Сначала она ничего не поняла и только растерянно улыбалась, глядя на льнущие друг к другу обнаженные мужские тела. Потом стало уже не смешно. Что за бред, откуда в доме эта мерзкая, странная запись?..
Тягучая музыка, под которую происходило страстное действо на экране новенького “Самсунга”, неожиданно оборвалась. И тогда она услышала знакомый голос: “Ну что, блин, что там опять за геморрой? Едренть... не можете нормально...” Тут экран монотонно зашипел, замельтешил черно-белыми штрихами. Она несколько раз перематывала пленку назад, и густой бас снова и снова повторял: “Ну что, блин, что там опять...” Сомнений быть не могло: этот голос она не спутала бы ни с каким другим.
Женщина позвонила в редакцию и попросила о встрече. Подавленный голос, растерянные интонации: “Я вам все расскажу... Может быть, вы сможете объяснить, что происходит. Я уже ничего не понимаю...”
...Андрей с первых же дней знакомства покорил ее тем, что стал называть Мишкой — от фамилии Михайлова. Именно такое прозвище у нее было в далеком счастливом детстве.
А еще приятно удивило, что, впервые приехав к ней в гости, он под завязку загрузил холодильник продуктами. “Это я должен заботиться о тебе, а не ты обо мне”, — пояснил он, кивнув на накрытый ею стол.
Но решающую роль сыграло его отношение к двенадцатилетнему Валерику, Мишкиному сыну. Все шесть лет, прошедшие после развода с первым мужем, она испытывала чувство вины перед ребенком, которому не сумела обеспечить полноценную любящую семью. И все кандидаты на совместную жизнь (а их у хорошенькой общительной Мишки хватало) оценивались в первую очередь по своим потенциальным отцовским качествам.
Например, эффектный супермен, менеджер из туристического агентства, с которым у нее завязался бурный роман, был отшит раз и навсегда после того, как, увидев Валерика, насмешливо сказал: “Ну и страусенок! Ноги сами по себе, руки сами по себе, кадык длиннее носа...”
С Андреем же все было иначе.
— Поедем в выходные на дачу к моей сестре, — предложил он однажды. — Там вся наша компашка собирается — будет весело. Да и с родными-близкими тебе пора познакомиться...
— Отлично. В пятницу после школы надо будет забросить Валерика к бабушке.
— Зачем это? Ему тоже надо на свежий воздух. И потом, я хочу похвастаться не только тобой, но и нашим пацаном...
Мишка бросилась к нему на шею. За “нашего пацана” она готова была подарить ему весь мир.* * *Они плохо воспринимались как пара. Он — бывший военный, ушедший в отставку с приходом новых времен, грубоватый, с трудом подбирающий слова для выражения своих нехитрых мыслей. Она — выпускница Строгановки, экспансивная, привыкшая к богемному окружению, способная надолго выключаться из действительности под влиянием того, что называют творческим экстазом. Он не слишком поворотливо, но вполне устойчиво плавал по волнам дикого российского бизнеса, что-то закупал, перепродавал, заключал сделки, регистрировал, закрывал и снова регистрировал фирмы... — она плохо разбиралась в делах мужа, да, честно говоря, и не особенно пыталась разобраться. Она рисовала иллюстрации к книгам в небольшом издательстве, и удачно выполненная работа могла сделать ее счастливой, затмить любые жизненные неприятности. Для него ценность каждого прожитого дня измерялась количеством заработанных денег. “Да, мы сделаны из разного теста, — признавалась она себе, — но это не так уж важно. Главное — мы любим друг друга и поэтому всегда найдем общий язык”.* * *Через пару лет его дела явно пошли в гору. Она по-прежнему не вникала в особенности национального бизнеса, которым занимался муж, и только радовалась блеску в его глазах и количеству приносимых денег. Этих денег с каждым днем становилось все больше.
— Мишутка, такая красавица, как ты, не должна ходить в потертом полушубке! — с удовольствием начинал он приятный разговор.
— По-моему, дубленка еще вполне приличная... — радостно улыбалась она в ответ, делая вид, что не понимает, куда он клонит.
