Ее безошибочно узнаешь по голосу, низкому, ломающемуся, надрывному, в считанные секунды переплавляющему хохот в рыдание. В этом голосе и Люба из “Военно-полевого романа”, и Настя из “Сибириады”, и Мэри Поппинс из чудесной английской сказки. Наталья Андрейченко — звезда на все времена, играет, поет, танцует. Современная Любовь Орлова или Марлен Дитрих.
В конце восьмидесятых она развелась с первым мужем Максимом Дунаевским, вышла замуж за швейцарского режиссера Максимилиана Шелла и уехала на Запад. Снималась в американских, немецких, итальянских фильмах и сериалах. У Натальи Эдуардовны двое детей. Старший, Митя, учится в Швейцарии, младшая, Настя, живет сейчас в Австрии.
Впоследнее время Андрейченко можно чаще увидеть в Москве. Видимо, переменился ветер. Она снимается в русских фильмах и страшно тоскует по детям. Совсем недавно Наталья Эдуардовна перенесла тяжелый бронхит. На несколько дней потеряла голос. Со мной она разговаривала, завернувшись в теплую шаль, которую двадцать лет назад специально для нее сшила Мира Тодоровская.
— Наталья Эдуардовна, о ваших экстравагантных туалетах ходит масса слухов. Вы придерживаетесь какого-то определенного направления моды?
— Никакого. Только чувства и концепция. Моя проблема в другом. Вот пять лет назад я разоделась в оранжево-красные сумасшедшие цвета. Именно так я тогда ощущала мир. Зато... — спустя секунду раздается ее голос уже из глубины квартиры, — я просто покажу вам курточку. (Возвращается с курточкой дивного канареечного цвета. — Д.Г.) Она у меня новенькая, висит в гардеробчике. Раньше стеснялась ее носить. Странные бывают люди. Например, бывший главный режиссер цирка на Цветном бульваре, увидев меня в таких цветах, сказал: “Ну ты что, старуха? Чего под тинейджершу косишь?” Я ему: “Лапуся, я ни под кого не кошу. Я так себя ощущаю”. А курточка сейчас как раз в моду вошла. У меня многие вещи так отлеживаются годика два-три. Опережают моду. Вот она — моя самая огромная проблема. Хотя, по большому счету, это не проблема, а счастье.
У меня и квартира отделана в тех тонах, которые я на сегодняшний день люблю. Скажем, спальня совершенно оранжевая. Рабочие сначала отказывались ее красить, говорили: “Мы этого делать не будем, потому что она (то бишь я) — сумасшедшая. В оранжевой комнате никто не сможет находиться ни минуты”. Пришлось позвать эксперта — одну мою замечательную знакомую, которой тогда исполнилось пятнадцать или шестнадцать лет. Она увидела: “Уа-у! Как внутри солнца”. Тут я и врезала рабочим: “Девочку слышали? Красить в оранжевый!”
— Говорят, из-за сценических костюмов вы часто спорите с режиссерами?
— Не со всеми. Хотя иногда воевать и приходится. Например, в картине “Подари мне лунный свет”, где на костюмах держится подача образа. Вопрос об одежде моей героини носил принципиальный характер. В ее платье непременно должен был присутствовать красный цвет. Но чтобы ввести такой туалет, я положила жизнь. Напомню слова Андрея Сергеевича Михалкова-Кончаловского: “От того, как легла складка, мы можем судить о характере героини”.
— Наталья Эдуардовна, в фильме “Прости” ваша героиня в итоге прощает героя Игоря Костолевского. По-вашему, многое ли способна простить любящая женщина?
— Любая религия учит нас прощать. Но по личному опыту — наверное, не все. То, что прощалось в фильме “Прости”, простить можно, а... Ну, не важно.
— А вы верите в чистую, всепобеждающую любовь?
— Да, она существует. Людей, способных на такую любовь, очень мало, но они есть. И именно они испытывают настоящее счастье.
— Вы в их числе?
— Пока нет. Мне туда еще ползти и ползти. Я приближаюсь, насколько могу... Вот вам пожалуйста. Ехала я однажды по Лос-Анджелесу. На обочине сидел нищий и просил: “Give me a dime”. Я взяла мелочь и, отсчитав десять центов, протянула ему. Он взял деньги и вдруг швырнул ими в меня со страшной силой: “Fuck you!” Я спокойно на него посмотрела и сказала: “I love you too”. Он удивленно поднял глаза, а там — такая беспомощность...
