У нее, если можно так выразиться, было этическое чувство правописания. Она, например, говорила про кого-то: — Знаешь, он из тех, кто пишет "вообще" через дефис... Что означало крайнюю меру нравственного падения. О человеке же пустом, легкомысленном, но симпатичном говорилось: — Так, старушонка через "е"... С.Довлатов, "Наши". Признаемся честно: все мы более или менее неграмотны. Людей с абсолютным, врожденным чувством языка — раз, два и обчелся. А значит, нам сам Бог велел терпимо относиться к чужим ошибкам и погрешностям: известно же, ворон ворону глаз не выклюет. Но вот загадка: во всем, что касается русского языка, никакой терпимостью и не пахнет. Абитуриент на сочинении худо-бедно выкрутится, если недораскроет тему, но за банальную ошибку — а порой и описку! — схлопочет "пару". Папаша, всю жизнь проговоривший на канцелярском чиновничьем сленге, дает сыну подзатыльник за невинные "чувак" и "крутой". А уж какие письма пишут разгневанные читатели в газету — ни в сказке сказать, ни пером описать. "Кто у вас там отвечает за орфографию? Уволить! Немедленно уволить!" — кипятится один. "Стыдно за вас! Хватит нам коверкать и без того исковерканный русский язык!" — негодует другой. Третий же заканчивает свое послание вовсе пессимистически: "Что еще у нас осталось, кроме языка? Промышленность, сельское хозяйство, наука уничтожены. Порядочные, образованные люди покинули страну..." Стоп! Вот тут уважаемый читатель дал маху: есть такие люди. Перечень званий Елены Андреевны ЗЕМСКОЙ растягивается на несколько строк: доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки России, главный научный сотрудник Института русского языка им. Виноградова. Кому, как не ей, знать ответы на вопросы взволнованной общественности. Тем более что этим летом Институт русского языка планирует выпустить новый "Свод правил русского правописания", который, есть опасения, взволнует общественность еще больше. Золушка в обносках Первым делом Елена Андреевна сделала заявление, которое иных ревнителей родного языка, пожалуй, застанет врасплох: — Почему всех интересует только правописание? Как раз перед вашим приходом мне звонили из другой газеты насчет нового "Свода правил": что будет с языком, мы очень волнуемся... С языком ничего не будет! Да, предполагаются некоторые изменения орфографии. Но орфография — это всего лишь одежда. Человек может надеть бальное платье или спортивный костюм, но он все равно останется самим собой. Вот те на. Выходит, что родной "великий и могучий" мы встречаем исключительно по одежке. Впрочем, не мы первые: дважды за ХХ век филологи убеждались, что любые попытки реформировать русскую орфографию общество воспринимает в штыки. Первая реформа 1917—1918 годов в нашем сознании накрепко связана с Октябрьской революцией: мол, пришли большевики и отменили "ять" и "ер". На самом деле ленинские соратники, как это им вообще было свойственно, лишь воспользовались чужими наработками: реформа правописания готовилась задолго до октябрьского переворота. При Императорской академии наук была создана Орфографическая комиссия, куда вошли крупнейшие тогдашние ученые, и после Февральской революции, летом 1917 года, было объявлено о постепенном переходе на новую, упрощенную орфографию. Заметьте — постепенном: чиновники Временного правительства понимали, что в одночасье свыкнуться с новыми правилами практически невозможно. Большевики же в такие тонкости входить не стали и рубанули сплеча: немедленный переход, и все тут. Крупномасштабного народного возмущения не последовало только потому, что большая часть этого самого народа попросту была неграмотной. Зато интеллигенция встала против нововведений горой: Блок уверял даже, что хлеб без "ятя" пахнет не так, как надо. Прошло несколько десятилетий; люди убедились, что и хлеб без "ятя" пахнет именно так, как ему следует, и вообще — что новая орфография действительно удобнее старой. И в начале 60-х лингвисты задумали новую реформу русского правописания. Но — не учли ошибок своих предшественников: в один прекрасный день 1964 года разработанный учеными проект был опубликован для всенародного обсуждения в газете "Известия". Ох, что тут началось! "Все буквально завопили", — удрученно вспоминает Елена Андреевна. Хотя, казалось бы, следовало не вопить, а радоваться: ведь реформа разрабатывалась исключительно для упорядочения и упрощения правил. К примеру, слово "заяц" отныне предполагалось писать через "е": заец. Почему? А посудите сами: в русском языке слова, заканчивающиеся на "ец", склоняются с потерей последней гласной: боец — бойца, индеец — индейца; слова же на "-яц", напротив, при