В честь Дня милиции — субботняя встреча с милиционером. Правда, с бывшим. Николай Васильевич Волков больше известен публике как следователь Генеральной прокуратуры, но на самом деле он всю жизнь проработал в милиции — следователем МВД, дослужился до полковника и пришел в прокуратуру всего три года назад. За это время он успел сделать столько, сколько обычно успевают трое следователей. Закончил дело бывшего мэра Грозного, практически завершил “дело статистиков” и вышел на финишную прямую в деле “Аэрофлота” с его главным фигурантом — Борисом Березовским.
На этом подвиги следователя Волкова закончились.
В конце августа он подал в отставку, хотя буквально накануне, вернувшись из Швейцарии с коробками материалов, горел желанием довести дело “Аэрофлота” до конца.
Его отставка не получила широкого резонанса. Как раз в те дни страна спасала подводную лодку, и вечнозеленая тема непотопляемости Березовского ушла на второй план. Однако во всей этой истории — так же, как и в самой личности следователя Волкова, — осталась какая-то недосказанность.
Николай Васильевич, впрочем, зарекся встречаться с журналистами, интервью больше не дает, но для нашей газеты сделал исключение. Во-первых, в честь праздника — Дня милиции. Во-вторых, из-за того, что “МК” стоял у истоков дела “Аэрофлота”. Самая первая статья об этой афере была опубликована именно у нас. С нее-то и началось дело, по которому в ближайший понедельник Борису Березовскому, возможно, будет предъявлено обвинение в мошенничестве в особо крупных размерах.
— Николай Васильевич, что за история с котом?
— С каким котом?
— Где-то недавно сообщалось, что вы подобрали на улице интеллигентного кота и теперь ищете для него хорошие руки.
— А, это, наверное, мой знакомый журналист из “Новой газеты”. Он позвонил, спрашивал, как дела, ну, а я ему и говорю: да какие у меня дела — вот кота надо пристроить. Я-то просто так сказал, а он, видишь, взял и напечатал...
— Любите кошек?
— Да это жена подбирает... Ей их жалко. Троих котятами подобрала — они у нас так и остались жить. А еще двадцать кошек мы за этот год раздали. Нашли им хозяев.
— У вас, наверное, дома от кошек деваться некуда...
— Ну что вы! Они воспитанные. У каждой свое место, чистенькие, никакого запаха в квартире... Нет, если бы запах был, я бы не выдержал. Я жене и так говорю: “Ну сколько можно, всех же все равно не подберешь, не спасешь...” Но она знаете как про них рассказывает: “Видишь, кошка идет. Она уличная, она все знает: где еду достать, как под машину не попасть. Живет в каком-нибудь теплом подвале. За нее не страшно. А вот эта — сразу видно, домашняя. Выгнали ее или потерялась. Она погибнет на улице!” Последняя кошка — как раз из таких. Шла-шла за нами следом по улице — ну и пришлось взять. Очень хорошая кошечка! Кстати, если кто из читателей захочет взять — пускай звонит.
— А как ваша жена отреагировала на то, что вы ушли в отставку?
— Очень обрадовалась. Я в тот день поздно пришел — так она сначала испугалась. Подумала, кто-то умер... А когда узнала, в чем дело, сказала: “Ну и хорошо, теперь хоть жить будем как все люди. Ты и по вечерам дома будешь, и зарабатывать начнешь. Хоть на “Вискас” хватать будет”. Так-то она кошкам сама готовит — “Вискас” нам не по карману...
— Не хочет она, значит, быть женой “знаменитости”?
— Нет. Ей, наоборот, хочется спокойной, нормальной жизни. Чтоб на улице меня не узнавали, чтоб не нервничать за меня...
— Информация о вашей отставке очень противоречива. Я, честно сказать, так и не поняла: вы сами подали заявление, или это руководство вас отправило в отставку?
— Если руководитель говорит: “Я вам не доверяю, я с вами работать не хочу, поэтому нам нужно расстаться” — что остается подчиненному? Я и подал заявление. Так что получается, я как бы сам ушел...
— Из-за чего руководство на вас взъелось?
