Эти десять лет репортерской жизни — сплошное везение. На людей. Главное — не растерять способность удивляться. Да и как тут не удивиться, познакомившись, например, с врачом футбольного клуба “Химки” Алексеем Кнаком. Смотрите: работал себе человек в Москве, множество замечательных тренеров повидал — от Игоря Турчина до Михаила Гершковича, преуспевал, короче... А потом — уехал в Махачкалу. На три года. Вышел вместе с “Анжи” в высшую лигу — даже до суперсенсационного четвертого места успел добраться. И оттуда вернулся уже не в Москву, а в Подмосковье. В Химки...
— А ведь когда-то были вы “нормальным” врачом — и никакого, понимаешь, футбола...
— Даже на “скорой” поработать успел. Поначалу. Так принято было — после института год работаешь с дипломом, но без юридической ответственности. Этот год на московской центральной подстанции никогда не забуду. Школа молодого бойца. К нам, например, как-то Высоцкого привезли — запой прерывать... А случаев, когда приезжаешь по вызову и попадаешь в какую-то историю, у каждого врача “скорой” полно. Я так как-то приехал по адресу, смотрю — дом под снос. Сидят наркоманы. Быстро милицию вызываю — те приехали, выручили, а то вообще могло скверно все закончиться. Полгода работы на “скорой” достаточно, чтобы всю оборотную сторону Москвы изучить.
— Поэтому “сбежали” в Спорткомитет?
— Случай уникальный по набору совпадений. По знакомству мне справили местечко в МОНИКИ, есть такая клиника. Специализация у меня была “реанимация и скорая помощь”. Объяснили: доезжаешь до проспекта Мира, а оттуда трамвай какой-то ходит — то ли десятый, то ли еще какой. Выхожу, жду — нет и нет... Рядом стоит ухоженная бабушка. Звать ее, потом выяснилось, Наталья Ароновна Белая. Профессор, доктор медицинских наук. Стоим рядом, спрашивает: “Мальчик, вы случайно не в МОНИКИ едете?” — “Да”. — “Я тоже туда, на конференцию...” И отправились с ней пешком, по дороге говорим... Рассказываю — вот, иду в реанимацию устраиваться. “Знаете, это не каждый врач выдержит! Идите лучше в спорт, я вам помогу. Порекомендую. К Олимпиаде молодые нужны...” Тогда я развернулся и пошел домой. Как выяснилось, в большой спорт — и надолго.
— Бабушка — это судьба?
— Как же иначе? До сих пор никто не верил, что никакого блата у меня не было — а так карьера сложилась: Спорткомитет, сборная СССР, России... Но сначала отправили меня работать в допинг-лабораторию.
— Проверив по линии КГБ?
— Конечно. Спрашивают: “Как ваша фамилия?” — “Кнак” — “Имя-отчество?” — “Алексей Аполлоныч...” — “А можно ваш паспорт?” Вы дело мое посмотрите, отвечаю. Там, мол, все есть. Стали проверять — а у меня в династии одни медики. И мама, и отец, и брат, и бабушка, а дед вообще основатель туркменского медицинского института. Стал работать в допинг-контроле, а после перешел на женскую легкую атлетику.
— С анаболиками сталкивались?
— Конечно: не только в ГДР или Чехословакии, но и у нас тоже их использовали. Тренер, деликатно говоря, обязывал врача делать все как надо... Приходит спортсмен со своей ампулой, а ты — вкалывай. Но у меня на этот счет совесть чиста...
— То есть?
— Я колол только витамины. Больше ничего. За все годы ни разу допинг ни одному человеку не ввел...
— И ни разу вас тренер не поймал?
— Ни разу. Только потому, что я лично не был задействован на программах по анаболическим стероидам. Другие этим занимались. Ко мне приходит, например, человек из сборной в Кисловодске, приносит ампулы — делайте, дескать, доктор, мне вот эту инъекцию. А там жидкость оранжевого цвета. Я незаметно заменяю на свои витамины — с виду не отличишь.
— И зачем вам было рисковать, простите?
