За неделю скорбная статистика теракта переворачивалась для нас несколько раз. Сперва мы пытались определить количество захваченных в чеченский плен. Потом с отчаянием глядели на скудные списки освобожденных. В субботу утром жадно ловили сведения о том, сколько же оттуда, из Театрального центра, освобождено, а уже к вечеру главными для всех цифрами стали те, что обозначали число погибших...
Официально объявленный день траура по погибшим заложникам миновал. В понедельник по всей России приспускали флаги, устраивали минуты молчания в школах и институтах, “глушили” на корню развлекательные мероприятия и телепередачи. Уже сутки спустя практически все следы скорби, назначенной властями, исчезли без следа. Но скорбь человеческая никуда не пропала. Сейчас она захлестнула морги и кладбища, где люди провожают в последний путь жертв московской трагедии.
Эта волна нарастает. Во вторник были похоронены первые шестеро. Вчера родные и близкие попрощались еще с сорока погибшими. Траурные процессии отправились на кладбища нескольких подмосковных городов — Красногорска, Жуковского, Химок, Люберец, Дубны, но основную часть скончавшихся заложников привезли на столичные погосты.
Ежедневно Москва хоронит 300—350 человек. В среду у сотрудников ритуальных служб работы было значительно больше.
Непонятный “телепатический” эффект: хотя похоронные автобусы, на которых привозят к месту погребения погибших в ДК ГПЗ, абсолютно ничем не выделяются среди других катафалков, собравшихся возле кладбищенских ворот, среди окружающих людей каким-то образом сразу же распространяется весть о том, что это “покойник с Дубровки”.
— Вон там, видишь, заложника убитого привезли. Ох, бедные, бедные! — перешептываются несколько пожилых женщин, стоящих на площадке перед въездом на Николо-Архангельское кладбище. У них сегодня свое горе, свои похороны — из числа “среднестатистических”, однако боль нашей общей трагедии все равно цепляет за душу. Какая-то старушка в черном, подойдя к “норд-остовскому” катафалку, опускается перед ним на колени, крестится и бьет земной поклон: “Господи! Прими душу невинно убиенных рабов Твоих!”.
Среди погибших в Театральном центре на улице Мельникова имеются не только христиане. Хотя еще в самом начале трагической эпопеи с захватом ДК была информация, что чеченские боевики якобы отпустили всех мусульман, оказавшихся среди их пленников, эти сведения на поверку оказались неверными. Уже точно известно, что по крайней мере один мусульманин все эти дни оставался в зрительном зале ДК и погиб во время штурма. Вчера его проводили в последний путь.
— В смерти Тимура не надо никого винить, его все равно уже не вернуть — так сказала вчера на похоронах вдова погибшего заложника Тимура Хазиева. А ведь именно родные музыканта мюзикла “Норд-Ост” вполне могут предъявить счет властям. Уже после смерти музыканта приняли... за террориста. Видимо, правоохранительные органы рассудили проще: фамилия нерусская — значит, боевик. Родственникам долго не хотели выдавать тело. “Еще успеете заглянуть под крышку гроба”, — “утешали” супругу Тимура в прокуратуре. Кроме того, стражи порядка попытались вломиться в квартиру погибшего. Родственники считают, что от непрошеных гостей их спасла новая стальная дверь: недавно таким же образом и так же неудачно в квартиру пытались проникнуть воры.
Тимура Хазиева похоронили вчера на Даниловском мусульманском кладбище после церемонии прощания в мечети. “Гроб должен быть совсем простым, а цветов не должно быть вообще”, — ворчал родственник погибшего. Но венков очень много, практически все пришли с букетами. У Тимура, коренного москвича, большинство друзей немусульмане, жена — русская.
— Прости нас и прощай, сын. Смерть тебя встретила неожиданно... подло. Прости нас и прощай... — звучит голос отца. Тимур был гордостью своих родителей, с десяти лет он занимался в музыкальном кружке, затем — музыкальная школа, училище, Гнесинка...
— Он был отличным музыкантом, преданным своему делу, никогда не переставал совершенствоваться, даже после окончания института, — говорит вдова погибшего. Довольно долго Хазиев играл в оркестре Министерства обороны, потом — в оркестре мюзикла “Норд-Ост”. Играл он и в тот злополучный вечер.
Коллеги Тимура, музыканты, так и не смогли проводить своего друга в последний путь похоронным маршем — на мусульманских похоронах никогда не бывает музыки. Также по традиции тело усопшего накрыли погребальным ковром. Когда синий гроб медленно опустили в могилу, родственники, друзья и все участники похорон бросили по три кома сырой слипшейся земли.
— У нас ведь не принято! — робко пытается возразить сердобольная родственница.
Еще несколько минут — и гроб уже закопан, на могильном холмике появляется табличка. Мулла поет погребальную молитву, а осиротевшие родители по мусульманскому обычаю раздают всем присутствующим по денежной купюре и по полотенцу. Усиливается дождь.
— Тимур был таким светлым человеком, а провожают его в непогоду, — слышится голос в толпе. Несправедливо. Как несправедлива и сама смерть.
