделю или месяц. А в душе понимала, что вижу мужа в последний раз. Он написал мне всего несколько писем и пропал. Я только знаю, что он остался жив... Я всегда теряла тех, кого любила". Героиновый рейс В 1997 году фамилия Воронина-Франсишку обошла страницы всех российских газет. Настя умудрилась перевезти через четыре границы — Пакистан, Узбекистан, Украину и Россию — три запаянных термоса с 700 граммами героина. Ее задержали в Брянской области. Наркокурьер Настя за свою работу должна была получить три тысячи долларов. Получила — 3,5 года общего режима. — Я отдавала себе отчет, что рискую, и чувствовала, что добром это не кончится, — вспоминает она, — но я ведь Крыса по гороскопу. А крысы всегда идут ва-банк — даже если обречены. Думаю, что таможенникам просто подсказали, что и у кого следует искать. Я поделилась своими планами с человеком, которому верила. Но в этом мире верить нельзя никому. ...После особняка в Луанде родительская квартирка в Киеве кажется Насте убогой. Пенсии отца — ликвидатора чернобыльской аварии — не хватает. Актера Воронина отказываются снимать украинские режиссеры. Сводного брата Славу, талантливого рок-музыканта, не приглашают на ежегодный фестиваль "Червона рута" — он пишет песни на русском языке, а не на "мове". Мачеха Светлана — инвалид второй группы. Да и чернокожей Лауре совсем не подходит суровый киевский климат. Ей нужно к морю, к солнцу — но откуда взять средства? Жизнь не склеивается, работы нет. Настя опять срывается. Лаура проводит все вечера у бабушки с дедушкой. А Настя общается в общежитии киностудии Довженко — комнатку там ей выхлопотал отец — с какими-то подозрительными типами. Комендант даже ставит вопрос о ее выселении. В октябре 1997 года Настя срочно уезжает в Москву, хочет одолжить денег у своей подруги и ее нигерийского мужа. В кредите ей отказывают, но предлагают "заработать" самой. На героине. "Найди меня, Маша!" В женскую колонию №5 приходит много писем для осужденной Насти Ворониной. Радует Лаура — в этом году она победила на юношеском чемпионате Украины по легкой атлетике. Пишут совсем незнакомые люди, даже дети. Только вот мать молчит. — Это удивительный случай вообще-то, — говорит начальник, подполковник внутренней службы Галина Иванова, — даже алкоголички, опустившиеся совсем, стараются помочь своим детям, когда те попадают на зону. Мы посылали Лидии Федосеевой-Шукшиной письмо с просьбой связаться с дочерью. Но она не ответила. Из интервью Лидии Федосеевой-Шукшиной в центральных СМИ: "...Я в это не вмешиваюсь. Почему? Слишком долгая история... Мне самой это ни хорошего, ни плохого не дает, только личные переживания... Единственное, что я могу сказать: я ее не воспитывала... она сама такую жизнь построила..." Из всех Шукшиных лишь вторая сестра, затворница Ольга, поддерживает связь со сводной сестрой, но о матери пишет мало. А Настя ее не спрашивает. "Я не обижаюсь на мать. Наоборот, пусть у нее все только хорошо будет. И у сестры Маши тоже. Вдруг и меня она когда-нибудь найдет, ведь в ее передаче "Ищу тебя" все находят друг друга. Только во сне иногда мать и вижу. Почему-то в белом платье с красным поясом — она носила его в то единственное наше с ней южное лето, на съемках. А еще мне снится двухлетняя Лаура. Будто мы с ней еще в Анголе и счастливо смеемся над нашими будущими бедами. Я лишь сейчас, на зоне, осознала, как на самом деле меня всегда любили мои родные. Папа, брат Славка, Света — самая лучшая бабушка на свете". — А что будет потом, после освобождения? — Когда я выйду из тюрьмы, хочу остаться одна. Навсегда уехать в Анголу, с дочерью. Только там Лаура сможет стать по-настоящему счастливой. И никто не будет спрашивать ее о прошлом и сравнивать с бабушкой. Только там меня оставят в покое. Весна 2000-го. Женская колония №5 города Вышний Волочек. Анастасии Ворониной-Франсишку осталось отбывать наказание ровно год. Кто-то спросит: зачем вы копаетесь в грязном белье? Разве можно выносить сор из избы, когда речь идет о народных любимцах, звездах первой величины? Жизнь за кадром, за кулисой, как правило, бывает очень неприглядной. Вряд ли стоит говорить об ответственности за ошибки и проступки Артиста — он свой выбор сделал: он изначально жертва Искусства. И Бог ему судья. Но актеры — люди. И их судьба — тоже достояние гласности. И раз уж так повелось, пусть эта история послужит многим и многим уроком, который поможет избежать семейных драм и трагедий. Наследственность. Она бывает хорошей и плохой. Плохая — это болезнь. И не только болезнь тела. Но и души. Избавиться от нее необходимо. Потому что страдают не только родители, но их дети, внуки, правнуки. На наш взгляд — выздороветь можно. Главное — Понять и Простить. А как считаете вы?

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру