Когда-то Новгород был славен своим торжищем. Тянулись сюда заморские люди из дальних стран. Собираясь под крышей Гостиного двора, они рассказывали новгородцам о своих землях и обычаях, а гостеприимные аборигены в обмен на повествования давали усталым путникам кров и пищу. Время внесло свои коррективы. Не заморские купцы, а свои, российские беженцы стали сегодня обитателями современного новгородского "Гостиного двора" — центра временного размещения. И рассказы их не столько дивные, сколько — страшные. Центр временного размещения — это лагерь для переселенцев. Без палаток и заграждений, без кострищ и котелков... Просто дом-хрущоба, каких вокруг множество. На проходной — заводская "вертушка", на стене — жизнеутверждающий плакат со знакомым портретом и подписью: "Эйнштейн тоже был беженцем". Во дворе дома много детей, гораздо больше, чем в остальных дворах. Там, где беженцы, — всегда много детей. От войны спасают в первую очередь их. А от мыслей о войне дети спасаются сами. Счастливая особенность ребенка — быстро избавляться от плохих воспоминаний. На рисунках маленьких беженцев, которыми обвешана детская комната центра, нет танков и военных. Там есть веселые белки, поляны с цветами, горные вершины в снежных шапках. Еще есть большая газета под названием "Мой город", где ребята в одном рисунке пытаются передать свои ощущения. В центре листа — огромный белый дом, со стройными колоннами, увитыми зеленым плющом. Над домом надпись: "Грозный". Таким он останется в их памяти. Память их родителей сохранит намного больше. Но сейчас у них — другие проблемы. Жизнь в Центре временного размещения — та же жизнь в общежитии. В комнатках — стандартный набор мебели. Общие кухни, душевые. Есть компьютерный класс, есть спортивный зал для ребятни. "Зал" — сказано громко. Комната с тренажерами и шведскими стенками. Но детям нравится: можно поболтаться на кольцах, пока родители заняты своими делами. Основное дело родителей-беженцев — добыть пропитание. Миграционная служба выдает переселенцам бесплатные талоны — из расчета пятнадцать рублей в день на человека. Потом эти талоны обмениваются в местном магазинчике на продукты. Ни деликатесов, ни заморских разносолов тут не сыщешь. Но все необходимое есть: сыр, сардельки, яйца, масло, молоко, крупы, консервы, карамель. Не ах, конечно, но ведь — не курорт. Пристанище для беженцев. Временное... Вот тут и начинается наш обычный российский сюжет: ничего нет более постоянного, чем "временное". Центр временного размещения по уставу — это некий перевалочный пункт. Беженцев там должны обогреть, подкормить, дать им крышу, пока решаются все формальности с получением статуса и компенсации. На все про все по документам полагается три месяца. А потом — в свободный полет. Только улетают не все. На сегодняшний день в Новгородском ЦВР находится 55 семей беженцев из Чечни, из них около тридцати семей осталось с прошлой войны. Временное обитание растянулось на пять лет... ЦВР, как Вавилон, собрал под одной крышей разные судьбы и разные характеры. Вообще-то беженцев принято жалеть. Но иногда это очень трудно. К примеру, история семьи беженцев Амаговых... Сестры Амаговы с детьми появились в Новгороде еще в первую войну. Через некоторое время одна сестра получила компенсацию за утраченное жилье в размере 127 миллионов рублей, что по тем временам равнялось 22 тысячам долларов, вторая — получила квартиру. Из ЦВР сестры съехали, но, как оказалось, ненадолго... Через некоторое время Елена Амагова решила вернуться. На что ушла компенсация — неизвестно. Известно, что однажды темной ночью отчаянная Елена избила пожилого вахтера центра, взломала свободную комнату и заселилась туда по новой всей семьей. Милиция ничего сделать не может: не выбрасывать же женщину с тремя детьми на улицу. Решить дело можно только через суд. Но пока суд да дело... Пятнадцать вновь прибывших семей, без компенсаций и статуса, ждут своей очереди для заселения в ЦВР. Да только некуда их селить. Вместо трехсот прожиточных мест в центре сегодня занято 311. И таких, получивших компенсацию, но не освободивших место, — шесть семей. "Им все равно, что кто-то еще нуждается в помощи. У них крыша есть, за жилье платить не надо — плохо ли?.. Можно особенно и не крутиться", — говорят в миграционной службе. Не знаю, может, и есть