— Формально отставка продиктована тем, что я превысил служебные полномочия. Мне нужно было послать приглашение в Россию следователю швейцарской прокуратуры, с которым мы работаем. Как правило, такие приглашения должен подписывать кто-то из руководства, но началась непонятная тянучка. В конце концов я сам послал по факсу перевод этого приглашения на немецкий — без чьей-либо подписи. Был уверен, что рано или поздно официальное приглашение ему все равно дошлют. Вот и все мое превышение полномочий. Кстати, когда я ездил в командировки в Швейцарию, мне приглашение присылал и подписывал обыкновенный следователь.
— И из-за такой ерунды руководство решило избавиться от одного из наиболее эффективных следователей?..
— Ну почему же из-за ерунды? Генпрокуратура таким образом борется за дисциплину. Закручивает гайки. После моей отставки у всех следователей даже отобрали факсы — чтоб они не могли бесконтрольно посылать и получать документы...
— Это разумная мера. Еще нужно было отобрать ручки и бумагу, чтоб они бесконтрольно ничего не записывали. Тоже очень помогает повысить дисциплину...
— А зачем вообще нам нужна дисциплина? Я полагал — чтоб повысить качество работы. Оказывается, нет, не для этого. Качество как раз никого не интересует. Дисциплина нужна сама по себе, как самоцель. Дисциплинированный следователь, который не может довести до конца ни одного дела, гораздо ценнее продуктивного, но “недисциплинированного”.
— Кому от вас передано дело “Аэрофлота”? На ваш взгляд, он сможет довести его до суда?
— Дело передано опытному следователю — я очень надеюсь, что ему удастся довести его до конца. Когда я узнал, что на 13-е Березовского вызвали на допрос и собираются предъявлять обвинение — для меня это был как бальзам на душу. Видимо, как я и думал, у следствия достаточно материалов, чтоб принимать такие веские решения, и я рад, что позиции следователя и прокуратуры совпадают. Пусть без Волкова, но лишь бы они довели дело до конца!
— В подобных случаях отвергнутые герои обычно со злорадством говорят что-нибудь типа “Хрен они без меня чего расследуют — увидите, загубят дело, спустят все на тормозах”...
— Загубят или нет — сейчас об этом рано гадать. О результатах можно будет говорить примерно через годик. Даже если в итоге дело будет прекращено, нам должны будут объяснить, на основании чего оно прекращается. В этом случае я смогу прокомментировать результаты расследования, потому что я знаю, ч т о есть в этом деле, какие там материалы. Но еще раз повторю: я очень надеюсь, что этого не случится. Лучше я еще пять раз подам в отставку — лишь бы дело “Аэрофлота” довели до конца. Нужно будет — я помогу. Без меня доведут — скажу: “Слава богу, не оскудела земля русская хорошими следователями!”, приду и пожму руку.
— Но вы ведь и сами предъявили Березовскому обвинение полгода назад, но потом его сняли, перевели Березовского в разряд свидетелей...
— Дело в том, что следователь может в ходе следствия неоднократно и снимать, и предъявлять обвинение. Часто это делается из чисто тактических соображений. На первом этапе расследования — когда все еще только начиналось — Березовский был за границей, не являлся на допросы, игнорировал следствие. Поэтому нам пришлось предъявить ему обвинение (хотя тогда у нас как раз не было швейцарских материалов) и избрать меру пресечения — заочный арест. И он тут же опомнился: вернулся в Россию и стал являться на допросы... Нам на тот момент только это и надо было. Возможно, кстати, что и сейчас сложилась такая же ситуация.
— Насколько я поняла из публикаций, суть дела “Аэрофлота” — в том, что часть выручки авиакомпании уходила налево. Причем происходило это при посредничестве фирм, принадлежащих бывшим руководителям “Аэрофлота”. “Аэрофлот” в результате потерял огромные деньги...
— Случай с “Аэрофлотом” — типичный пример паразитирующего бизнеса. Это когда к крупной компании, монополисту в своей области, присасываются фирмы и фирмочки-паразиты, которые через свои банковские счета, как через сито, просеивают прибыль компании-кормильца. Помните, когда муку просеивают через сито, какая-то ее часть оседает на сите белой пылью? То же самое происходит с прибылью. Она оседает на счетах паразитов. Утекает из широкой реки ручейками в карманы руководителей паразитирующих структур.
Кстати, кроме “Аэрофлота” под паразитов попали и “АвтоВАЗ”, и “Трансаэро”. Боюсь, сейчас и с МПС произойдет та же история, и со всеми нашими крупными монополистами.