склонении гласную сохраняют (паяц — паяца). Как склоняется злополучный "заяц"? Правильно — по первому варианту. Так отчего бы не "узаконить" это исключение? Другой пример: почему в разных словах после буквы "ц" пишется то "и", то "ы": цирк — цыпленок, циновка — цыкнуть?.. Чтобы покончить с этой неразберихой, ученые предлагали во всех случаях писать после "ц" букву "и". Измученные зубрежкой правил школьники, без сомнения, аплодировали бы такому новшеству — но письма в газету писали не они, а взрослые. Которые негодовали: что же это за дикость — писать "огурцы" через "и"?! Подлило масла в огонь и то, что в головах людей реформа правописания объединилась с другими революционными идеями товарища Хрущева, например со злополучной кукурузой, и накопившееся раздражение на "мудрую политику вождя" вылилось на несчастных лингвистов. По сути, попытка изменить орфографию стала единственной советской реформой, не осуществившейся только из-за неприятия народа. Такая вот печальная демократия. Впрочем, "политический фактор" не надо переоценивать — не такие уж бунтарские тогда были времена. А аргументы типа "огурци" — это ни в какие ворота не лезет", и вовсе логически необъяснимы. Одно дело, когда их выдвигают писатели, которые очень остро воспринимают язык и порой объединяют звуковой и письменный образ. Но обычные-то граждане, чьими усилиями и был угроблен проект 64-го года, почему так разволновались? Ответ прост: никому не хочется переучиваться. "Зря, что ли, я десять лет хватал двойки на диктантах?" — мысленно возмущается обыватель. И абсолютно не думает о своих собственных детях, которые хватают двойки и заваливают экзамены сегодня. О них подумали лишь ученые, и результатом этих раздумий станет новый "Свод правил русского правописания", который сейчас готовится в Институте русского языка. — Главное — разъяснить людям, что новые правила — не прихоть лингвистов, — говорит Земская. — У нас и других дел, слава богу, хватает. Но нельзя же заботиться только о себе. Поймите, страдают дети! Не надо думать, что в Институте русского языка работают люди, которые обожают двоечников. Более суровых врагов безграмотности, чем Елена Андреевна и ее коллеги, надо еще поискать. Но безграмотность — это нарушение основных правил орфографии, и проблема как раз в том, что из этих правил имеется слишком много ничем не обоснованных исключений. Вот такие нелогичности и собираются поправить в новом "Своде правил". Примеры? Пожалуйста. Составные прилагательные с суффиксом пишутся то через дефис, то слитно: "торгово-промышленный", "военно-патриотический" — но "горнообогатительный". По действующим ныне правилам 1956 года правильное написание — слитное, но сегодня абсолютному большинству людей кажется более верным вариант с дефисом. Его и собираются узаконить в новом "Своде правил". Полная несуразица царит в правописании cлова "пол". Почему, скажите на милость, мы пишем "полмандарина", но — "пол-апельсина"? Отныне предполагается, что это словечко всегда будет писаться слитно. Отдельная статья — слова иностранного происхождения. Так, рассматривается предложение писать не "плейер" и "конвейер", а "плеер", "конвеер" — без "й", которое все равно не звучит... Примеры можно перечислять долго. В новый "Свод правил" вошло многое из того, что не воплотилось в 60-е. Из той неудачной попытки извлечены уроки. Во-первых, общенародного обсуждения не будет: ученые ограничатся консультациями со специалистами. Во-вторых, переход на новую орфографию будет постепенным. Елена Андреевна выступает за то, чтобы по принятии "Свода правил" объявить некий мораторий: в течение 3—4 лет не считать ошибкой разное написание "спорных" слов. Особенно это важно все для тех же школьников и абитуриентов, для которых написать вступительное сочинение — что пройти по минному полю. Кстати, Земская абсолютно согласна с тем, что нынешнюю систему оценки знаний по русскому языку иначе как драконовской не назовешь: "двойка" за 4—5 ошибок — такого нет ни в одной стране мира! Если вдуматься, то школьный предмет "Русский язык" вообще не соответствует своему названию — скорее, его следовало бы именовать "Правописание". А в результате все мы выходим в жизнь с набором зазубренных правил в голове — и без малейшего представления о законах лексики, интонации, произношения... Хотя облик языка определяют именно они, а вовсе не "одежка"-орфография. Тусовки Александра Исаевича Лингвисты — тоже люди и к языковым изменениям последних лет относятся по-разному. Есть и такие, кто всерьез обеспокоен засорением русской речи. Однако когда на прошедшей несколько лет назад Всероссийской конференции лингвистов был