Политики делятся на две категории: которые много говорят и которые много делают. К последней группе относится и губернатор Подмосковья Борис Громов. Еще в предвыборную кампанию он обещал, что избиратели забудут про задержки выплаты зарплаты, и сдержал свое слово. Говорил Борис Всеволодович, что возьмется за физкультуру и спорт в губернии. Сколько спортивных суперсооружений появилось в области?!
Предстоящий год не явится исключением из этого правила. Настрой “Все во имя человека, все во благо человека” имеет и губернатор, да и областной бюджет, ориентированный на “социалку”.
По этому поводу Борис Громов на прошлой неделе устроил представительную пресс-конференцию.
Те, кто брал заложников на мюзикле “Норд-Ост”, были в большинстве своем чрезвычайно молоды, что говорит о некоей закономерности событий. Получается, что десять лет назад, во время первой чеченской войны, они были подростками. Не видевшие нормальной модели жизни дети выросли вот в ЭТО. И, если следовать этой версии дальше, страшно предположить, скольких бараевых еще увидит Россия…
Третий год общаюсь с детьми из военной зоны, поэтому кое о чем могу судить. Эти ребята ничего не знают об истоках светлой чеченской мечты о гордой независимой Ичкерии — нефтедолларовом рае. Но, так же упрямо заглядывая в глаза, повторяют: “Вам нужна наша нефть, вы — оккупанты”. Они молоды и бескомпромиссны. И не хватает им логики, чтобы понять: на этой войне куча народа заработала миллионы долларов и купалась в той самой нефти, а они получили только жизнь в палаточном лагере, вшей, жалкую гуманитарку на обед и ужин и свободно гуляющий среди беженцев туберкулез. Видеть голову ребенка из лагеря с целой колонией насекомых — поверьте, это не для слабонервных. И врать девочке с навсегда испорченной печенью, что круги под глазами — это ненадолго, очень нервотреплющее занятие...
После октябрьского ЧП с СМИ они общаются неохотно и держат журналистов на приличном расстоянии. Но для “МК” было сделано исключение. Я для них “гасски” — так чеченцы называют всех русских, что означает “чужой”. А они… Это дети думают, что они Муса, Мариам, Ахмед, Эльза или Луиза. Для чиновников все они ВэПЛы — временно перемещенные лица. Почти по Гарри Поттеру, которого маленькие лагерники знать не знают. Подозреваю, что непонятное ВПЛ меньше режет слух и обывателю, и власть имущим: ведь назови явления своими именами — и как неприятно все выходит: пострадавшие от войны люди, то есть беженцы, живут в лагерях и вагончиках годами, недоедают, болеют чуть ли не всеми пунктами медицинской энциклопедии и часто лишены элементарных атрибутов гигиены. И это не бравые бородатые молодцы (образ чеченца-террориста давно определен), а те самые, спасенные нашей великой и могучей от бандитского режима, несчастные и очень давно не мытые люди.
2 ноября в Москву прибыл поезд из Ингушетии, который привез 105 чеченских беженцев. Прямо с вокзала все они отправились в подмосковный Подольск. Тогда перенервничали все. Чеченки, каждая из которых долго добивалась, чтобы именно ее ребенок попал на лечение в подмосковный санаторий, в последний момент отказались отдать детей, потому как испугались за их безопасность. Руководитель Фонда депортированных народов Алихан Ахильгов, который вез детей, тоже не знал, как встретит столица, поэтому позвонил в областное правительство и на всякий случай поинтересовался: “Ничего не изменилось?..”
Мы собирались выпускать этот репортаж, что называется, с колес, но передумали из-за почти ежедневных сообщений о забитых насмерть кавказцах и азиатах. А финальную точку в решении молчать поставил один показательный факт: социологи в разных российских аудиториях предлагали решить задачку — известно, что из десяти человек двое виновны в убийстве, но неизвестно, кто именно. Как поступить: расстрелять ли всех десятерых или всех отпустить? Большинство ответило: расстрелять всех. Поэтому пишу сейчас, когда поезд Москва—Назрань уже увез ребят из палаточных лагерей обратно.
Фонд депортированных народов и его руководитель Ахильгов занимаются поиском путей оздоровления детей из зон локальных конфликтов за границей и помощью беженцам вообще. Поддерживают не только чеченцев, но и обездоленных детей Ингушетии, Ставропольского края, Армении. Есть среди объектов их заботы и русские. Тот же Грозный всегда вмещал в себя несколько национальностей.
— Бомбы не выбирали, на чью квартиру или дом им падать... — просто объясняет Алихан.
За последние восемь лет усилиями фонда более четырех тысяч детей были вывезены на реабилитацию с территории военных действий и палаточных лагерей, тысяче из них посчастливилось отдохнуть и поучиться за границей. Украина, Болгария, Германия, Бельгия, Румыния, Польша, Испания, США, Англия и ЮАР откликались на просьбы фонда.