— Какое наказание за подобные деяния предусматривает Уголовный кодекс?
— Я бы полагал возможным к подобным группам-паразитам применять санкции не только за мошенничество, но и за создание преступных сообществ с целью совершения тяжких преступлений экономической направленности. Такая статья в новом УК России уже введена, и санкции по ней предусмотрены — до 20 лет лишения свободы, между прочим.
— Ого! Ну, теперь понятно, почему у вас отобрали дело... А что за история с траншем МВФ? В газетах говорилось, что, помимо материалов по “Аэрофлоту”, вы в августе привезли из Швейцарии какие-то умопомрачительные документы по траншу. Мол, они подтверждают, что последний — преддефолтный — транш МВФ растащили наши тогдашние руководители, и деньги даже не попали в Россию...
— Я уже много раз объяснял, что не документы привез, а всего лишь подборку статей из иностранной прессы. Летом на Западе много писали об этом, это была “горячая тема”, и меня — как представителя Генпрокуратуры России — журналисты там постоянно спрашивали: собирается ли российская прокуратура проверять информацию иностранных изданий по траншу, расследовать, реагировать на обвинения?..
— И вы решили довести этот вопрос до сведения своего руководства?
— Естественно. Всю подборку я положил на стол руководству — а там уж их дело. А разве я мог поступить иначе? Ведь я россиянин. Мне неприятно, когда мою страну обливают грязью, и я считаю своим долгом это прекратить. Если возник на Западе такой вопрос, если об этом говорят и пишут — ну пошлите запрос прокурорам европейских стран: “Имеются ли у вас на этот счет официальные материалы?” Если транш украден — пусть так и скажут. Мы возбудим уголовное дело и будем заниматься. А если нет — пусть их газеты извиняются, печатают опровержения. Но зачем — ради какой высокой цели — ходить в оплеванном пиджаке и делать вид, что не замечаешь плевков?..
— Догадываюсь, что вам сказало руководство: “Не по-государственному мыслите, товарищ Волков! Здесь вам не тут!..”
— Но сейчас, извините, не те времена, чтоб увольнять с работы человека за то, что он по-другому мыслит. Мало ли кто как мыслит! Главное, чтоб он давал результаты. У меня в группе тоже очень разные люди были, но все они — работали. И мне в голову никогда не приходило выгнать сотрудника, потому что он мне, видите ли, не нравится!
— Откуда у вас такое нездешнее свободомыслие, Николай Васильевич?
— Не знаю. От родителей, наверное... У нас на Урале все такие. Вещи называют своими именами, и камня за пазухой не держат. Нет такого... кучкования. Я когда в Москву приехал, в Генпрокуратуре стал работать, поначалу удивлялся, что здесь все по своим углам. Хотел сплотить коллектив, стенгазету стал выпускать. А потом понял, никому это не надо.
— Кстати, про открытость. Общение с прессой вам тоже вменялось в вину?
— Разумеется. Сейчас ведь там какая установка? “Никто не должен знать, что происходит за стенами прокуратуры”. А почему никто не должен знать? Конечно, у следствия есть тайны, которые нельзя разглашать, но почему люди не могут знать в общих чертах, как идет расследование. Ведь вся прокуратура существует на их деньги — деньги налогоплательщиков. Они имеют право знать, что делается на их деньги. И не надо думать, что следователь Волков мог что-то перевернуть. Я и моя группа — мы просто всегда старались честно делать свою работу.
— А может, вас все-таки вынудили уйти в отставку не за “превышение служебных полномочий”? Это был повод, за который уцепились, а настоящая причина отставки — политическая? Просто хотят прикрыть дело и знают, что с вами это будет трудно...
— Может быть. Но повторяю: сейчас мы не можем так говорить. Надо посмотреть, чем закончится дело. А вообще нужен закон, защищающий права следователя. Чтоб следователей можно было увольнять, допустим, только с согласия Совета Федерации или Госдумы. Следователь должен спокойно работать, без нервотрепки, а какое тут спокойствие, когда пресса из него постоянно то подлеца делает, то героя...
