Огромной высоты деревянные столбы и проволока меж ними открываются взору пассажира на полустанке Калистово Ярославского направления. Это не остатки сталинских лагерей, не следы космических пришельцев и уж не причалы для дирижаблей. Это хмелевые шпалеры: еще несколько лет назад тут произрастал хмель... СЕКВЕСТР Рос хмель да не вырос В нормальной стране, пьющей пиво, таких сооружений должно быть много. Хмель — это лиана, он не растет из земли просто так (точнее, расти-то растет, но тогда от него толку нет). Чтобы получить благодатную зеленую шишечку, с помощью которой варят пиво, лиану "заводят" вокруг проволоки или шпагата, и она вьется вверх метров на шесть-семь. Натянутая поверху горизонтальная проволока и держит вертикальный шпагат. — Один гектар хмельников обеспечивает пивом населенный пункт на 20—22 тысячи человек, — говорит Николай Александрович Александров, главный калистовский и ведущий российский хмелевод, — при норме потребления в пятьдесят литров на человека в год. Это наша, довольно скромная норма. У чехов — за сто литров. При таком расчете, если оценить общее население Москвы и области миллионов в пятнадцать, в Подмосковье должно бы быть эдак семьсот-восемьсот гектаров таких столбиков с проволочками. А в реальности нет ничего — даже Клинский пивкомбинат, уже развернувший у себя под боком несколько шпалер, в этом году хмель не выращивает. В современной России из тех плантаций хмеля, что у нас есть, главные находятся в Чувашии, где, по словам ценителей, варится лучшее в стране пиво. В основном же хмель для расплодившихся во множестве пивзаводов закупается за границей. Увы! Нынешний расцвет пивоварения в новой России совпал по времени с угасанием подмосковной и единственной в своем роде в стране научно-исследовательской хмелеводческой станции, расположенной на севере Пушкинского района, между Софрино и Сергиевым Посадом, в местечке Калистово-Росхмель. От платформы Калистово крупный дачный поселок тянется вдоль железной дороги на север. А от шлагбаума вбок идет дорога в Росхмель, небольшой хмелеводческий поселочек. Наш разговор происходит в конторе бывшей станции. Двухэтажное каменное здание опустело, хотя в нем все еще моют полы. Николай Александрович — небольшого роста чуваш, весьма энергичный в свои шестьдесят семь, сохранил здесь свой кабинет. Он достает из загашника немного сухого хмеля, насыпает в пакетик. — От бессонницы под подушку очень хорошо. Запах и впрямь изумительный и очень сильный для сухих лепестков. Хмель не только дает жизнь пиву, он еще и в парфюмерии и гомеопатии хорошо используется. Если бы такой пустяк, как гомеопатия, мог удержать в свое время антиалкогольных борцов от роковых шагов! Как же, как же... — Вот хмель, растет прямо тут. Это когда он одичалый, не вьется, — прямо у выхода из конторы, среди травы свернулся клубком тонкий зеленый "шнур" с мелкими листиками и маленькими зачатками шишек. От былого изобилия в хозяйстве сохранилось здание хмелевой сушилки: краснокирпичное, по виду вроде привокзального пакгауза или, можно сказать, "тюремного типа". Очень ценная вещь сушилка, но в ней уже разрушена печь, самая важная часть. Рядом же, в нескольких шагах — странное сооружение. Как бы большой хозяйственный сарай, но со стеклянными стенами. Сохранилось несколько почерневших стеклянных плит, остальное все разбито. Внутри — остатки механизмов, какой-то транспортер, колесики. Здесь был чешский хмелеуборочный комбайн (видимо, потому и стены стеклянные, что чешский). В хмелеводстве "комбайном" называли не самоходную, а стационарную машину. На месте хмель просто срезали и на тракторных тележках подвозили сюда, где путем сложных манипуляций вычесывали из него шишки, обрабатывая весь урожай станции. Это уже нельзя восстановить. Сначала сняли двигатели, потом растащили все остальное. — Вот хозяева... Если бы у меня случился такой разгром, я бы ружье взял и застрелился, — вздыхает Александров. — А они ничего, тут и животноводческое все уже закрылось. Действительно, чуть дальше — такие же "останки" свинофермы. Последней здесь, ее закрыли уже в этом году. Как накрылось и вообще все, чем пытались заменить хмель. Хмельное детство ...Дореволюционная Россия производила хмеля больше, чем могла "переварить". И ведущую роль в этом играли Богородский и Бронницкий уезды Московской губернии, ее восточная часть (сюда входят нынешние Егорьевск, Орехово-Зуево и многое другое). Революционная разруха смела хмельники, столбы пошли на отопление. Возрождалось же все по-нашему мучительно, и вернулся хмель в Подмосковье в тридцать восьмом (между прочим!) году, когда в Калистове заложили первый хмельник. Станцию начинали семь человек, все молодые. Был среди них один настоящий чех, Карл Прошек, знавший хмель с детства — он-то их, собственно, и учил по первому разу. Про этого человека известно, что вырос он в каких-то приграничных с СССР районах (в Галиции, что ли?) и юношей перешел советскую границу. Что привлекло его в Советском Союзе, теперь уже неизвестно; идейным коммунистом Прошек не был, по крайней мере в зрелые годы... Чтобы начинающие