поднят вопрос: "Портится ли сейчас русский язык?" — абсолютное большинство ответило: нет. Странно, правда? — Язык — это живая система, он сам себя очищает, — объясняет Елена Андреевна. — Помните, несколько лет назад были в ходу слова "герла", "мэн"? И где они сейчас? Или вот лет десять назад вдруг стало модным слово "консенсус". "В поисках консенсуса", "семейный консенсус" — оно было просто всюду. А потом ушло. Потому-то мы и толерантны. Мы рады, что люди перестали читать по бумажке и стали говорить сами. Это великое дело, что язык зажил своей нормальной жизнью! Утверждение, что язык — это живой организм, ни в коей мере не преувеличение. Язык, как и человека, нельзя перекроить указом свыше (хотя орфографию — можно; вот вам лишнее доказательство ее второстепенности). Но по мере того как сменяются жизненные реалии, изменяется и язык — в лучшую или в худшую сторону. За последнее столетие Россия пережила такие "великие переломы", что не выдержал бы и богатырь; заболел и язык — в 60-х Корней Чуковский поставил ему точный диагноз: "канцелярит". А в конце 80-х поднялся железный занавес — и тот, что отделял СССР от остального мира, и тот, что разделял слова в сознании граждан на "хорошие" и "плохие". Катализатором обновления языка стала пресса. Помните газетный и журнальный бум конца 80-х — начала 90-х? Пышным цветом расцвел жанр интервью, запретные темы стали открытыми, а значит, получили право на существование и запретные доселе слова. Начали газеты писать об экономике — вошли в обиход иностранные термины, все эти демпинги, лизинги, эмиссии; выходили статьи о неформальных молодежных объединениях — и обыватель узнал слова "тусовка", "предки", "клево"; поднималась тема преступности — и популяризировалась блатная феня. Разумеется, многих это обилие незнакомых прежде слов сильно раздражало, да что там — раздражает и теперь. Правда, такие ревнители чистоты языка порой не замечают, что сами уже давно пользуются сленговыми словечками. Недавно в издательстве "Азбуковник" вышел толковый словарь общего жаргона "Слова, с которыми мы все встречались" под руководством Р.И.Розиной, в число авторов которого вошла и Елена Андреевна Земская. "В процессе работы мы внимательно слушали речь людей, — рассказывает она. — Как-то я смотрю по телевизору выступление Солженицына, и он говорит: "Я в этих тусовках не участвую". У меня душа задрожала, как будто я нашла белый гриб: Солженицын, великий писатель, борец за чистоту языка, произносит такое слово! Значит, оно прижилось, оно имеет право на существование, оно удобное!" Споры вокруг иноязычных слов и вовсе не новы. Еще в начале прошлого века в России шла настоящая битва карамзинистов и шишковистов: первые отстаивали право "иностранщины" на существование, вторые яростно ей противились и высмеивали. Спустя два века история все расставила по своим местам: слово "галоши" стало родным, а "мокроступы" как раз и вызывают смех. Вообще, в самом факте вхождения в обиход иностранных слов ничего плохого нет: это обычный процесс обновления языка. Можно, конечно, с ним бороться, как французы, которые даже компьютер называют по-своему — "ordinateur", — но зачем? Кстати, интересный факт: лингвисты заметили, что заимствования из польского или идиш, как правило, имеют в русском языке негативную окраску (блат, шмон), а из других языков — положительную: согласитесь, итальянское "путана" звучит более гордо, чем "шлюха". Зато в иных случаях бывает, что и фраза вроде бы построена грамотно, и слова в ней все нормативные, русские — а послушаешь, и кажется, что человек говорит на иностранном. Имеются в виду, конечно, рекламные ролики. Елена Андреевна уверена, что хуже языка телерекламы сейчас ничего нет: "Мне просто становится тошно, когда я слышу какое-нибудь "Как?! У вас уже есть новая жвачка со сладкой мятой?". Это превосходит все допустимые нормы!" А все дело в интонации: она у рекламных героев действительно нерусская, с подъемом в конце фразы. Потому-то нас так и раздражают эти ролики: ведь интонация — не "одежка", а очень важная часть языка. Корова через "ять" Особенно наглядно видно, как изменился за последние десятилетия русский язык, при сравнении речи россиян и потомков первой волны эмиграции. Собирая материал для книги о языке русских эмигрантов, Елена Андреевна объездила с диктофоном несколько стран, и вот что выяснилось. Дети и внуки русских дворян пользуются словами, которые для нас давно устарели: "править автомобилем" вместо "водить машину", "аэроплан" вместо "самолет", "жалованье", а не "зарплата". Медсестру или медбрата они называют сестрой или братом милосердия, и даже совсем молодые