— А не обидно ли вам, настоящей русской звезде, сниматься в Америке пусть и в качественных, но все же сериалах? О которых к тому же практически ничего не знают на родине.
— Ну, конечно, может, было бы лучше совсем ничего не делать. Я снималась только в сериалах класса А — ABC, CBS, NBC. А если кто-то их не видел, то ради бога. Единственное, могу сказать, что мне не стыдно ни за один образ, который я создала в Америке. Мне предлагали играть одну из главных героинь в сериале “Вавилон-5”. Я отказалась, потому что не могу сыграть женщину с такими вот ушами и глазами. К тому же я не хочу играть роли, несущие зло. А это почти неизбежно, если ты русская. Но самые страшные предложения связаны с убийством. Роль потрясающая — то-се, пятое-десятое, — но в конце героиня должна взять винтовку и застрелить шестилетнего ребенка. Господи, ну не могу я этого. Что хотите со мной делайте.
А обидно, не обидно... Назовите мне, пожалуйста, хоть какую-нибудь русскую картину за последние десять лет, которая вас потрясла. Вот если, не дай бог, фильм “Подари мне лунный свет” не выйдет в широкий прокат, вот тогда мне будет очень обидно. Потому что картина о любви, о добре, о вере, о надежде.
— Наталья Эдуардовна, говорят, “Мэри Поппинс” — один из ваших любимых фильмов. А вашим детям он нравится?
— Да. Настя давно меня учит моими же словами из “Мэри Поппинс”. Я просто обалдеваю. Говорит: “Мне очень нравится русское кино. Оно такое доброе”. Особенно она любит сцену на карусели, когда взрослые встречаются с детьми: “Там так все понятно”. Мне всегда казалось, что это место затянуто. А вот моя дочка так не считает. Наоборот, полагает, что сцена, когда дети объясняют взрослым, что они забыли все, о чем мечтали, — самая главная в фильме.
— Настя хотела бы, чтобы ее мамой была Мэри Поппинс?
— Очень. Потому что Мэри Поппинс всегда рядом. “У меня самая лучшая жизнь, — говорит Настя, — когда все няньки, тетьки, бабки уходят в отпуск, и ты дома одна. Я прихожу из школы, а ты стоишь у плиты. И лучшего времени в моей жизни не бывает. Тогда я самая счастливая, и хочу, чтобы так продолжалось всегда”.
— Но ведь Мэри иногда улетает.
— Да, может быть, и так... Я об этом никогда не думала. Вот так я ей и скажу в следующий раз: “Скоро ветер переменится”. Да, так я ей и отвечу.
— Наталья Эдуардовна, а как вы...
— Ужасно.
— Неужели вы поняли, о чем я хочу спросить? Как вы переносите разлуку с разбросанной по всему земному шару семьей? Максимилиан в Америке, Настя в Австрии, Митя в Швейцарии.
— Ужасно. Вчера я плакала. И сегодня утром плакала, проснувшись. Я уже сколько здесь? Три недели. Скоро четыре. Сначала держалась нормально. А потом начинает бить по сердцу страшная тоска по детям.
— Можно ли вырваться из этого замкнутого круга?
— Если вырвусь, стану самой счастливой, и все у меня сразу будет хорошо. Пока Настя не пошла в школу, все казалось так легко. Она всегда была со мной. Неважно, где и как. Под столом спала, клянусь, в корзинке, вот на этом самом диване. Но потом настало время идти в школу, и моя комфортабельная жизнь закончилась.
Совет от Мэри Поппинс: Любите, любите, любите своих детей, какими бы они ни были, и поддерживайте во всем. Научите их не слушать никого и никогда, кроме самих себя, — никакое телевидение, никакие газеты и никакую школу. Дайте им возможность сохранить себя. Потому что правда все равно восторжествует. Свет победит зло. И произойдет это очень скоро. Главное — не потеряться во всей этой передряге. Сохранить себя и своих детей. А они уже сами выведут вас.
— Как-то вы сказали, что никогда не оставите профессию даже ради самой большой любви. Вы до сих пор того же мнения?