хмелеводы не разбежались, им дали участки и лес для строительства собственных домов. Хмелю тогда уделили большое внимание: вплоть до того, что большинство мужчин-хмелеводов даже на войну не попали, а тех, кто все-таки попал, отпустили пораньше с фронта (например, энтомолога Василькова). За неторопливый период своего развития станция вывела одиннадцать новых сортов хмеля, хорошо адаптированных к российскому климату. Была полностью разработана система защиты хмеля от всех вредителей и болезней. Тридцать пять гектаров — такова общая площадь хмельников Калистова в период его "золотого десятилетия". Нетрудно догадаться, что оно отсчитывается назад от Горбачева. — В семьдесят пятом году вызывал нас Косыгин, — вспоминает Александров, — нашего замминистра сельского хозяйства и меня как специалиста. Сказал, что страна прекращает все закупки хмеля за границей. У нас что, земли, мол, нет, своих ресурсов нет?! И действительно, были созданы специализированные совхозы, тресты, появились узкогабаритные трактора, их разработали в Кишиневе, потом производство передали в Болгарию. Очереди за нехитрым "Жигулевским" с чеканной гравировкой на крышечках, конечно, стояли и тогда. Но вообще время было веселое. Здесь благодатнейшие дачные места: холмистая равнина, грибные леса, извилистая речка Сумерь (один из сортов хмеля так и называется — Сумерь). Хмелевые шпалеры с сочными зелеными змеями — всегда зелеными — идеально вписались в дачный пейзаж и еще дополнительно оживили его: они стояли не сплошняком, а перемежались с дачами, лесами, рельсами... Правда, по всей округе в траве валялись пластмассовые хмелевые крючки — по форме вроде рыболовных, но гораздо крупнее и не острые. Таким крючком шпагат, по которому вьется хмель, цепляется за верхнюю проволоку. Страшный удар был нанесен горбачевской антиалкогольной кампанией: в восемьдесят шестом хмель как сырье для производства пива решено было прикрыть, а станцию перепрофилировать на посадочные материалы для садовых культур: земляники, смородины, яблок. Хмелеводы вынужденно согласились и честно пытались эти ягодки разводить, одновременно оттягивая ликвидацию хмельников. Но хуже всего было то, что станцию лишили самостоятельности и передали в ведение совхозу "Память Ильича" с центральной усадьбой в Тарасовке, километров за сорок. Этот юридический крючок и оказался роковым. Когда наступила демократия, расцвет пивоварения, увы, не сопровождался подъемом хмелеводства. Пивовары, как и все прочие промышленники, набросились на импорт. Было сказано, что импортный хмель хотя и дороже, да ароматнее, выше содержание горьких веществ... Калистовские же хмелеводы считают, что в этой отрасли (как и в остальных!) кто-то здорово погрел руки на проталкивании импорта. Станция отчаянно пыталась выжить. Была чрезвычайно заманчивая идея построить в Калистове небольшой пивзавод и выращивать под боком не только хмель, но и пивоваренный ячмень. Потом возник более скромный, но более реалистичный проект объединения с Очаковским пивзаводом — и Очаково его готово было принять. Но для этого нужно было отделиться от совхоза. А вот этого-то сделать не удалось: кто ж свою феодальную собственность добровольно отдаст! В итоге захирело все. Накрылись и земляника, и смородина, и животноводство. Сейчас в окрестных полях сеют только самые грубые корма вроде тимофеевки луговой, да и то все вывозится в центральную усадьбу. Чехи во хмелю? ...Мы подъезжаем к Василёвскому хмельнику — тому, что виден с железной дороги. Здесь располагался богатейший селекционный фонд хмеля на полтораста сортов. Теперь — только столбы враскорячку и высоченные сорняки между ними. Навстречу нам движется колоритная пожилая женщина, простоволосая, решительного вида, несет на плече огромную косу — в смысле то, чем косят траву. Это местный кроликовод Лида. Она любит поговорить и охотно рассказывает, как много она сдает мяса и шкурок и как ее притесняют, а также какие сволочи богатые дачники, которые повсюду бросают мусор из своих машин. — Я пыталась номера машин записывать, так они мне говорят: у тебя дом деревянный? Вот мы его и сожжем, во как! Лида видит некоторую надежду на будущее в том, чтобы избрать председателем поселкового совета некую "деловую женщину из патриархии"... Ну а все-таки, что же хмелеводы? Как-никак, мы живем уже после августовского кризиса, когда у любителей импорта наступило горькое похмелье... Александров предостерегал меня от излишнего оптимизма. Уж больно захирело тут все хозяйство. Из бывших тридцати пяти гектаров шпалер осталось двенадцать. Хмель уже три года не растет здесь вообще — только в глубине можно найти одичалые "мотки". Три гектара застроены дачами (этот "вишневый сад" хмелеводы изо всей мочи пытаются сдержать). Остальное — пустыри. Сами хмелеводы перебиваются огородами, понемногу вымирают, разъезжаются. Но какие-то планы возрождения периодически возникают — вплоть до того, что нынешней весной Калистовым заинтересовались какие-то чехи. Им-то что, казалось бы, здесь? Только бы не сглазить, только бы потянуть еще... Калистово, Пушкинский район.