люди ни за что не скажут "пока" или "привет": только степенное "здравствуйте" и "до свидания". "Я не понимаю, когда меня спрашивают "Во сколько?" — сказала Земской одна дама. — Ведь правильнее говорить: "В котором часу?" Но главное, что поразило Елену Андреевну, — не то, что говорят эмигранты, а то, как они говорят. Они говорят красиво. Четкая дикция, умеренный темп речи, голос нормальной громкости... "А у нашей молодежи как будто каша во рту, — вздыхает Земская. — Многие из моих дипломников говорят так, что их невозможно понять". Неудивительно, что бывшие россияне говорят чище, чем россияне нынешние: потомки эмигрантов воспитывались строго, в своем узком и высокообразованном кругу. В СССР же ребенок из интеллигентной семьи оказывался за одной партой с сыном той самой кухарки, которую Ильич призывал руководить государством, — а правильной дикции у нас, увы, не учат не только школьников, но и дикторов на ТВ. Впрочем, все мы понимаем, что говорить надо четко и размеренно, — только ленимся. Но перед некоторыми языковыми тонкостями даже грамотные люди сегодня встают в тупик. Елена Андреевна называет такие вопросы "точками колебания": одни говорят так, другие иначе, и обе стороны считают чужое мнение ошибкой. Не секрет, например, что многие употребляют слово "кофе" в среднем роде. В сущности, они недалеки от истины: ведь когда это слово появилось в русском языке, оно звучало как "кофий" — отсюда и пошел его мужской род. В сегодняшнем правописании "кофе", как "пальто", "лассо" и "виски", конечно, должно бы иметь средний род — и Елена Андреевна не только считает, что "черное кофе" — не грубая ошибка, но и уверена, что в будущем это станет нормой. Другая "точка колебания" — предлоги "на" и "в". Мы привыкли говорить "на Украине" — но с недавних пор Украина стала независимым государством, и уже можно услышать, как некоторые люди говорят "в Украине". Ошибка? Но и у Льва Толстого в авторской речи встречается "в Украине". Разгадка тут в том, что в XIX веке предлог "в" вообще был очень употребим: люди работали "в фабрике", Обломов в романе Гончарова жил "в Гороховой улице"... В ХХ веке более частым стало использование предлога "на". Поэтому, скорее всего, "на Украине" мы будем говорить по-прежнему. Особенно много споров вокруг вопроса, склоняются ли названия населенных пунктов вроде "Беляево", "Абрамцево", "Косово". "А как же!" — удивилась Елена Андреевна. Оказалось, традиция не склонять такие названия пошла со времен Великой Отечественной войны: сводки Информбюро должны были быть абсолютно точны, и поэтому названия очередных занятых городов произносились только в именительном падеже. Но сейчас-то, слава богу, не война, так что склонять надо. Кстати, тот читатель, что требовал немедленно уволить всю редакцию, разгневался именно на то, что в "МК" было написано "в Митине", а не "в Митино". И попал пальцем в небо... Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — к орфографии. Видать, никуда от нее не деться. Впрочем, измученные правилами школьники, возможно, приободрятся, услышав одну историю, которую однажды рассказали вашему корреспонденту в Государственном историческом музее. В одном из дворянских альбомов прошлого века тамошние сотрудники обнаружили стихотворение, подписанное "А.С.Пушкин". И, разумеется, обрадовались: а вдруг перед ними действительно неизвестное стихотворение гения — тем более что многие пушкинские стихи были найдены именно в альбомах? Были проведены исторические изыскания, которые подтвердили, что в означенный день Александр Сергеевич действительно мог быть в гостях у хозяйки альбома; графическая экспертиза дала 95-процентную вероятность подлинности... Мечты разрушила одна-единственная буква. Оказалось, в пушкинское время велись споры по поводу того, как писать слово "счастье": через "сч" или через "щ". В стихотворении "счастье" фигурировало в нынешнем виде. Пушкин же, как выяснилось, всю жизнь писал "щастье" — неграмотно, как мы сказали бы сейчас... Напоследок я набралась духу и спросила Елену Андреевну: а сама-то она делает ошибки на письме? — Что значит "ошибки"? — немного возмутилась она. — Грубую ошибку ни один нормальный человек не сделает. Знаете, раньше была гимназическая песенка: "Ведь неудобно же, конечно, писать корову через "ять". Вот корову через "ять" писать, конечно же, нельзя. А вообще... — Земская улыбнулась. — У нас филологическая семья, но порой и мы спрашиваем друг у друга: "Как это пишется?" P.S. Для тех, кто не знает, "как это пишется", при Институте русского языка им. Виноградова действует справочный телефон: 202-65-43. Только не злоупотребляйте им, пожалуйста!
