Садистские пытки, гибель маленьких детей, обвинения в кровосмешении, смертный приговор — и все это на одну семью. Столько ужасов сразу не бывает даже в самом сумасшедшем сериале.
Но жизнь страшнее. А в российской глубинке страшней на порядок.
Тимониха, Афониха, Прониха, Лобаниха, Куляшиха.
В вымирающих вологодских деревеньках с “женскими” названиями больше волков, чем людей. Рейсовый автобус добирается сюда раз в неделю.
Не чаще доезжает и автолавка — с хлебом, крупами и сладостями. Зубную пасту и шампунь привозят только “по заказу”, как в старые добрые времена спецпайки.
В этой богом забытой глуши, в ветхом домишке схоронились от всего мира Милия Федоровна Юрочко и ее приемный сын, ставший родным, — Сергей Михайлов.
Они никогда не узнали бы друг о друге, если бы не камера смертников.
— Семья у нас какая-то несчастливая, — горестно вздыхает Милия Федоровна. — Три брата у меня было, и всех троих убили, а преступников так и не нашли.
Пожелтевшие фотки с черной окантовкой. Славик, Витя, Коленька. А рядом с ними, сразу за образами, еще две. И тоже в черной рамочке. Симпатичные голубоглазые девчонки — вечно серьезная Леся и хохотушка Анечка.С корабля — на кладбище— Па, привези из рейса машину! — клянчили дочки, повиснув у Володи на шее. Через неделю он уже был на корабле, а еще через два месяца ловил скумбрию в Индийском океане.
У островов Зеленого Мыса на корабль пришла телеграмма: “24.09 сего года зверски убиты ваши дочери. Срочно вылетайте на похороны”.
“Леся?! Анечка?!! Мертвы?.. Убиты?!” Мозг отказывался фиксировать этот бред. Он мчался домой, в Архангельск.
Жуткое убийство 11-летней Олеси и 9-летней Ани Гавриленко потрясло патриархальный городок. Подробности случившегося знали, казалось, все: Лесеньку нашли задушенной в собственной кроватке, буквально искромсанная Анечка лежала в прихожей — эксперты насчитали на ее теле 73 ножевых ранения. Из дома исчезли золото и импортные вещи. В 93-м году хорошее кожаное пальто и заграничный магнитофон были в большой цене.
“Квартиры моряков всегда на особом счету, и их частенько грабят. Но ведь детей никогда не убивали!” — потрясенные мамы увольнялись с работы, лишь бы не оставлять малышей одних. Архангельские предприниматели, только-только начавшие богатеть, объявили за быстрое раскрытие преступления солидную премию. Милиция и прокуратура рьяно взялись за дело.
Мать девочек Галину и бабушку Милию Федоровну, у которой малышки выросли на руках, невозможно было узнать. Кладбище — дом — милиция. Милиция — кладбище — дом. Их ежедневный маршрут.
Через неделю после трагедии не пришел домой муж Милии Федоровны — Сан Саныч. “Признайтесь, что это вы убили внучек, — между побоями требовали от него в архангельской ментовке. — Ах, не хотите... Что ж, сынок-то ваш наверняка посговорчивее будет”. Сан Саныч не понял угрозы.
Через неделю арестовали Мишу — сына Милии Федоровны и брата Галины. “Адвокат не нужен. Обыкновенная “хулиганка”, — отвечали на все вопросы родителей в милиции. И те верили.Исчезнувшая уликаА потом вдруг как гром среди ясного неба.
— Ваш Мишка убил. Долг у него был, вот и решил вашу квартиру ограбить. А девочки, как назло, дома оказались. Поэтому и следов взлома нет, и везде отпечатки его пальцев, — убеждал следователь. — Мне не верите, почитайте его признание, своей рукой писал.