— Ой, не знаю. Мне очень повезло с мужем. Он понимает меня, будучи, что называется, rebel (повстанцем, мятежником, революционером). Так же он и детей воспитывал. По этому поводу у нас возникали постоянные конфликты. Макс все время меня обвинял в том, что я русская, что у меня пятилетний план, что я пытаюсь держать детей в узде. Он же абсолютно дикий и считает, что дети тоже должны быть дикими — расти как деревья, большие и сильные, с огромными крепкими корнями и со свободными ветвями, которые желательно не причесывать и не подрезать.
Вон (показывает на фотографию. — Д.Г.) здоровый чувак сидит — Митя. Попробуй его контролировать. Он удивительно умный, добрый и талантливый человек. Его выгоняют из школ при полном к нему обожании. Он может встать посреди урока и сказать: “Одну секундочку, позвольте, пожалуйста, выйти”. Покинув класс в девять утра, он спокойно возвращается в три дня. Его спрашивают: “Где вы были?” Митя отвечает: “Гулял в саду. Там так соловьи пели”. При этом расскажет, как он их рисовал. Я пытаюсь у него узнать: “Когда ты идешь в школу, что для тебя самое главное?” Я честно ему признаюсь, что мальчишек в классе рассматривала симпатичненьких. Если бы не они, нога бы моя туда не ступала. А у него что? Он отвечает: “У меня другое. Прежде чем войти в класс, я захлопываю все дыры на прием информации, чтобы никакое зомбирование в мою голову не вошло”. Я ему: “Мить, а зачем же ты тогда вообще ходишь в школу?” Он: “Потому что для вашего мира нужна бумажка”.
Вот я и говорю мужу: “Макс, ведь это последствия твоей свободы. И что теперь с ней делать? Как управлять?”
— Откуда в Максимилиане такая тяга к независимости?
— Он швейцарец, а Швейцария — страна истинной свободы и демократии, которой уже не одна сотня лет.
— Но все же он сбежал оттуда?
— Да, как только закончил университет. (Макс — профессор искусствоведения и философии, а уже только потом актер и режиссер.) По словам Макса, Швейцария — самая медленная и скучная страна на планете. И, видимо, правильно сделал, что сбежал. Сначала в Германию, а потом в Голливуд. В тридцать один год он получил “Оскар” за фильм “Нюрнбергский процесс”. А вообще, как он сам говорит: “Я не знаю, кто я, что я и где мой дом”.
— Гражданин мира?
— Да, но я не думаю, что этим можно хвастаться.
— Вы не последовали его примеру?
— Не знаю почему, но я остаюсь русской.
— А дети?
— Митя тоже считает себя русским. А Настя... Сейчас расскажу. Это еще тот тюльпан. Сначала мы отправили ее в чудный еврейский детский садик. Почему еврейский? Он находился рядом с домом — очень удобно. И вот мы садились ужинать, как всегда, держали руки перед едой, каждый говорил какие-то хорошие слова. А Настя молилась на иврите: “Шата-шата, абенуйя, хандер-бандер”. Это было очень трогательно.
Но самое интересное — как закончился еврейский детский садик. Однажды я спустилась со второго этажа, вошла в комнату, а передо мной стоял потрясающей красоты интеллигентный мальчик 22—23 лет с неестественно красным лицом. Я спросила: “Здравствуйте, вас как зовут?” Он ответил: “Я Джеймс Грэй” (режиссер фильма “Маленькая Одесса”). Я продолжила: “А я Наташа. Так что случилось?” Мальчик, смущенно: “Тут ребенок заходил. Это кто?” Я: “Это моя дочка, а в чем дело?” Он: “Вообще-то я к Максимилиану. Я режиссер из Нью-Йорка и хотел бы с ним поговорить. Вдруг заходит девочка, смотрит на меня внимательно и спрашивает: “Ты еврей?” Я: “Да”. Она: “Значит, ты убил Христа”. Я: “Извините”. Она: “Но почему?” И уходит”. В итоге Джеймс Грэй в шоке. Я его успокоила как могла: “Все в порядке. Вообще-то мы здесь никого не убиваем. Макс скоро придет”. Узнав об этом, папа тут же созвал семейный совет: “Что за фокусы? Кто кого убил? Так, больше никаких еврейских детских садов”.