определенная доля иждивенцев, которым хорошо на государственном загривке, и казенная жизнь в общежитии — предел их мечтаний. Но большинству все же хочется иметь свой дом... Семья Ковалевых относится к беженцам "первой волны". Анатолий Алексеевич — бывший заместитель редактора газеты "Грозненский рабочий". Дом их сгорел одним из первых. Жили Ковалевы недалеко от президентского дворца, который принял на себя основной бомбовый удар. Новый год 95-го они будут помнить всю жизнь. В тот момент, когда все россияне поднимали бокалы с шампанским, стены грозненской квартиры заходили ходуном. Грохот, вспышки, летящие стекла... Неверующая Нина Федоровна, скрючившись в "позе лягушки", повторяла только одну фразу: "Господи, спаси! Господи, спаси!!!" Рождество встречали уже в подвале. Там их и нашли наши военные, "зачищавшие" город. Они сообщили Ковалевым, что дома у них больше нет. Есть только красное стеганое одеяло и ведро, которые они забрали с собой в подвал перед налетом. Так они и прибыли в Москву в потоке беженцев. Она — с одеялом под мышкой, он — в женском зимнем пальто с норковым воротником, с ведром в правой руке. Миграционная служба распределила Ковалевых в Новгородский ЦВР. Комнатка в восемь метров после долгих мытарств показалась раем. Из которого они до сих пор не могут выбраться. Потому что вместе с квартирой сгорели документы. Нет, документов у них много: паспорта с грозненской пропиской, пенсионные удостоверения, есть даже свидетельские показания соседей, что они долгие годы жили в одном доме бок о бок, что вместе встречали тот последний Новый год... Нет только маленькой бумажки — регистрационного свидетельства о праве собственности на квартиру. Поэтому компенсации за жилье им не дали. Судья настоятельно посылал пенсионеров обратно в Грозный, за копией документа. Копию Ковалевым привезли сердобольные соседи, но и она не устроила чиновников из Комиссии по компенсациям. Потому что была оформлена "ненадлежащим образом": девочка-регистратор, плохо знающая русский язык, написала в справке, что "квартира преватизирована". "Не может человек, имеющий отношение к жилищному фонду, написать такое слово", — заключили в комиссии. Как объяснить им, что все люди, имеющие отношение к жилищному фонду Грозного, исчезли — погибли, разъехались... Остались только неграмотные девочки. Сейчас Ковалевы ждут очередного решения комиссии... У семьи Сергея Хасуева справка о собственности на жилье есть. Но компенсации тоже не дают. Потому что считают, что справка — неправильная. Суд принимает решение в пользу Хасуева, прокуратура решение отменяет. И так — несколько раз. "Все дело в моей фамилии, — считает Сергей. — Вообще-то я русский, но фамилия, доставшаяся от дедушки, — чеченская". По этой же причине, полагает он, не найти ему и нормальной работы. По профессии он — водитель троллейбуса. Казалось бы, с такой специальностью с руками оторвут. Все дело упирается в "регистрацию по месту жительства". ЦВР — не место жительства, а временное прибежище... Нет жилья — нет регистрации — нет работы... Живут с доходов жены. У нее фамилия русская, поэтому свое маленькое коммерческое дело открыла без проблем. А что потом? "Да, в свое время я еще надеялся. А теперь — куда кривая вывезет. В Грозный мы вернуться не можем. Здесь я чужой, потому что у меня фамилия Хасуев, там я чужой, потому что я — русский". Вот так и живут пять лет. Комнатка разделена полками на две части. У самой двери двухъярусная кровать — это "детская". У окна две сдвинутые койки — супружеская спальня. Между всем этим громоздится телевизор — гостиная, надо полагать. На память о Грозном Сергей привез "дудаевские" картины. Подобрал их в разрушенном, разоренном президентском дворце. Они были разбросаны по полу... Теперь лежат в уголке комнаты стопочкой. Чтобы увидеть их во всей красе, нужны стены. Только когда они будут — эти стены... Молодым проще: у них есть будущее. Больнее всего видеть одинокую старость. Татьяну Федоровну все время хочется назвать "бабушка". Она такая беззащитная — в своих очках-лупах, в байковом халате, сухая, как тростник. Ей очень хотелось поговорить с журналистом, рассказать... О чем? О том, что у нее очень плохое зрение, а врачи, удаляя катаракту, прокололи ей глаз. И теперь она вообще почти не видит. О том, что бывшая соседка по комнате, пользуясь ее беспомощностью, воровала и без того немногочисленные вещи. А потом и вовсе избила — вызывали милицию... Соседку-тиранку отселили, но после этого у бабушки исчезли все медицинские документы. "Как же я теперь без них?.." — без конца всхлипывает она. Еще раньше у бабушки пропал орден "За победу над фашизмом". И его тоже очень жалко. О компенсации за жилье она даже не говорит. Свой дом в Гудермесе Татьяна Федоровна продала еще до войны, чтобы набрать денег на лечение больной сестры, переехала к ней. Потом сестра умерла, началась война... ...