“Долг у Мишки действительно был, но вернуть его не было никаких проблем — он и в пожарке, и в ларьке работал. В конце концов я бы его всегда выручила, и он это прекрасно знал, — раскладывала по полочкам Галина. — Дверь не взломана, но это потому, что Олеся ее сама открыла. Девочки учились в разные смены. Анечка через час должна была вернуться из школы, а Леся, наоборот, уйти. Если бы пришел Миша, Леся оставила бы его дома и спокойно пошла в школу — он обожал девчонок и приходил к нам в любое время. Видно, она выходила из квартиры и столкнулась с убийцей. Поэтому и побежала в кроссовках через всю квартиру, хотя всегда переобувалась в коридоре. Анечка вернулась на полчаса раньше. И ее тоже убили. А то, что Мишкины пальцы по всей квартире, так у нас же ремонт — он приходил накануне и двигал мебель”.
Искать убийц — муторная работа, но если “за скорость” светит большой куш, то отчитаться перед начальством хочется побыстрее. Днем били, ночью насиловали. Много ли надо 19-летнему парню? Мишка подписал все. А когда “в содеянном чистосердечно признался”, к нему наконец пустили адвоката.
— Если бы в милиции повесили преступление на одного Мишку, думаю, у них бы все получилось и сына бы уже расстреляли, — убеждена Милия Федоровна. — Но на ограбление редко ходят в одиночку. Мишку били до тех пор, пока он не выдал своих “подельников”.
“Подельниками” стали два Мишкиных приятеля — Женя Медников и Дима Елсаков. “Да вы трупы живые!” — орали им и плевали в лицо. Видимо, для пущей назидательности Диму облили в камере кипятком (о чем свидетельствует акт экспертизы) и держали с больными почками несколько часов голым на подоконнике в сорокаградусный мороз. Эти тоже сознались.“Миша, родной, держись! У нас еще могут быть дети”, — чтобы хоть как-то поддержать брата, написала ему в записке сестра Галя. Она с мужем размышляла над каждым словом, не зная, как уместить на маленьком белом листочке все, что накопилось на душе. Мишу они не видели уже год. Но в его невиновности были уверены.
И вдруг эта записка, которую Галя сама отдала следователю, превратила их жизнь в еще больший ад. На суде неожиданно всплыл новый мотив убийства девочек: мол, Мишка с приятелями убил племянниц, потому что... находился в сексуальной связи со своей сестрой, и “перехваченная” записка — прямое тому доказательство. А убил, потому что малышки видели, как он выходил голым из спальни. Кроме того, Михаилу приписали и противоестественную связь со своей матерью — об этом он якобы сообщил своим сокамерникам.
Древнегреческая трагедия на архангельский лад обсасывалась на каждом углу. На затравленных женщин показывали пальцем. Но сказать что-то в лицо боялись — их защищала широкая спина мужа и зятя Володи. Из-за этих сплетен и пересудов они с Галей не только не развелись, а наоборот — еще сильнее сблизились. Вскоре у них родилась дочка Машенька.
Чуть ли не впервые в судебной практике потерпевшие и “убийцы” оказались по одну сторону “баррикад”. Это в конце концов и спасло ребятам жизнь. Хотя “самый гуманный суд в мире” приговорил Мишку и Женьку к смертной казни.
“Дурацкий, бессмысленный сон. Надо заставить себя проснуться, и ничего этого не будет”, — успокаивали друг друга родственники смертников. Но сон не прекращался — и каждый последующий суд снова приговаривал мальчишек к расстрелу.
А между тем из дела исчезла единственная реальная улика — клок волос, оставшийся в Лесиной руке. По нему можно было найти настоящего преступника. Если искать. Но “чубчик” в данном деле лишь мешал следствию — ведь пацаны носили короткий модный “ежик”. Письма с волиНовый, 95-й год Мишка и Женька встречали в Архангельском СИЗО.
“Я из первой хаты! С Новым годом, — орал им какой-то сумасшедший, не замечая толстенных стен. — Как здоровье? Как живешь?”
