— Мамаша, вы готовы? Сейчас ребеночка вынесут.
Из комнаты с надписью “Вещевая” высовывается встревоженное лицо восточной женщины. Она что-то лопочет на своем языке, отчаянно жестикулируя.
— Ах, черт, я забыла. Это ж Гусейнова, по-русски ни бельмеса не понимает, — спохватывается нянечка. — Сейчас в палату поднимусь, пусть кто-нибудь спустится, переведет. А ты смотри, чтобы она не смылась! — это уже в сторону охранника.
— Неужели без детей сбегают? — быстро интересуюсь я.
— Да, почитай, каждый день...
Казалось бы, роддом при больнице № 36 похож на своих собратьев как две капли воды. Те же сумасшедшие папаши с цветами в руках бегают под окнами палат, те же толпы родственников, страждущих новостей о мамочках и новорожденных, тоскуют около справочного окошка. Но за этой праздничной суетой скрывается еще одна жизнь. Точнее, еще одна сторона нашей жизни. Черная. Страшная. Подлая. Сюда со всей Москвы, а то и со всего бывшего СССР, съезжаются женщины, ставшие матерями поневоле. Здесь они рожают нежеланных детей. Детей, от которых спешат избавиться, как от ненужной обузы.
— Да, наш родильный дом имеет свою специфику, — вздыхает заместитель главврача по акушерству Людмила Викторовна Хареба. — Мы берем всех, принимаем рожениц без юридических и медицинских документов. К нам везут по “скорой” и тех, кто прибыл в столицу из СНГ, и даже из дальнего зарубежья. Да, недавно вот турчанка рожала — прибыла со своим переводчиком. Всего у нас 250 мест, из них обычно занято 160—180. Это в несколько раз больше, чем у наших коллег. Но зато и количество отказных детей тоже больше — от одного-двух до шести—восьми в день — сами понимаете, какой здесь контингент.
В профильном роддоме разрешаются от бремени женщины с “трудной” судьбой: привокзальные бомжихи, малолетние проститутки, рыночные торговки, наркоманки, алкоголички. Правда, сюда может залететь волею случая и нормальная москвичка, у которой внезапно на улице начались схватки. И “транспортных” рожениц, которых угораздило родить в самых неподходящих для этого местах: поездах, трамваях или самолетах, — тоже везут сюда. Между прочим, многие отказницы, заранее планирующие бросить ребенка, специально едут рожать в Москву без паспорта. Здесь их принимают даже без главного документа беременной — обменной карты — попробуй определи настоящее имя, которое назвала мамаша, или вымышленное, свой дала адрес или ложный.
Рассказывает заведующая педиатрическим отделением роддома Ольга Германовна:
— Совсем недавно у нас рожала “Наташа из Ленинграда”. Произвела на свет чудесную двойню — мальчика и девочку. Так охала-ахала, выспрашивала у врачей, как кормить, как ухаживать за малышами. Подготовили мы их к выписке. “Наташа” отпросилась вниз, собрать вещи. Медсестра спускается вниз с двойняшками — а мамаши и след простыл.
Под руководством главного педиатра мы с фотокором, облачившись в халаты, косынки и тряпичные бахилы, вступаем в святая святых роддома — детские палаты. До следующего кормления еще далеко, поэтому нереально крошечные свертки мирно посапывают в своих кроватках. Одна из колыбелек — закрытая, сложной конструкции, облучается сине-фиолетовым светом.
— Инфузионная терапия, — поясняет врач. — Применяется для детоксикации детей алкоголичек и наркоманок.
При ближнем рассмотрении видно, что половина лобика у ребенка заклеена пластырем, а к крошечной ручке тянется трубка капельницы. В следующей палате все младенцы, к счастью, здоровые. Прозрачные “соты” кроваток из современного пластика заполнены щекастыми “личинками”.
— Такие одинаковые! — непроизвольно вырывается у меня.
— Ну что вы! — возражает Ольга Германовна. — Детки такие разные... В каждом есть индивидуальность. А отказные почему-то всегда самые красивые!
