Девушке ничего не стоит влюбиться в поэта. Особенно если он состоит из туманов и недосказанностей. Особенно если им так много написано о девичьем. Особенно если поэта зовут Александр Блок.
Светлана Мисочник училась в солнечногорской школе №1, носящей имя кумира. Объяснять учащимся этой школы, кто такой Блок, живший неподалеку в Шахматове, не требовалось. Томик стихов и без этого лежал в каждой парте. Однажды раскрыла его и Светлана.
“Я пришла к поэту в гости. Ровно полдень. Воскресенье. Тихо в комнате просторной, а за окнами мороз”.
Написавшая это Ахматова тоже была в него по уши. После именитой соперницы рассчитывать на взаимность не приходилось. К тому же в гости ходить подмосковной школьнице было некуда. А так хотелось — чтобы наоборот. Желание явно несбыточное.
Теперь каждый день, очень буднично — и не поверится! — приходя на работу, она стоит на крыльце, а в руках у нее ключи, и она здесь хозяйка.
— Знала всегда, что открою Дом-музей Александра Блока и, возможно, стану его директором, — говорит Светлана Михайловна.
Ждать события пришлось в общей сложности больше тридцати лет.
История шахматовского родового гнезда подразделяется на три неравноценных периода. Первый — это когда в усадьбе рос и мужал будущий великий поэт. Второй — когда в революцию имение помещика Блока сожгли. Третий начался в 1970 году, когда на место бывшего пепелища потянулись любители поэзии Блока и в порядке неформальной традиции проторили к поэту тропу. В первое воскресенье августа они собирались на шахматовской поляне, садились в кружок и с горячечным блеском в глазах читали друг другу стихи. Открывавшиеся с холма подмосковные дали напоминали о чем-то.
“Сквозь кровь и пыль... Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль...”
Блок как никто умел внушать к себе поклонение. Один из немногих официально разрешенных “старых” поэтов, он отдувался за весь Серебряный век. За всех своих вычеркнутых, прикрытых собратьев по цеху.
Чтения на поляне плавно перерастали в Блоковский праздник поэзии — он принимал всероссийское очертание. В 81-м вышло правительственное постановление: создать заповедник Блока в Шахматове.
— Организовать музей-заповедник... Но как? — вспоминает Светлана Михайловна. — И может ли считаться мемориальным музей, в котором нет ни единой подлинной вещи?!
Не сохранилось ведь ничегошеньки — даже фундаментов: все выгорело дотла. Пробовали раскапывать — выкопали осколки посуды, пригоршню ржавых гвоздей, куски изразца... Негусто! Оставались еще описания, схема усадьбы и фотографии. Но потом началась перестройка, и стало не до стихов. Признавший пролетарскую революцию Блок (кстати, ею же и загубленный) показался неактуальным. На этом можно было бы ставить жирную точку. Дело всей жизни. Но...
За какой-нибудь год форсированными усилиями Министерства культуры Московской области в августе 2001-го, аккурат к 80-летию со дня гибели Блока, дом в Шахматове был полностью реконструирован — по сохранившимся документам. Когда же на традиционные чтения в Шахматово приехали почитатели, выстроилась такая длинная очередь, что пришлось кричать в мегафон: “До наступления темноты Дом-музей, к сожалению, не сможет принять всех желающих!..”
Самым невероятным, конечно, было вернуть дому принадлежавшие ему вещи. Вот где Светлана Мисочник вспомнила добрым словом законченный ею Историко-архивный институт (на музейных работников в те времена не учили — получала “смежное” образование). В 1984 году она уже работала хранителем фондов будущего музея, собирание которых похоже на роман “Двенадцать стульев”. Зеленые кресла Блока “выплыли” из сарая, куда их для верности спрятал потомок шахматовской крестьянки Филатов. В отдаленной деревне “промелькнули” фамильные зеркала. В какой-то избе отыскался бабкин комод. В другой указали, к кому перешли непригодные в крестьянском быту буржуазные жардиньерки. За Москвой обнаружилась дедова тумбочка. Книги поэта, об утрате которых он больше всего скорбел, обнаружились в Клинской районной библиотеке.
Интрига банальная и знакомая: “прихватизация” дома в 1918 году была “проголосована” решением Вертлинского сельсовета. В 1921-м, чтобы скрыть разграбление, дом подожгли. “Ужаснее всего смешение человеческой породы с неизвестными низкими формами. В мужиках это бывает вообще — вот почему ехать теперь в Шахматово не могу”, — писал Блок за три года до революции. Говорят, что его отягощал дар предвидения.
А спустя почти что сто лет случилось непредсказуемое. Пропажи сами вернулись в дом. В том числе вернулось и то, что никогда из дома не пропадало...
Первым, узнав об открытии Дома-музея, приехал художник Илья Глазунов — привез подзеркальный столик. Который был куплен “на память” у местного жителя. Потомки декабриста Якушкина привезли полотенце, расшитое бабкой поэта, — его сберегли еще в Ленинградской блокаде. Москвичка М.С.Швырева принесла чашку, расписанную женой Александра Блока. Может быть, и она из Шахматова?.. Дочь писательницы Мариэтты Шагинян Мирэль отдала пианино, на котором играл сам Рахманинов. Инструмент, правда, не имел ни малейшего отношения к Шахматову, но тот факт, что Рахманинов...
За окном — по цитате — мороз, на дворе стучат топоры. Достраиваются дворовые “службы”, впереди еще много работы. На ветру колышутся вязы, вдалеке стынет лес, поле перебегает поземка...
“И дверь звенящая балкона открылась в липу и сирень”. Теперь все на месте.
28 ноября в шахматовском доме впервые за много лет отметили день рождения Блока.