— Почему вы не хотите стать героем? Честный следователь, борец с коррупцией, которого схрумкал гад Березовский, еще одна жертва произвола властей... Обличительные интервью, мелькание на экране, потом куда-нибудь избраться — депутатом в Думу, скажем. Все так делают. Тот же Скуратов, к примеру.
— Ну, у Скуратова — совсем другой уровень. А мы... Какие мы герои? Мы же пешки простые. Следователь — человек подневольный.
— В каком смысле?
— Следователь не знает, что творится за его спиной, о чем думает его руководство, какие “политические” мотивы влияют на него. У самого следователя нет никаких политических мотивов. Ему из Кремля не звонят, поэтому у следователя один мотив — расследовать дело, докопаться до истины, довести до конца и почувствовать удовлетворение от хорошо сделанной работы в тот день, когда суд вынесет приговор.
Если мотивы руководства совпадают с мотивом следователя — дело двигается. Я вел дело “Аэрофлота” больше года, и оно худо-бедно шло вперед, потому что моя позиция и позиция моего руководства совпадали. Но это не значит, что я играл на чьи-то политические интересы. У меня был свой интерес: расследовать дело. И когда мой интерес совпал с чьими-то политическими интересами, я с чистой душой использовал это совпадение ради продвижения своего интереса...
— А если интересы следователя и руководства расходятся?
— Три варианта. Одни следователи меняют линию расследования и ведут корабль в гавань, указанную руководством. Вторые — уходят в отставку. Третьи — отказываются от дела.
— Все же удивительно, Николай Васильевич. Вот мы сидим с вами и совершенно бесстрастно говорим о том, что в стране нет правосудия. Что можно приказывать следователям. Можно воровать миллионы и не нести никакого наказания. И мы даже не возмущаемся, не высказываем никаких предложений, потому что знаем: изменить что-либо — невозможно...
— Нет, у меня есть кое-какие идеи. Например, я бы ввел пост Независимого прокурора. Такой человек есть во многих странах — в США, к примеру, именно Независимый прокурор вел расследование по делу Моники Левински и Клинтона. Дума избирает такого прокурора на какой-то срок (как председателя Счетной палаты, скажем), и ему передаются все спорные дела или дела на высоких чинов.
Кроме того, необходимо вывести из всех ведомств аппараты следствия и создать одно Федеральное бюро расследований. Потому что следственный аппарат — это дубина. Если, скажем, у прокуратуры его забрать, она не сможет сама никого наказывать, но зато будет в сто раз эффективнее заниматься поднадзорными делами.
— Николай Васильевич, да в этом нашем ФБР будут процветать точно такие же коррупция и беспредел, как везде...
— Это только первый шаг. А потом надо, конечно, принимать законы, отвечающие современным реалиям. Закон о коррупции, который давал бы возможность плясать не от “начала” денег, а от “конца”. Стоит особняк? Откуда, на какие деньги построен?.. Сейчас мы не можем так ставить вопрос. Нам не положено заглядывать в чужой карман...
Надо ужесточить налоговые санкции, Процессуальный кодекс. Вон в Швейцарии попробуй соври следователю! Загремишь на десять лет. Не явишься на допрос — огромный штраф или полгода тюрьмы. За неуважение к суду, следствию — административный арест. К чиновникам в погонах — то же самое, те же меры. Никаких поблажек! Воровать должно быть стыдно. Если ты жулик, мошенник, в твоих потомков в третьем поколении пальцем будут тыкать!
— У нас скорее будут тыкать в того, кто не ворует. Такая местная достопримечательность, типа городского сумасшедшего... Вы, кстати, уже куда-то устроились на работу? С вашей известностью и квалификацией вы, наверно, нарасхват у частных контор...
— Да, я пытаюсь работать в юридической фирме. Зарплата, конечно, здесь больше, и обстановка спокойная. Никто не орет, не ругается... Но, знаете, если бы — теоретически — меня позвали сейчас в прокуратуру, я бы вернулся, несмотря ни на какую зарплату.
— Из-за “Аэрофлота”?
— Из-за “Аэрофлота”. Даже если бы просто попросили помогать — я бы помогал совершенно бесплатно. Лишь бы до конца его довести...
P.S. Пользуясь случаем, Николай Васильевич Волков поздравляет с Днем милиции всех своих бывших коллег по нелегкому милицейскому труду — и особенно тех ребят, которые находятся сейчас в горячих точках.