В декабре прошлого года в Новгородский ЦВР повалил шквал беженцев. Миграционная служба такого наплыва не ожидала. Дело в том, что в центр должны приезжать люди с направлением — либо от Федеральной миграционной службы, либо от четырех "первопринимающих" служб — Ингушетии, Дагестана, Ставропольского и Краснодарского краев. В приказе ФМС предлагалось расселять беженцев в восемнадцать российских ЦВР. Новгородский среди них указан не был. Однако беженцы прибывали. Несколько недель приехавшие беженцы держали миграционную службу и ЦВР в осаде, кого-то из сотрудников даже побили. Но всех желающих центр разместить все равно не мог. Принимали только тех, кто, съездив в Москву, привез направление. Беженцам "новой волны" отдали пятый этаж. Одна комната — одна семья. Иногда в десять квадратных метров семья не вмещается: у беженцев, как правило, много детей. И тогда их расселяют в две комнаты. Лиза Музаева приехала в Новгород с тремя детьми. Четвертый должен был появиться. Но не появился. Сначала бомбежки, потом — переход через заснеженные горы в Грузию, потом — ночевки в холодных подъездах... Наверное, после этого наступает состояние, когда уже нельзя плакать. О разрушенном доме Лиза рассказывала смеясь: "Не повезло, представляешь!" Три раза они с мужем восстанавливали свой дом, и три раза его крушили до основания. Первый раз — в 94-м, второй — в 96-м, третий — в 99-м. Наконец они решили все бросить и уйти. "Я не верю, что там может что-то восстановиться. Мы устали отстраивать разрушенный дом. Мне скоро сорок — и каждый раз начинать жизнь с нуля очень тяжело. В Грозный мы не вернемся". Семья Дадаговых тоже не собирается возвращаться в Грозный. Не потому, что устали, а потому, что "Грозный стал уже другим". Нет того города детства, где все здоровались друг с другом на улице, где радость и боль соседа была твоей радостью и болью. "Теперь там все чужое", — говорит глава семьи Магомед Якубович. Здесь, в Новгороде, они уже вроде прижились. Когда высадились на вокзале всей своей большой семьей, не знали, куда податься. Пригрела их местная пенсионерка, разместила в своем дачном домике. Там они жили до тех пор, пока не получили направление в ЦВР. И с работой повезло: Магомед Якубович устроился в педагогический лицей, где к нему относятся с пониманием. "Директор лицея — золотой человек!" — говорит он. Беженцы "новой волны" пока отогреваются после грозненских подвалов. Все мытарства с компенсациями, с очередью на жилье у них впереди. Им еще только предстоит узнать, что до постановления правительства беженцев и переселенцев перестали ставить на очередь на получение квартир. Да и бесплатными талонами на кормление ЦВР может обеспечивать переселенцев только в течение трех месяцев. На практике, конечно, все не так. Мало кто укладывается в отведенные трехмесячные рамки. Поэтому миграционная служба периодически посылает в Москву справки с обоснованием и просьбой о продлении "государственного содержания" мигрантов. Но рано или поздно срок "халявы" все равно истекает. Бесплатно содержать продолжают только детей и одиноких пенсионеров. Остальные ищут работу или приработок. А некоторые — ничего не ищут, просто забрасывают ФМС жалобами и осаждают местную миграционную службу. В Новгородской области — 14 с половиной тысяч переселенцев. Тех, кто проживает под крышей ЦВР, — всего два процента. Но с ними больше всего хлопот. Отчасти потому, что здесь собираются самые обездоленные: те, у кого нет родственников, кому просто некуда больше податься. Отчасти потому, что некоторые просто и не хотят предпринимать каких-то шагов для налаживания новой жизни. Обида за то, что у них отняли жизнь прежнюю, — сильна. И кто скажет, что они не правы, пусть первым бросит в них камень...