— Нам нужна новая! — торжественно объявлял он, сажал ее в новую, недавно купленную “Тойоту”, вез в магазин и настаивал, чтобы она выбрала непременно самую дорогую шубу. Потом на ее пальчиках стали появляться бриллианты, потом Валерика перевели в престижную частную школу.
Отмечать трехлетие свадьбы они собрались в Италии: Мишка давно мечтала увидеть Рим и Флоренцию. “Что ж, поедем, полюбуемся на твоих ван гогов и рафаэлей!” — снисходительно согласился муж. Сам он куда охотнее повалялся бы недельку на горячем песочке какого-нибудь пальмового острова, но ему очень нравилось зажигать ликующий огонек в глазах жены.* * *“До отъезда оставалось несколько дней, когда я нашла эту проклятую кассету, — ее глаза гаснут, лицо темнеет, голос становится глухим и тусклым. — Искала запись Валеркиного дня рождения, а пленки у нас в беспорядке валяются, вечно забываем их подписывать... Перебирала все подряд и наткнулась на ЭТО... Я услышала там его голос, он давал какие-то указания, он сам снимал всю эту гадость! Но тогда мне еще не было до конца понятно, что это означает. Я никогда так не ждала мужа, как в тот день. Ужасно хотелось, чтобы он скорее объяснил, что на него напала какая-то дурь, что был пьян, что кто-то уговорил его поиграть в идиотскую игру, что это случайность, что надо все забыть как кошмарный сон...”
Он пришел поздно, усталый, злой. Услышав вопрос жены, помрачнел еще больше:
— Да, я, конечно, полный кретин, оставил дома кассету... Не бери в голову. Я не гомик и гомиками не интересуюсь — успокойся. Это просто бизнес.
— К-какой бизнес?..
— Обыкновенный! Который бабло приносит, какой еще! — несчастное лицо жены начинало его раздражать. — Нечего таращиться! Ты что, думала, я владелец заводов, газет, пароходов? Или, может, Нобелевские премии получаю?.. Тебе знать это было необязательно, но раз уж узнала — ничего страшного, знай. Да, я снимаю порнуху с мальчиками и еще держу бордель для пидоров. Между прочим, тебе многие из них понравились бы: ты же любишь таких... утонченных!
По ее лицу покатились слезы.
— Ах, какие мы нежные!.. Ты, может, живешь на облаке, а я — на земле, и мне нужен лавандер, вот эти колечки тебе покупать, между прочим, — он ткнул пальцем в ее руку, — шубки-сапожки! Я работаю, чтоб у вас с Валеркой все было! В Италию собираешься?.. Вот и собирайся, не морочь мне и себе голову!
— Я не хочу в Италию, — прошептала она, — ничего не хочу... Ты ведь больше не будешь этим заниматься, правда? Ты должен это прекратить, я так не могу, не хочу, слышишь!
— Фу ты-ну ты! Не хочешь! А деньги иметь хочешь? Брюлики носить хочешь? Деньги — они чистенькими не бывают!
— Да гори они, эти твои деньги, брюлики! — она сорвала с пальца кольцо, швырнула его в открытую форточку.
— Та-а-к, оч-чень хорошо... — он взял лежавшие на столе ножницы, со скрежетом стал царапать ими стену. — Евроремонт тоже на “плохие” деньги делали! И жрала ты на них! Беги теперь в сортир блевать!..* * *“Он чувствовал себя обманутым, отвергнутым, преданным, — рассказывает она. — Он не мог, никак не мог меня понять. А мне казалось, что, если удастся поломать его дело, все будет как прежде. Я пыталась убедить его стать другим. Как будто это в его силах...”
Пару дней они не разговаривали. Потом он первым подошел к ней, обнял:
— Ладно, хватит дуться. Прости, я наговорил тебе грубостей. Но ты тоже хороша: зачем полезла в мои дела?! Все это тебя не касается. Забудь и не порть себе настроение. У нас билеты на послезавтра, а ты еще ничего не собрала...
— Пожалуйста, — взмолилась она, — пожалуйста, ради меня, остановись! Я очень люблю тебя, но я не могу жить с сутенером!
Он резко оттолкнул ее:
— Так, опять сказка про белого бычка. Я никого не граблю, не убиваю. Если одни хотят себя продать, а другие — их купить, то почему нет? Я посредничаю, только и всего!