“Сумасшедшим” оказался 20-летний смертник Сергей Михайлов. Так и познакомились. А вскоре Серега впервые за два года получил письмо с воли. Прочитал и разрыдался. Писали ему мамы Миши и Женьки — Милия Федоровна и Наталья Николаевна. “Мы знаем, что ты не виновен и что у тебя никого нет. Мы хотели бы тебе помочь”. Следом за письмами пошли передачи, а потом и свидания. Так, незаметно для себя, они стали самыми близкими людьми.
История Сергея Михайлова вошла в западные учебники по правам человека, глава “Милицейские пытки в России”. Детдомовца, однажды попавшегося на мелком хулиганстве, за три дня “обработали” в вельской ментовке так, что он взял на себя изнасилование и убийство 8-летней девочки.
Кроме “признательных показаний”, у милиции ничего больше не было, но... парня приговорили к смертной казни. А через два года, когда Сергей уже сидел в одиночке и ждал расстрела, в Вельске, на том же самом месте, нашли труп другой малышки. Ей тоже было 8 лет, и ее тоже задушили и изнасиловали в извращенной форме.
К счастью, на этот раз менты вышли на настоящего убийцу. Им оказался Сергей Козлов — маньяк, педофил и извращенец в одном флаконе. На допросах он сладострастно закатывал глаза, когда описывал последние судороги своих жертв, и безмятежно улыбался, предъявляя следователю окровавленные вещи убитых — школьный дневник, пластмассовый обруч и фотографию с памятника, “а то я что-то ее лицо начал забывать”. Козлову за убийство двух девочек дали 15 лет, но и Михайлова никто не освободил. У нас же не приговаривают к смерти невиновных!
Под него снова начали копать, и “всплыло” новое изнасилование. Да не одно, а сразу три. Сергея обвинили в том, что он “в извращенной форме надругался над десятилетними сестрами-тройняшками”. За несколько бутылок водки местный эксперт-криминалист подтвердил факт изнасилования, даже не удосужившись девочек осмотреть. Когда спустя несколько лет по требованию адвоката Михайлова дело все-таки вернулось на доследование, оказалось, что двое из сестренок, ставших уже подростками, все еще девственницы, а третья, по ее словам, потеряла невинность со своим парнем. “Участковый научил нас, что говорить. Ну мы и сказали...” — ничуть не смутились девчонки. Бензопила как аргументВ Малой Липовке, что в Архангельской области, несколько десятков дворов. Из 1200 деревенских как минимум половина конченые алкаши. “Закладывала” и Серегина мать, рожая в перерывах между запоями от разных мужиков новых братишек и сестер. Путь у них был один — в ближайший интернат.
— О чем детдомовские мечтали? Пожрать бы повкуснее да курточку покрасивше надеть! Шли мы с приятелем как-то вечером, увидели парня в новой “аляске”. И, недолго думая, “попросили” нам ее отдать. В результате получили год условно. После детдома я в ПТУ учился, на плотника. Успел поработать в Вельске, в строительной организации. Потом армия.
Как осужденный, Сергей попал в стройбат. За хорошую службу дали ему отпуск. Съездил в Липовку, к бабке, решил туда после армии вернуться.
— На пилораме работы не было, устроился сторожем на ферму. Получал 40 тысяч, а только на хлеб 30 тысяч в месяц уходило. Воровали все, кто на чем “сидел”. Я “сидел” на комбикормах.
А вскоре Михайлов жениться собрался. Парню тут же от колхоза комнатку в сарае презентовали — благо Сережкина невеста местная, из липовских. Поклеили обои, повесили люстру, но до свадьбы дело не дошло. В первых числах октября 1994 года он застудил почки и поехал в Вельскую больницу на обследование.
В это же время, 4 октября, в Вельске убили второклассницу Иру Крашенинину. А 5 октября задержали Сергея — он, условно осужденный, значился в милицейских картотеках. В милиции били от рассвета до заката, по больным почкам. Допрашивали ночью. Последний аргумент в сторону “чистосердечного” — бензопила — оказался самым убедительным.
