Русскому народу наконец-то привалила великая радость: в Большом зале Консерватории прошла мировая премьера суперпафосного произведения под названием “Заповедное слово русскому народу”. Музыку к тексту Алексея Ремизова написал дирижер Геннадий Рождественский и сам же исполнил вместе с симфонической капеллой Валерия Полянского, хором той же капеллы, солистами и чтецом — Юрием Любимовым. Похоже, сама Истина должна была снизойти на слушателей, которым посчастливилось в этот вечер приобщиться к “Заповедному слову”. Однако что-то ей (Истине), видимо, помешало.
Оратории предшествовало первое отделение, призванное плавно подвести слушателя к откровению Ремизова—Рождественского. Красивую кантату Римского-Корсакова “Свитезянка”, без блеска, судя по всему, с листа исполненную оркестром, хором и солистами Марией Гавриловой и Виталием Таращенко, сменили пять хоров Танеева, к которым маэстро Рождественский придумал собственный аккомпанемент с понравившимся слушателям соло на пиле. Но более, чем музыка, впечатлили комментарии маэстро, с давних пор сжившегося с ролью музыкального просветителя. В духе Ираклия Андроникова, который в свое время сообщил филармонической публике, что Танеев не кастрюли паял, а музыку писал, Рождественский начал с того, что “Танеев был неотъемлемой частью быта старой Москвы”. Затем насмешил слушателей парой анекдотов о самом Сергее Ивановиче и почему-то о его няне Пелагее Васильевне. Неожиданно в рассказ вторгся длинный пассаж, целиком посвященный... Эдварду Григу, отправившемуся в Байрейт на премьеру тетралогии Вагнера. Но недоумение вскоре рассеялось: оказалось, что Григ был привлечен оратором для некой нетривиальной аналогии по принципу бравого солдата Швейка, вспомнившего аналогичный случай, который произошел с его коровой в деревне Будеевицы.
И вот — кульминация концерта: оратория “Заповедное слово”. Текст Ремизова, опубликованный в 1918 году в эсеровском сборнике “Воля народа”, — типичная истерия русского интеллигента, в полной мере ответственного за трагический ход отечественной истории, который, испугавшись им же разбуженного хама, обвиняет в воцарившемся хаосе собственный народ. “Горе тебе, русский народ”, — рявкал хор вслед за Ремизовым, эмигрировавшим в Париж и дожившим там до 80 лет. Народ (по Ремизову — вор, убийца и Каин) тем временем жил себе в России, которую Ремизов со странной нелогичностью называет “несчастной матерью”. Показательно, что Рождественский, найдя текст Ремизова необыкновенно актуальным, написал свою ораторию в Стокгольме. Так что практика радения за свой народ из Европы, имеющая давнюю традицию среди российских интеллигентов, жива до сих пор.
Музыка оратории представляет собой стандартный набор приемов так называемой современной музыки, устаревшей лет сорок тому назад: диссонансы, речитация, шумовые эффекты, кластеры, много ударных, эдакая помесь Стравинского с Прокофьевым, помноженная на фестиваль “Московская осень”. Когда поют про ветер — в оркестре имитация шума ветра; поют про кандалы — металлическое бряцанье; на финальном призыве к покаянию — лапидарный гимн и, натурально, колокольный звон.
После концерта воры, убийцы, Каины и прочая публика из русского народа потянулась к выходу, готовая к покаянию как никогда.
