Природа клоуна — всегда загадка. Пожалуй — это самый противоречивый персонаж из всех, изобретенных искусством. В нем в одинаковой пропорции скрыто как ужасное, так и доброе. Какова же природа шутовской маски? Настоящий клоун столь же трагичен, как герой античной трагедии. Его слова и поступки нередко кажутся полной бессмыслицей. Но порой они приобретают странное качество — свойство потаенной истины, предсказания. При всей своей наивности клоуны способны видеть то, что иные мудрецы разглядеть не в состоянии. Вячеслав Полунин — один из самых таинственных клоунов нашего времени. Единственный из русских клоунов, удостоенный триумфа на Бродвее, единственный из клоунов, получивший самую престижную театральную премию Европы — премию Лоуренса Оливье, которой удостаиваются лишь величайшие трагики. Единственный из клоунов, у которого сквозь улыбку проглядывает страх, как пружинки из разобранного механизма. Вначале было... — Сейчас уже мало кто помнит, с чего все начиналось. Вдруг в Москве появился какой-то "Асисяй" из Питера, и все сразу стали говорить, что Питер подарил Москве новую легенду. Вы в одночасье стали знаменитым. А что было до Москвы и Питера? — До Питера была Орловская область. 17 лет я прожил там, затем приехал в Ленинград, и жил там до 1980 года. А потом — все время на гастролях. — В 17 лет оказаться без папы, без мамы в большом городе — страшновато. Может, страх сделал из вас клоуна? — Хм... резонный вопрос... Один, с чемоданчиком в руках, я приехал в большой город. Оглянулся... друзей — никого, знакомых — никого, вот это было действительно страшное ощущение. Пришел поступать в театральный институт... Там мне сказали: "Мальчик, идите отсюда!.. Вы не выговариваете 33 буквы". И я стал поступать в другие институты. В экономический, в ЛЭТИ и так далее... — все равно куда... Мама хотела, чтобы я был инженером, и я решил сделать маме приятное. В результате поступил... — на асфальтобетонный завод. Больше никуда не взяли. В спецодежде я выглядел впечатляюще. В огромных бутсах, на морде — маска, в фуфайке... и с ломом... Чем не клоун? Работал на морозе, на улице... Очень хорошо запомнил 1967 год — пятидесятая, кажется, годовщина революции. Весь город в огнях. Повсюду шум, гам, смех, а я хожу — и плачу. Почему? Потому, что страшно. Проспекты — огромные! — по сравнению с моей деревней. Тянутся бесконечно, и я — как Акакий Акакиевич — посреди веселой толпы бреду, не знаю куда, и плачу. — Почему же вы домой не убежали? — А знаете, что меня в Ленинграде удержало? Я ведь на самом деле в студию пантомимы хотел попасть, чтобы меня научили этому дивному ремеслу. А когда ее нашел, выяснилось, что там нет педагогов. Это была просто пустая комната, с надписью на двери — "студия пантомимы" — и все. Я целый год в нее по вечерам бегал, после "асфальта", сам с собой занимался... пока туда не пришел еще один чудак, потом — второй, третий, и постепенно собралась наша компания. Она меня от страха-то и вылечила... Какие могут быть слезы, если надо пантомимой заниматься? Я чувствовал, что меня влечет какое-то особое пространство. P.S. Полностью интервью с Вячеславом Полуниным читайте в новом цветном воскресном выпуске "МК".