Сейчас шесть детей из зоны локального конфликта находятся в Америке и четверо — в ЮАР. Пристраивать стараются к своим, потому что правила в мусульманских семьях особенные. Посему даже юаровцы, приютившие маленьких беженцев, — это выходцы из Индии и Пакистана. Кроме того, ребята, попавшие еще в 1996 году на Майорку, прижились там, и сейчас две русские девочки из грозненского интерната скорее всего получат вид на жительство. Но в последние годы помощь как-то иссякла.
Благотворители Центральной России, если не считать частных лиц, в этом году были представлены только саратовским губернатором Аяцковым, столичным мэром Лужковым и губернатором Московии Громовым. Последние второй год подряд выделяют несовершеннолетним беженцам путевки в санатории. Этой осенью у фонда появилась возможность вывезти 200 детей. Но благое дело чуть было не накрылось медным тазом. По причине, простите, банальной: путевки есть, а денег на дорогу нет. Ахильгов куда только не обращался. Гордым молчанием ответили властные структуры, депутаты и миллионеры. Деньги на дорогу ВэПЛам из палаток несли в основном… пенсионеры: кто пятьсот рублей, кто тысячу.
— К великому моему стыду, ни один чеченец, ни один ингуш не дали ни копейки, — разводит руками Алихан. — У многих из диаспоры просил, в том числе и у Умара Джабраилова, который выставлял свою кандидатуру на выборах...
Неожиданно откликнулось посольство Швейцарии, что в общем-то и спасло ситуацию, потому что проезд оно оплатило в полной мере.
Так что ребята из палаточных лагерей “Бэла” и “Алина” (Судженский район) все-таки прошли курс реабилитации во Владимирском доме отдыха и подольском санатории. Отбор счастливчиков был достаточно жестким, ведь в упомянутых лагерях живет не менее двадцати тысяч человек, поэтому в списки попали только сироты и маленькие ВэПЛы из многодетных семей (кстати, по тамошним меркам — тех, где более пяти детей). Кроме того, чтобы не нервировать народ, ввели и возрастные ограничения: в санатории поехали девочки до 15 лет и мальчики до 12. Приехали, как полагается беженцам, почти без обуви и теплой одежды. Спасибо, сотрудники натащили из дома и сапожек, и курток, москвичи и жители области тоже помогли, так что теперь одеты все. Конечно, три недели нормальной жизни в год — это безумно мало, но хоть что-то. Срок пребывания беженцев под Москвой почти подошел к концу, когда позвонили из Питера и предложили привезти десятерых детишек смотреть “Аврору” и Петергоф, оплатив все расходы. Счастливчики кричали, что едут в город президента…
Вторая категория маленьких ВэПЛов, прибывших в Подмосковье усилиями фонда, — это дети, взятые на временное проживание коренными жителями. Этим детям повезло немного больше, потому что их существование в человеческих условиях, как правило, растягивается на месяцы. У них много общих черт: большинство их отцов — пропавшие без вести, а матери — измученные постоянными побегами с выводком детишек на руках женщины. Почти все дети мастерски умеют прятаться от бомбежки, сливаться с темнотой и спать на мешках с картошкой. Но каждая из их историй по-своему неповторима.
15-летняя Амина самым ярким воспоминанием назвала совершенно дурацкое происшествие, едва не стоившее ей жизни. Ее бабушка не пришла домой до темноты, и девочка, испугавшись, пошла ее искать. Устав от блужданий под прицелами чеченских и российских снайперов, решила спросить у власти. Что было дальше, она осознала только спустя пару лет. А тогда запомнила только, как здоровенный мужик в камуфляже выбежал из штаба. Странно, как заяц, отталкиваясь от земли, скачками подлетел и с криком “… твою мать!!!” подхватил ее на руки. Оказывается, она шла между растяжек, которые выставлялись вокруг здания каждую ночь… Потом выяснилось, что мужчина, так бодро рванув за девчонкой, не посмотрел на план растяжек. Кто им тогда обоим помог — Господь или Аллах — загадка, но оба живы.
13-летняя Седа — самая на моей памяти непримиримая. Северокавказская кровь покоя ей не дает. Она спорит до тех пор, пока ее черные глаза не начинают метать молнии. Но и она, прожив в Московской области всего несколько месяцев, пересмотрела большую часть своих взглядов. Нет, любить русских она не будет, но и снайперскую винтовку в руки не возьмет. Седа говорит, путая свои мысли с чужими, взрослыми, то о чеченской нефти, которая так нужна москвичам, то об учителе русского языка Светлане Шахитовне, которая рассказывала детям о жизни и творчестве Пушкина в палаточной школе.