Чаще всего в 36-м роддоме в роли кукушек выступают украинки и азербайджанки. Почему именно они — загадка для психологов и социологов. Последних не останавливают даже строгие каноны ислама и национальное чадолюбие. “Кукушками” женщины становятся, конечно, не от хорошей жизни. И, судя по статистике отказов, самая горькая жизнь у торговок уличных лотков. Сюжет судьбы кукушки и ее кукушонка стандартен и до боли безысходен. Девушка из провинции приехала в Москву на заработки, ее совратил (изнасиловал) хозяин или его дружки, денег на противозачаточные пилюли нет, медицинской страховки нет. Многие так и продолжают торговать, пока не придет время рожать. Разрешившись от бремени в прямом и переносном смысле, кукушки вновь слетаются к своим лоткам. Вот почему медперсонал роддома зовет брошенных детей “рыночными”.
Казалось бы, педиатры отказниц должны ненавидеть. На деле все совсем не так.
— Что вы, мы никого не стыдим и не прорабатываем. Иногда от этих несчастных таких историй наслушаешься, волосы дыбом! Ведь это мы такие здесь, в Москве, продвинутые в плане морали, секса, а в провинции “ребенок в подоле” до сих пор — несмываемый позор для всей семьи. Собственная мать может сказать нагулявшей пузо дочери: “Родишь — убью”. Убить, может, и не убьет, но покалечит легко. Особенно страшно, когда юные девчонки гибнут во время криминального аборта. Хотя, конечно, мораль моралью, а большинство бросают собственных детей из-за нищеты. Ведь что самое страшное? В последние годы стали отказываться от детей многодетные мамаши. И муж есть, и двое-трое детей уже растет, а вот еще одного прокормить не могут. Государственное пособие на ребенка просто смех — всего 50 рублей. Куда смотрит правительство, не знаю...
Вскоре мы и сами смогли послушать жалостливые истории отказниц, как говорится, из первых уст. В день нашего посещения “кукушек” в роддоме было трое. Оля и Катя — украинки, обе торгуют на рынке. Третья — москвичка Света, девушка без определенных занятий.
— Сначала мама перебралась в Москву, она уже два года здесь. Нашла москвича, у него живет. Потом меня сюда вызвала. Я на рынке стала овощами торговать. Познакомилась с парнем. Он жениться обещал, забеременела — бросил.
Оля твердит свою “легенду” почти механически. Ничуть не смущается диктофона, и кажется, ей даже льстит внимание столичной прессы. На вопрос о причинах своего поступка реагирует тоже очень спокойно.
— А я и не отказывалась. Просто мне нужно время, чтобы деньжат подкопить, купить дочке какие-то вещи. Потом я ее заберу...
В действительности подписать временный отказ может только женщина, имеющая московскую прописку. Бывает, правда, что врачи, идя на поводу у очередной “жертвы” несчастной любви, отпускают ее “на волю” для подготовки к приему ребенка. Возвращается в роддом за детьми меньше половины “свободных пташек”.
“Как я устала им верить, — шепчет Ольга Германовна. А на прямой вопрос — вернется ли Оля? — горько улыбается: — Скорее всего нет”.
— Понимаете, лежа в общей палате, им трудно признаться, что они собираются отказаться от ребенка. Ведь там же могут быть и те, кто много лет лечился от бесплодия или, допустим, женщины, у которых ребенок умер при родах. Вот и стараются все казаться заботливыми мамочками. До последнего изображают любовь к ребенку, а потом убегают. Мало того что это подло. Так еще и ребенок без официального материнского отказа считается подкидышем и не подлежит усыновлению. Так что мы никого не ругаем за отказ. Пусть уж лучше сразу подпишут бумаги — так всем спокойнее. А чтобы не было кривотолков, стараемся всех отказниц собирать в одной палате.
Вторая обитательница отказной палаты, Катя, говорить о себе не захотела. А вот исповедь Светланы, третьей “кукушки”, оказалась самой короткой и страшной. Она призналась, что ее изнасиловал случайный собутыльник.