— Трое суток уже пытали. А тут новый дознаватель пришел, еле лыко вяжет. Сбил меня со стула, схватил бензопилу, завел ее с первого раза... Идет на меня и орет: “Или сознаешься, или я тебе ногу отпилю!” Теперь-то я знаю, что и прожженных “урок” ломают, а мне тогда только 20 лет было, и я свято верил, что “моя милиция меня бережет”.
“Липовский маньяк Михайлов” даже на суде не смог толком объяснить, где и как совершил убийство. Впрочем, это никого особо и не интересовало. Главное, преступление раскрыто, девочка будет отомщена — архангельских смертников в 95-м году расстреливали пачками. Сердце в рукахСырой “мешок” длиной со “шконку” и шириной в два локтя, в углу зияет единственная дырка — параша. В архангельской камере смертников Сергей Михайлов прожил пять лет.
— Первый год отсидки самый тяжелый был, — вспоминает Сергей. — Девушка моя, кричавшая на суде, что любит, вскоре вышла замуж. Бабушка тоже от меня отказалась: “Ну что ж, внучок, наделал делов, теперь отвечай”. Даже дядя родной, у которого я в Вельске жил, когда в больницу приезжал, после моего ареста потащил свою дочку к гинекологу — вдруг я ее тоже изнасиловал? В мою невиновность не верил никто! К тому же сначала меня посадили с маньяком Юсуповым, на котором было три трупа, и он с утра до ночи рассказывал, как убивал: “Нож входит в сердце, как в масло. Оно трепещется в руках, хочет выскользнуть...” От такой жизни я приладил веревку к решетке, за которой лампочка болталась, да сиганул.
Решетка не выдержала и рухнула. Михайлова перевели в одиночку. Вскоре кто-то из смертников передал ему свою Библию.
“Господи, как я жил — руки свои поганые совал куда не следует... Все правильно, расстрелять меня надо”, — окончательно решил Серега, прочитав Новый Завет...
За три дня до подписания моратория на смертную казнь в России “шлепнули” 86 человек. В Архангельском СИЗО осталось 15 смертников, среди них были и Мишка с Женькой. К этому времени их родители уже продали все, что могли, и добивались справедливости в Верховном суде. Большинству смертников расстрел заменили на пожизненное заключение. Михайлову дали 25 лет и отвезли на Онегу, на зону.
Там Серега встретил Козлова, из-за которого он уже шестой год срок мотал. Не поверил даже, что такой плюгавенький мог вельских девчонок убить, все сомневался — вдруг его тоже менты подставили. “Мои малышки, — охотно признался Козлов. — Давно их выглядывал, все случая ждал. Снятся они мне часто — будто мы все вместе, взявшись за руки, гуляем на лугу. Хорошо...”.
За четыре месяца Михайлова так измочалили, что в другую колонию — в Карпогорах — он приехал настоящим зверьком. Не мог даже разговаривать.
Только в 2000 году — через четыре года после того, как посадили Козлова! — с Сергея сняли обвинение в убийстве вельской девочки. Зато оставили статью за изнасилование сестер-малолеток да прислали уведомление, что он заочно осужден за кражу липовских комбикормов, хотя срок по этому преступлению уже вышел. За деревенских девственниц Михайлову “впаяли” 15 лет.
В общей сложности он просидел семь лет. Освободили его только три месяца назад, “условно-досрочно”. Любой юрист знает: больше трех лет обычно не скидывают. А здесь — полсрока. “Значит, само совершение преступления под сомнение поставили. Прогресс! — улыбается Сергей. — Глядишь, через несколько лет дело снова пересмотрят и с меня вообще все обвинения снимут”. Милицейская “галочка”?Сразу после освобождения Милия Федоровна пригласила Сергея пожить у них с мужем в вологодской деревне. “За эти годы он мне как сын стал, — говорит она. — Мальчишка еще, а столько страданий перенес и человеком остался. Добрый он очень и сильный. Духом сильный — такие от невзгод только крепче становятся”.
