Вчера в Театре сатиры закрылся очередной сезон, и артисты разбежались на заслуженный отдых. Но будет ошибкой считать, что последние денечки в предвкушении отпусков были расслабленными. Потому что к открытию нового сезона здесь вовсю репетируют спектакль по пьесе Жана Ануя “Орнифль, или Сквозной ветерок”, с обилием юмора и философии. И по сцене гуляет скорее не ветерок, а серьезный ураган.
Пост главного “ветродува” в Сатире сейчас занимает режиссер Сергей Арцибашев, и во время репетиций ему подчиняется даже худрук театра Александр Ширвиндт, которому досталась заглавная роль — богатого поэта Орнифля. В спектакле собралась чудная компания, в которой, естественно, друга поэта — Маштю — играет Михаил Державин. Тем не менее дружественным умиротворением здесь не пахнет, хотя если Арцибашев и резко “наедет” на худрука за то, что тот, например, опять дымит своей ужасной трубкой, то это будет строго дозированно и только во имя искусства.
Персонаж Ширвиндта обладает полным набором всех человеческих слабостей и недостатков, однако, как все порочное, необъяснимо притягивает к себе окружающих.
— Сколько тебе было лет, когда ты решил меня убить? — растроганно спрашивает Орнифль, любуясь невесть откуда появившимся сыном (Станислав Николаев). Отпрыск хочет отомстить за несчастную мать, пристрелив отца. Этот его сын внебрачный, как и многие другие дети ловеласа, и их численность не поддается точному подсчету.
— Десять.
— Великолепно! И с тех пор ты ни разу не менял своего решения?..
Больной поэт распластался на расписанной золотом кровати, стоящей посреди сцены. Внутри предусмотрены ящички со всякой всячиной, от сигар до плейера, которые понадобятся герою.
Кровать окружают декорации, придуманные художником Олегом Шейнцисом, из огроменных колонн, развешанных картин и постамента со статуей, который скоро превратится в настоящий фонтан. Декорации — это представление главного героя о своем достатке, который всем должен бросаться в глаза и вызывать зависть. Короче говоря, кураж, помноженный на эпатаж. Во втором действии художником обещаются еще и потрясающие костюмы, потому что, по сценарию, все герои идут на мольеровский вечер.
— Я бы не хотел здесь жить, — признается Арцибашев в перерыве, — потому что мне хочется, чтобы было комфортно. А здесь можно только фиглярствовать, и все выглядит довольно аляповато.
Так или иначе, герой, о котором режиссер выстраивает свой спектакль, делает смыслом своей жизни удовольствие, разбазаривает свой талант на рифмоплетство и придумывает куплеты одновременно с чисткой зубов. Цинизм — его философия, которую он никому не навязывает, хотя и не скрывает. В результате на сцене получается страшный храм из цинизма и демонизма, построенный посреди Парижа и замешенный на тонком французском юморе.
— Вы добиваетесь, чтобы зрители посочувствовали герою? — интересуюсь я у Арцибашева.
— Нет, я хочу вызвать другие ощущения. Конечно, хотелось бы, чтобы он был, как Ширвиндт, — обаятелен и привлекателен. Но Орнифль очень эгоистичен, жесток, самолюбив и приносит несчастья, экспериментируя над собою и окружающими. И судьба его наказывает. В середине пьесы ему дается один звоночек — сердечный приступ. Но он оклемался и, вместо того чтобы перестроиться, пошел по новой с еще с большей энергией...
На сцене происходит вялотекущий диалог двух известных друзей. Хотя на деле это больше похоже на монолог, потому что вальяжный Ширвиндт уверенно забивает Державина своей монотонной речью, медленно перелистывая толстый том медицинской энциклопедии.
— Отличная книжонка. Удобна, портативна, в ней перечислены все виды смерти — выбирай себе по вкусу. Страница 164 — я тут отметил. Внезапные обмороки. Блокада сердца. Скоротечная форма... Бывает еще и хроническая, но я выбрал первую, она мне больше по вкусу. Синюшность конечностей, — пристально рассматривает свои пальцы. — Что, посинели у меня пальцы?
— Скоре е пожелтели, — наконец вставляет свою реплику Маштю—Державин.
— Это оттого, что я слишком много курю. Уж лучше бы они посинели...
По мнению Ширвиндта, его герой — провокатор, которому нравится раздражать людей, проверяя свое жизненное кредо. Он умен и понял гораздо раньше своих критиков, что не является гением, поэтому и пыжиться незачем. Его куплеты — это качественная халтура уровня оперетты и кабаре, а женщины — главное развлечение в жизни.
О женщинах вообще разговор особый. Их много, и отношения с ними у куплетиста тоже разные. Например, его секретарша мадемуазель Сюпо (Луиза Мосендз) — единственная, кого поэт не допускает близко к своему телу, и это отчасти тоже эксперимент. Самая верная и любящая женщина — жена (Вера Васильева). Уже 15 лет она терпеливо сносит все его мимолетные увлечения, надеясь на перемену.
— Она мне близка, — говорит Вера Кузьминична. — Мне такие женщины очень нравятся, потому что в них есть благородство, терпимость и одухотворенность. Она идеалистка и никогда не позволит себе скандалов и упреков. Да и 15 лет — это, мне кажется, не такой уж большой срок.
— А в своем “муже”-поэте вы обнаруживаете качества Ширвиндта?
— Конечно — остроумие, иронию... В начале репетиций я все беспокоилась, что Александр Анатольевич настолько обаятельный, что и его герой покажется хорошим. И мне казалось, что никто и не заметит, какой он плохой. С другой стороны, так и нужно, потому что если человек неприятный, то от него все отскакивают, а к этому все липнут. С точки зрения жены, я считаю, что он прекрасен от рождения...
Насколько обаяет зрителей этот прожженный циник, выяснится только в сентябре. Пока же актеры будут готовиться к сезону 2001—2002 и на досуге домысливать философию взаимоотношений своих героев.