— Не пейте, девки, водку с незнакомыми мужиками, — напутствовала она соседок по палате. — Но я сразу решила: ребенка оставлять не буду. Родила дома, раньше срока, соседи вызвали “скорую помощь”. А вы бы на моем месте как поступили, неужто бы оставили такого ребенка?
И только пообщавшись с врачами реанимационного отделения, мы узнали иную, еще более страшную и циничную версию. Сильно недоношенный, шестимесячный мальчик появился на свет... в унитазе. Светлана хотела спустить его вместе с водой, но ребенок был велик и не желал смываться в канализацию. Вызванная соседями “скорая помощь” нашла его почти захлебнувшимся, но откачала и отвезла преступницу-мать и новорожденного в роддом. Малыш, несмотря на усилия реаниматологов, прожил лишь несколько часов. А Света так ни разу и не справилась о его здоровье.
— Да таких историй миллион! Знаете, как обидно! Выхаживаешь недоношенного ребеночка, не отходишь ни днем, ни ночью, а его бросают. Подойдите сюда, ближе, — подводит нас к прозрачным кювезам заведующая реанимационным отделением Елена Александровна. — Вот у нас мальчик, весом 800 граммов. Мы его выходим, а дальше что? Таким детям, начавшим с реанимации, нужна особая забота и внимание. Если у него будет семья с нормальной мамой, он уже к трем годам догонит остальных. Ну а в доме ребенка, конечно, никто с таким возиться не будет. Оттуда ему прямой путь в специнтернат.
Лежащий перед нами в прозрачном “гробике” младенец совсем не напоминает человека, пусть даже новорожденного. Больше всего он похож на рыбу, а вместо плавников тоненькие прутики — ручки и ножки. Скрюченное тельце — багрово-синее.
— Он на искусственной вентиляции легких, — поясняют врачи. — Поэтому такой синий. Увы, но детей с патологиями в нашем роддоме большинство.
В 36-м роддоме навидались всяких рожениц. И бомжих, по нескольку раз за беременность наезжающих в больницу “поесть, помыться, поспать в кровати”. И наркоманок, с порога заявляющих: “Я колюсь героином, кололась всю беременность и буду колоться дальше”. Многодетных шизофреничек. Во множестве — женщин, зараженных ВИЧ, сифилисом, туберкулезом и другими инфекциями, которым ни разу не пришло в голову хотя бы раз обследоваться во время беременности, ради здоровья будущего ребенка. Не пора ли, по примеру США, создать социальную службу, которая защищает детей от подобных мамаш-кукушек? А может, некоторых из них вообще стоит принудительно стерилизовать?
— Нет, не думаю, что это правильно. Все-таки мать есть мать, — после долгого тягостного размышления подводит итог под нашими смелыми проектами зам. главврача Людмила Викторовна Хареба.
— Мы не имеем права ограничивать свободу женщины. Если хочет, то пусть родит себе ребеночка, запретить ей это никто не в праве. У нас же демократия! — поддерживают ее коллеги и в реанимации, и в педиатрии.
Вот так... Даже в таком роддоме, как 36-й, где медперсонал ежедневно сталкивается с горем нежеланных детей и циничной подлостью их мамаш-кукушек, врачи не считают нужным защищать права детей, безвинно проклятых от рождения. И, опровергая все лирические стереотипы советского кинематографа, врачи роддома признаются: мы никогда не стыдим и не уговариваем матерей-отказниц. А то еще хуже будет.
— Бывали случаи, когда после таких уговоров детей находили в мусорных контейнерах, а один раз — даже в ячейке автоматической камеры хранения. Нет уж, лучше пусть идут себе с миром, а нам оставят своих деток. Пусть у этих бедняжек не будет родителей, но хоть останется жизнь. А с матерью, которая мечтает избавиться от ребенка, его ждет только мучительная смерть. Рано или поздно, но она это сделает...
