Помнится, много лет назад одним из первых знаков того, что надвигаются новые времена, стало продление времени телевещания за полночь. В начале первого на экране появлялась дикторша и, несколько смущенно улыбаясь, говорила что-то вроде: "Ну а теперь для наших полуночников — кино!" или там "мелодии и ритмы зарубежной эстрады". Следовало понимать это так: идя по пути прогресса, наука установила, что в природе существуют выродки, которые не ложатся спать сразу после программы "Время" с тем, чтобы в 7 утра уже давать стране угля. А поскольку наше государству — гуманное, то вместо того, чтобы стрелять всю эту публику, ей решили повпихивать то, что приличные люди есть не будут. Например, песни "Битлз" в обработке оркестра Джеймса Ласта. Шло время, менялись приоритеты. Все больше окон в домах светилось после 12 ночи. Труд механизатора и мелиоратора переставал считаться высшей точкой развития человека. Соответственно, менялся и подход к формированию сетки телевещания. Появились первые ночные выпуски новостей, побитые молью телеверсии "Плейбоя" бесконечные "музыкальные двадцатки" непонятного происхождения. В итоге даже сложилось мнение, что существует некий особый тип зрителя — ночной зритель, — и с учетом его психологии отныне строится политика вещания всех каналов. Ежели последнее — правда, то современное представление о ночном зрителе недалеко ушло от описанного выше советского. Ночной зритель вынужден хавать — иного слова не подберешь — гремучий коктейль из сводок происшествий с исковерканными телами, довольно странного набора фильмов — тоже с телами, но уже в другом качестве, всевозможных оккультных камланий да сомнительного рода аналитики. Иногда, впрочем, довеском ко всему этому великолепию пристегивается фильм Иоселиани. Одно только НТВ не знает горя со своим исключительно трудолюбивым интеллигентом Дибровым. Мне, главное, персонально обидно. Спать я ложусь поздно. Телевизор гашу часов за пять до отхода ко сну со словами: "Все-таки интересно, за кого они меня принимают?" И примерно с периодичностью раз в месяц пытаюсь ответить себе на этот вопрос. Последний раз приступ решимости посетил меня в минувшее воскресенье. Щелкала я каналами и дощелкалась до программы "Реальное кино" на РТР. "Реальное" не в смысле "конкретное" и "чисто конкретное", а в смысле — документальное. А документальное кино я, грешным делом, люблю. Ведущий передачи, несколько путаясь в словах, представил двух молодых авторов лент, показанных на Берлинском фестивале, — одного вроде бы и не режиссера вовсе, а другого, совсем наоборот, режиссера до такой степени, что даже одет он был в белый костюм-тройку. Тот, который вроде бы совсем не режиссер, нас пока не интересует, ибо его лента будет показана только на днях, а вот другой, в белом, Виктор Косаковский, представил свой фильм следующим образом: дескать, не знаю, стоит ли его показывать по телевизору. Я немного заволновалась: а где его следует показывать? В специальных кинотеатрах, обнесенных красными флажками? Или в медвузах? Будущее показало, что волновалась я не напрасно. Фильм назывался "Среда". Идея его вызревала у режиссера долго и, можно сказать, драматически. Началось с того, что в 4 года его посетила мысль, что в роддоме его подменили и он — не настоящий. Ну, бывает. Однако у некоторых не проходит: с такими тяжкими мыслями режиссер дожил до 25 лет, когда пошел менять фото на паспорт. Там он увидел кучу фотографий своих ровесников — тут-то его и ударило: а ну как все они родились с ним в один день, в одном роддоме... Короче, об этих самых рожденных 19 июля 1961 года он и снял фильм. Слава богу, что г-н Косаковский подробно объяснил смысл своего творения в преамбуле: из самого фильма ничего подобного не следовало. Было там следующее. В обшарпанных интерьерах — неопрятные люди, занятые своими делами: жующие, бреющиеся, пьющие водку, починяющие сортир, блюющие, едущие на машине, лежащие на больничной койке... Понять, кто из них конкретно родился в один день с режиссером, нет ни малейшей возможности: одни из них ходят в детский сад, другие — еле-еле с палкой до туалета. Ну да это еще куда ни шло. Хуже другое. Режиссер снимал кино про жизнь. Нет: про Жизнь. И, естественно, не мог просто расспросить каждого: как дела, где работаешь, сколько детей. Люди, по идее, должны были говорить о сокровенном сами. Увы, у среднестатистического обывателя сокровенного-то и нет (это не моя констатация — это невольная констатация фильма). Поэтому они вяло рассуждают о еде и погоде. С легкими философствованиями вроде "не мы решаем, кем нам быть, — за нас ТАМ решают". Абсолютно алогичное и скучное зрелище с претензией. Посреди фильма внезапно врубается искусство, и под Володю Высоцкого те же люди начинают ходить и ездить без слов. Но и это не самое грустное. Женщина рожает. Во весь экран. Камера стоит аккурат за плечом акушерки. Говорят, мужчины, оказавшиеся в этот момент в непосредственной близости, падают в обморок. Но, прошу заметить, и сами роженицы того, что показано на целый экран, не видят. Видят это только специально обученные люди. Да еще режиссер, которого однажды стукнуло по голове мыслью, что вдруг он — это не он. А с его помощью — и мы. По поводу фильма сразу вспоминаются все анекдоты и бородатые шутки. От пародии на рязановскую "Кинопанораму": "О чем этот фильм? Да собственно, ни о чем!" — до присказки: "Стоит на мосту лошадь и хвостом мотает. Вот так и человек — живет-живет и умирает". За сердце хватает печаль: доколе в нашей стране критерием истинности будут бабы в оранжевых жилетах, ежик для чистки сортира, облупившиеся стены и простонародная мудрость под 50 грамм? Доколе мычание и вопросительные интонации у нас будут цениться выше членораздельной речи? И доколе так называемые художники будут третировать рядового зрителя, пользуясь своим художническим пропуском в места, не предназначенные для постороннего взгляда, — в морги, родильные отделения и больничные палаты? И доколе, в конце концов, тех, кто ложится спать после двенадцати, будут считать людьми второго сорта, аудиторией, которой скармливают все, что здравый смысл признает неаппетитным? Ведь покажи ящик эту роженицу в обеденное время — немедленно пошли бы рекламации. От тех, кто ел в этот момент, кто поел недавно или есть собирался в принципе. То есть от большей половины человечества. А главное — от рекламодателей. Это там, на телебашне, понимают особенно хорошо.