— После того как сожгли нашу квартиру и огород в Заводском районе Грозного, мы переехали в вагончики, потом — к родственникам, от родственников — в палаточный лагерь. Там и живем два последних года. Мой папа ушел из дома и с тех пор числится пропавшим без вести. Я к федералам нормально отношусь, но только, знаете, им огромные деньги за войну дают и вообще все дают, чего они только пожелают.
Очень дикая поначалу, девчонка боялась даже надеть джинсы: если мама узнает — голову снимет. В конце концов она освоилась с мыслью, что мама-то там, а сама Седа здесь, и вопрос был решен в пользу штанов. Седа полчаса вертелась перед зеркалом, борясь с искушением улыбнуться собственному отражению.
Маленькому Мовсару и его старшему брату Муслиму по чеченским меркам повезло несказанно. Во-первых, они не видели первой чеченской войны, во-вторых, у них живы и мама, и папа. И, в-третьих, по своей “счастливости” их история уникальна. А началось все с того, что после окончания первой чеченской кампании их родители, строитель Зэнди и специалистка по бухучету Дуги, жившие в Казахстане, уверовали в то, что последний залп уже прозвучал, и вернулись на родину в Старопромысловский район Грозного. Отец сразу принялся за строительство двухкомнатного частного дома. Когда, как вспоминает Мовсар, начали бомбить и люди побежали из города, глава семьи отвез жену и детей к родственникам в село Валерик, а сам остался сторожить стройку. Но через месяц тоже уехал. Муслим из мальчишеского любопытства бегал потом смотреть на разрушенный дом: ракета установки “Град” разобралась с их имуществом по-своему. Так семья в полном составе оказалась сначала в палаточном лагере под Слепцовском, а потом отправилась кормить вшей под Карабулак. Их палаточная жизнь тянется уже четыре года. И вот однажды они встретились с Ахильговым. В Подмосковье сначала три года назад попал Мовсар. Военнослужащий Олег из Коломны откликнулся на объявление фонда с просьбой по возможности приютить на холодный период маленького беженца. Потом, посмотрев на то, во что в лагере превращается ребенок, решил приютить и остальных детей Зэнди и Дуги, то есть мальчика и двух старших девочек.
— Здесь они по крайней мере учатся, — говорит Олег. — Девчонке 15 лет, а она не знает, что такое глобус! Да и дом, тепло...
Войны Муслим и Мовсар, слава богу, не видели. Они ее только слышали: когда взрывы слишком близко подошли к их убежищу, родители решили в темпе драпать в Ингушетию. Самый лучший друг Мовсара — это одноклассник Витька из соседнего квартала: они прикипели другу к другу с первого класса. Кстати, голубоглазый приятель тезки убитого террориста решительно возмутился, когда я сказала, что у Мовсара необычное для здешних мест имя.
Эльзе — семнадцать. Поэтому она помнит больше, чем все остальные. Но говорить с ней сложно. Начиная отвечать на вопрос, она хронически сбивается на воспоминания: “А Руслан наш знаешь какой смешной был! И улыбался хорошо так — с ямочками. Он веселый, наш Руслан…” Из четырех братьев в живых остался один, но где он — Эльза не знает. Мечтает она стандартно: хороший муж, теплый дом, куда можно звать много гостей. Будто все это у нее уже есть, и домашние заботы — главное. Она учила меня делать чеченскую колбасу. “Берешь одного барана...” — упрямо и с блеском оживления в глазах повторяла она, невзирая на ту особенность, что мне, городской жительнице, просто негде взять этого самого барана.
Человеческая жизнь — удивительно безразмерная штука: она легко вмещает в себя и плохое, и хорошее, и последнее в ситуации выбора всегда перетягивает. Эти дети в силу возраста готовы любить весь мир — тот самый, который так не спешит любить их. Так почему бы этим не воспользоваться? Покажите им нормальную жизнь — и кто знает, от скольких террористов избавит себя Россия?..
Упомянутый Олег высказал умную мысль: “Представь, если каждый город примет на жительство хотя бы пятерых детей-беженцев, — сколько проблем одним махом решат обе стороны!” Но кажется, что этой мысли ничего не светит. Двое постоянно проживающих в Подмосковье мусульман пришли в одну из горадминистраций к начальнику от соцзащиты и просили в аренду заброшенное здание, числящееся на балансе управления. Просили как раз под устройство дома для маленьких ВэПЛов, все расходы брали на себя, благо и спонсор американский был. Но чиновник выставил такой список заведомо невыполнимых требований, что желание помочь померло в считанные секунды. А ведь, если мыслить логически, — дети-то наши, российские, и можно было бы на защищающую их программу расщедриться, благо много не просят. Или кому-то выгодно, чтобы “пополнение” росло в зверских условиях и набиралось ненависти?..
P.S. Зима уже пришла. Поэтому фонд в который раз обращается за помощью к тем, кто может на зимний период принять в семью ребенка из палаточного лагеря. Желающие могут звонить по тел. 160-08-70 или по е-mail: lm@kolomna.ru