— Сказать “по нравственным причинам” — это, наверное, высокопарно... Пытался одно время этим глупым людям что-то объяснить, так они в глаза тебе смотрят — и не понимают ни-че-го. “Вкачивайте, доктор...” У них своя жизнь, а тут приходит какой-то молодой доктор — и что-то втирает. Самое любопытное, что потом я оказался в пулевой стрельбе — и там тоже столкнулся с проблемой допинга...
— Да там-то они откуда?!
— Там — препараты, которые блокируют сердечный ритм.
— Это когда спокойный делаешься?
— Ну да. Снижение пульса, снижение давления, человек будто забывает, что чемпионат мира или Европы идет. А раньше ребята-пулевики вместо допинга водку пили, пока алкоголь не попал в список запрещенных препаратов... Стакан водки засадишь — и первые полчаса ничего не дрожит. В 60—70-х — считалось нормальным... А сейчас книга с перечнем всего запрещенного стала такой толстой, что туда, кажется, попало все, что можно. Сильно подозреваю, что в этом заинтересованы определенные бизнес-круги...
— Из стрельбы вы перешли, кажется, к великому Турчину?
— Да, в гандбол. Турчин — личность, конечно, выдающаяся. Наша с ним работа — целая эпопея. Забавного столько было, что вспоминать устанешь... Помню, после каждого международного турнира за границей непременно был банкет. Приезжаем в Чехию, отыграли, идем в этот зал... Турчин противником алкоголя сроду не был, сам это дело уважал и другим никогда не препятствовал. Отыграли, выиграли — а выигрывали мы практически все — пожалуйста! Но — легкие спиртные напитки. Пиво, шампанское, ликер... Одна девочка только-только попала в сборную из своей провинции, неопытная — так столько себе всякого по бокалам намешала, что в полный осадок выпала. Вокруг светомузыка, то зажигается свет, то гаснет. Свет потух — все на месте. Зажегся — одной девочки нет. Турчин: “Шо такое? Гдэ Таня?” А Таня под столом...
Но интереснее всего на Кубе было. Приезжаем, смотрим — ездят какие-то старые американские “Паккарды” 51-го года, дверей нет, вместо сиденья — табуретка. Да-а, думаем... Идем гулять. На площади Фидель речь толкает, толпа — море разливанное. Стоим, слушаем — и сами загораемся! Уникальный ораторский дар, конечно... Толпа ревет, хоть на Америку за ним готова, хоть куда. Да я сам тоже готов в тот момент был — на Америку, Фиделя наслушавшись...
— А когда с гандболом завязали?
— В 94-м. На год вообще ушел из спорта, а потом Зураб Орджоникидзе пригласил в молодежную сборную по футболу. Работал с Гершковичем Михаилом.
— Футбольные порядки не шокировали?
— Еще как шокировали. После женских сборных... Простота общения убивала. До этого ко мне только на “вы” обращались по жизни: “Можно, доктор?” — а здесь как-то: “Слышь, ты...” — “Ты как со мной разговариваешь?” — “А как?” — “На вы”. — “Тогда и ты меня на “вы” называй, у меня уже ребенок есть...” Я тогда промолчал, а вечером, в полпервого, встречаю его. А отбой у Гершковича очень четкий был — в одиннадцать. Парню про это и говорю, он кулаки в ход — пришлось за шиворот его в тренерский номер оттащить. Гершкович его тогда выгнал со сборов.
Тогда я еще и в том убедился, насколько мир футбола тесен — на следующий день меня уже расспрашивать начали, тот ли я Кнак, который с Коваленко подрался. И до сих пор расспрашивают. Еще интереснее, что потом с Костей как-то в Новогорске встретились — сам первый здороваться подошел... Я понял — тогда “переклинило” его просто, переходный возраст... Ну а потом с Михаилом Данилычем немножко разошлись во взглядах на питание спортсменов — и вынужденный простой еще на год.
— Пока не вернул в футбол Бышовец?