В деревне, где скрылись от чужих назойливых глаз Милия Федоровна и Сергей, грязь непролазная да скука смертная. В черных избушках доживают свой век несколько никому не нужных старух.
— Да ты ничего не понимаешь — здесь здорово! Тишина, спокойствие, лес. Мне нравится. В лес, правда, я уже не хожу, — насупился Серега. — Бабка какая-то по грибы-ягоды пошла и заплутала, а участковый первым делом ко мне: “Что ты делал, Михайлов, в пятницу вечером?” Старушка, к счастью, вернулась домой, а у меня на душе все равно противно — что же меня теперь всю жизнь подозревать будут?
В хате пахнет пирогами, которые тетя Миля только-только вынула из печи, и парным молоком. Она достает из старенького шкафа огромную кружку и до краев наполняет ее белой пенящейся жидкостью. Серега выпивает за секунду.
— Он из тюрьмы пришел — смотреть страшно, — тихонько причитает Милия Федоровна. — До дома сам дойти не мог, падал от усталости. Врачи дистрофию поставили. Сейчас вроде откормила немножко. Но все равно — парню 27 лет, а для него за водой сходить целая проблема. Как бабка-вековуха, несколько раз по дороге остановится, на корточки присядет. Его бы врачам хорошим показать, у него ж шишка огромная осталась на позвоночнике с тех пор, как в Вельском РОВД выбивали признание. А какие у нас тут лекари?
Мишка, родной сын Милии Федоровны, просидел пять лет. Уже год на свободе. У ребят — тьфу, тьфу — все сейчас идет на лад. Мишка на работу устроился, с девушкой живет (поэтому-то тетя Миля с мужем в деревню и уехали, чтобы молодым не мешать). Вот только взгляд у него какой-то потухший... В конце концов освободили его с друзьями “за недоказанностью”. А это значит, что в любой момент, “в связи с вновь открывшимися обстоятельствами”, могут посадить снова.
“Я в тюрьму больше не пойду — руки на себя наложу”, — очень спокойно констатирует Мишка. Так говорят, когда все уже решено.
А недавно в прокуратуру вновь вызывали его сестру Галю. Попросили их с мужем опознать пропавшие восемь лет назад сумку и вещи.
Это были ИХ вещи.
— Вроде бы принес их какой-то мужик и сознался в убийстве наших девочек, — качает головой Галина. — Дали нам какие-то документы посмотреть, а у меня перед глазами все поплыло. Вспомнила суды, обвинения... Ну не верю я больше нашей милиции и прокуратуре, чтобы там ни говорили! Для того чтобы убедиться, что это настоящий убийца, а не очередная “галочка” из милицейского отчета, надо нанимать адвоката, который бы разобрался в бумагах. А денег на это нет. Мы больше ничего не хотим — лишь бы нас оставили в покое и больше никто из невиновных не пострадал.
Все эти годы Милия Федоровна просила у Бога только одного: наказать ментов, сломавших жизнь обычных мальчишек. По делу Михайлова и ее сына работала одна и та же следственная группа!
Напрасно просила: менты те по-прежнему при погонах, а некоторые до высоких должностей дослужились — один уже в замначальниках областной милиции ходит.
Теперь она молит Всевышнего о другом — чтобы Мишка ее к бутылке не прикладывался и в тюрьму не загремел, а Сережка невесту хорошую нашел да на работу устроился.
ЛЮБИТЬ, ЖАЛЕТЬ, ПРОЩАТЬ умели на Руси всегда.
— Теть Миль, ну чего ты задумалась? — отрывает ее от икон Серега. — Лавка с продуктами приехала, надо бежать. Чего брать-то будем?..