— Мне не нужны деньги, мы будем очень хорошо жить без них, нам с Валериком много не нужно!
— Замолчи!
“По-моему, его сильнее всего оскорбляло пренебрежение к деньгам. Оно словно зачеркивало сам смысл его существования”.* * *В Италию они не поехали. Мишка снова и снова нарывалась на скандалы, не представляя себе жизни без мужа и не видя возможности мириться с отвратительной реальностью. Она искала поддержки вокруг. Собравшись с духом, рассказала обо всем его сестре — яркой, сильной, энергичной женщине, которую любила и немного побаивалась. Реакция оказалась неожиданной:
— Что ты строишь из себя приму-балерину? Мало еще нахлебалась по жизни, не понимаешь, какое сейчас время, как надо крутиться?.. Тебе повезло: наконец-то мужик попался нормальный, бабки делать умеет, семью обеспечивает по полной программе — так какого хрена ты ему еще нервы мотаешь?! Извини, но ты ведешь себя как капризная избалованная дура!
Подруги, которым она изливала душу, были не столь категоричны, но к Мишкиному отчаянью относились философски: неприятно, конечно, а что поделаешь? Зато — деньги, зато у него много других достоинств. Не стоит зацикливаться...
Но она зациклилась. Наняла частного детектива, разыскала хозяина квартиры, которую снимал для своих кинооргий муж. Узнав, как используется площадь, хозяин отказал клиенту. Она сама рассказала об этом мужу. Он пришел в бешенство:
— Может, ты еще в ментуру стукнешь?! Давай валяй — дело-то подсудное!
— Стукну, не сомневайся. Пусть лучше у меня будет муж-зэк, чем порноделец!
Он наотмашь ударил ее. Еще раз и еще. Она упала, но тут же вскочила и, вытирая кровь с разбитого лица, закричала:
— Стукну! Клянусь жизнью, клянусь Валеркой!!!* * *“Теперь все осталось в прошлом. Похоже, он испугался, понял, что меня не остановить. А может, какая другая причина, но свою лавочку он прикрыл. Я это точно знаю: следила за каждым его шагом, наводила справки. Все. Я добилась своего”.
Таким безжизненным тоном не говорят о победах. Так рассказывают о горьких разочарованиях и потерях...
“Все вроде устаканилось. Он теперь открыл риелторскую контору, неплохо зарабатывает, хотя, конечно, не так, как раньше. Вроде успокоился, вроде нормально ко мне относится. Но понимаешь... Мы уже никогда не поедем в Италию. В лучшем случае — на пальмовый остров, греться на горячем песочке, как он любит. Ты понимаешь?..”
Да. Я понимаю.
“Я знаю: он никогда не простит меня. А я — его. Как бы мы оба ни старались. Но самое ужасное — даже не это. Его очень любит Валерка. Они стали почти неразлучны. То, что я всегда считала главной удачей своей жизни, теперь обернулось против меня. Сын боготворит его, Андрей стал для Валерика учителем жизни. И ему страшно нравится эта роль. Недавно мы сильно поссорились с мужем, и сын сказал мне: “Мама, если вы разбежитесь, я уйду с ним”. А я все время вспоминаю тех мальчиков. Пятнадцати-шестнадцатилетних, таких же, как сейчас Валерик... Наверное, для них мой муж тоже был авторитетом. Получается, я подставила сына. Он никогда ничего не знал о делишках отчима. Я должна ему рассказать? Но как говорить об этом подростку?! Нам следует немедленно расстаться? Но Валерка уже доверяет ему больше, чем мне. Попробовать поговорить с мужем? Бесполезно! Сколько раз я уже наталкивалась на эту непрошибаемую стену! Так как же мне быть — скажи, ради бога!”* * *Она умоляюще смотрит на меня, ожидая ответа. А я не знаю, что ей сказать. Есть вещи, которые человек может решить только сам. Все-таки все мы очень разные, и рецепт счастья, идеально подходящий одному, оказывается совершенно неприемлемым для другого. То, к чему один привыкает и перестает замечать, другой не привыкнет никогда. То, что один воспринимает как большую удачу, другой считает непоправимой бедой. “Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу...” Вся Мишкина история — подтверждение этой истины.