— Он самый. Как только принял национальную сборную, сразу меня и пригласил — с Ярдошвили из “Локомотива”. Прошли вместе все шесть поражений той сборной, вместе из нее и ушли. Опять без работы сижу — как-то вечерком сразу после Нового года Гаджиев Гаджи Муслимович мне домой дозванивается. Предлагает поработать вместе с ним и командой “Анжи”. Симпатия к Гаджиеву роль сыграла — почти сразу “да” ответил. Судьба меня вообще сводила всю жизнь с классными тренерами... Я им всем благодарен — не передать словами насколько!
— Догадываемся, каким вышел первый год для вас в Махачкале.
— Не представляете! Летали на игры “кукурузником”, военным самолетом “Ан-24” — и называлось все это “чартер”. Проводочки, помню, из того самолета торчат, изолентой перевязаны, два иллюминатора на весь салон, табуретки вместо сидений — заходят какие-то ребята в спортивных костюмах. Оказывается, пилоты. Карту достали, что-то прочертили по ней — и двинули, как сейчас помню, на игру в Томск через тайгу... Все в масле, шумоизоляции никакой — только и молились, чтобы долететь. Слава Богу, приземлились. Гаджи Муслимыч сразу тренировку затеял. Отыграли игру, выиграли — вообще, первая лига прошла на “ура”... Энтузиазм потрясающий. Прекрасное время... Так и дошли до четвертого прошлогоднего места.
— В высшей сложнее?
— Сложнее. Другое отношение, и к врачу — тоже. Требования повысились ровно в два раза. Морально тяжеловато стало — слишком долго без семьи... Но — выдержал. И все мы выдержали. Только институтские приятели удивляться не переставали — как тебя, Алексей, в Дагестан занесло?!
— Мысль не закрадывалась: а может, они правы?
— Закрадывалась, конечно. Сомнений была масса. Потом приглашаю семью погостить, а сам отправляюсь с командой на выезд в Красноярск. Их с самого аэропорта повело немножко — только с трапа спустились, а вокруг сплошь униформа да автоматы. База “Анжи” охраняется, как военный объект, на крыше автоматчики... Уезжаю. А тут в новостях передают: война началась! Представляете состояние?
— Представляем. А как врач к тому относился, о чем сам Гаджиев не раз говорил, — игроки срываются, выпивать начинают?
— Нормально относился. Как и Гаджи Муслимыч, кстати. Если ты ведешь себя по-человечески, после матча выпил немножко пива — что тут такого?.. Сам президент клуба присылал нам 50 ящиков сухого, мы устраивали пикники.
— Ну а как же громкие случаи, которые дошли до газет?
— Да в любой, наверное, российской футбольной команде такое случается. Кто-то перепил? Бывает. Кто-то, выход в высшую лигу отмечая, мебель покрушил в номере? Бывает. Дело молодое... Вызывало это, конечно, недоумение. Но никогда не было жестоких санкций. Гаджиев адекватно воспринимал. Сам он, правда, человек абсолютно непьющий...
— Страшные травмы в “Анжи” бывали?
— Уникальную травму вратарь Армишев получил — я с подобным до того не сталкивался. Резко изменил направление полета, доставая мяч, рванулся — и фактически разорвал себе промежность. Надрыв в области бедер, паха и прямых мышц живота. От пупка до коленей — все было синее. Картина ужасная — громадного труда стоило его убедить, едва не плачущего от страха, что все само пройдет: это гигантский синяк... А моральная травма какая? Боли нет особой, человек раздевается и видит, что половина тела — синяя. Отправился он тут же домой, в Пермь, к знахарям: вот, мол, в “Анжи” доктор меня неправильно лечит, что делать? Ему все подтвердили — само пройдет.
— Ну ладно, скажите, а почему вдруг “Химки” теперь?
— Так сам Бышовец же позвал — он здесь вице-президент нынче. Человек, который, на всякий случай, Олимпиаду выиграл. Да и вообще, тут что привлекает: пытаются сделать настоящий профессиональный клуб — а на стадионе “Новатор”, кстати, поле вообще отличное, даже молодежная сборная России здесь играет...
P.S. Кстати, на днях Алексею Аполлоновичу исполнилось 47 лет. “МК” искренне присоединяется к бесчисленным поздравлениям. Будьте здоровы, доктор!