Ладно, прошел год. И однажды у моего друга Сергея Гагарина звонит телефон. Он поднимает трубку, а там голос Насти, которой к тому времени еще не исполнилось семи: “Гагарин, я должна креститься в русской церкви. Хочу, чтобы ты был моим крестным папой”. Ошарашенный Серега отвечает, что в ближайшее воскресенье он не сможет. Тогда она говорит: “Хорошо, значит, не в это воскресенье, а в следующее. И запомни, человеку нельзя отказывать в Боге”. Когда Максимилиан, католик, спросил у нее: “Настя, почему именно русская ортодоксальная церковь?” — она на него посмотрела внимательно: “Там теплее”.
— Нет слов.
— А на этом все и не заканчивается. Сейчас Настя живет в Австрии на ферме. Там совершенно другая жизнь. Только добро и трава зеленая. Она направляется к местному пастору и заявляет: “Я православная. Но ведь Бог един, просто религии разные. Возьмите меня к себе. Я тут буду работать, потому что мой дом недалеко. Я не верю ни в ад, ни в рай. Однако служить хочу у вас, дайте возможность”. Короче говоря, она там проводит каждую субботу и воскресенье, разносит святую воду. Понимаете, мы болтаем, а она наши слова реализует.
— Наталья Эдуардовна, я слышал, в вашем доме есть комната Мэри Поппинс.
— О да. Там у меня стоит зонтик Мэри, с которым я действительно хожу, моя бегущая машина (велотренажер. — Д.Г.), солнышко, на которое я бегу (чудная игрушка, подвешенная к потолку. — Д.Г.), и серебристый дорожный чемодан. В разные командировки я всегда только его и беру.
— Но говорят, вы бегаете не только на тренажере, но и по улицам.
— Это я люблю. Но не каждый день. И не в нашей стране, где неделями нет горячей воды. У меня, например, только сегодня пустили. Отключение горячей воды на три недели — вот самый ужасный удар по правам человека. Любой из нас имеет право не пахнуть козлом. Ну а в принципе я, конечно, бегаю. (Переходит на едва слышный шепот. — Д.Г.) Но не утром. А вечером. Когда у меня больше всего сил.
— А как вы совмещаете курение со здоровым образом жизни?
— Значит так, в моей жизни всегда присутствовали два наркотика: кофе и сигареты. Так их люблю, что даже передать не могу. Видимо, кофе я себе желудочек и испортила — не могла отказать при пониженном давлении. И вот уже два месяца сижу на диете. Так что поздравьте меня, я сошла с кофе.
— Сила воли?
— Нет. Просто когда у меня в первый раз заболел желудок, я не знала, что делать. А курю я сейчас, кстати, не так уж и много — десять сигарет в день. Но все-таки надо бросать, потому что иначе, не дай бог, закурят дети. Митя так ненавидит меня с этими сигаретами. И Настя тоже гоняет. Меня все гоняют. И правильно. Настя первая за меня взялась. Еще в Лос-Анджелесе сказала: “Так, я начинаю тобой заниматься, потому что иначе ты погибнешь”. Она стала регулярно вытаскивать у меня сигареты. Перед школой с утра просчитает, вытащит лишние и положит пачку на стол. Сначала оставалось двадцать в день, потом шестнадцать. Недавно прислала письмо: “Ты там сигареты считаешь? Не забудь, я очень тебя люблю. Если ты умрешь, то я тоже”.
— Наталья Эдуардовна, вы играли Мэри Поппинс — мисс Совершенство, идеальную женщину. Вы стремитесь быть похожей на вашу героиню?
— Надо жить только так, как получается. Ты можешь обмануть всех вокруг. И детей, и сослуживцев. Но рано или поздно остаешься с самим собой. И вот здесь ложь неприемлема. Себя не обманешь.
— Однако случается, что и самому подчас трудно найти свое настоящее “я”.
— Конечно. Поэтому я и говорю: себя тоже не слушай. Надо уметь различить, где маска, а где Наташа. Подобное я уже прошла в Америке. Мне все пытались доказать, что я буду говорить без акцента и играть американские роли. Я пробивалась на этот уровень, но потом пришла к самому главному решению: “Language is the attitude”. (Язык — это отношение.) Если ты хочешь играть американские роли, ты должна сломать Наташу. И я ее била года полтора, а потом поняла: как только одену это отношение, вот я и есть американка. Но я другая. Все во мне нужно было сломать. В последний момент меня осенило, что этого делать не стоит. И вдруг стало легче. Я Наташа, русская. Нравится — хорошо, не нравится — извините. Я решила, что лучше буду с Наташей, чем с какой-то неизвестной, которая может говорить без акцента. И это самое главное.
