Лучший русский роман — в центре страстей по литературной премии Букер. Результат объявлен двенадцать дней назад. Победу в этот раз одержал писатель Олег Павлов с повестью “Карагандинские девятины”. Повесть неожиданная, во многом непредсказуемая, впрочем, как и сам ее автор. Во всяком случае, так, как он решил распорядиться своей премией, до него не делал никто. Действие повести “Карагандинские девятины” разворачивается на азиатских задворках советской империи в абсурдное время ее распада. Это подлинные и трагичные судьбы людей на фоне жестокого, почти фантастического бытия страны и народа. Главному персонажу открылась мучительная дорога в реально существующий ад.
Из досье “МК”: Олег Павлов — 32 года. По призыву служил в конвойных войсках. Окончил Литературный институт им. Горького. Его первая повесть “Казенная сказка” входила в шорт-лист Букера, когда автору было всего 24. Повесть “Карагандинские девятины” сначала опубликовал журнал “Октябрь”, а теперь ее можно прочесть в книге Павлова “Повести последних дней”. С самых первых публикаций Павлов замечен и поддержан “МК”.
— “Карагандинские девятины” бесцеремонно ругали неуспешные газеты. Что помогло вам не реагировать на грубость и несправедливость?
— Я внутренне был защищен с тех самых пор, как вышла “Казенная сказка”: тогда писали те же загробные статьи. Думаю, теперь критики уже поняли, что со мной они ничего сделать не могут. Все зависит от меня, от самого автора. Я защищен желанием и решимостью писать. Критика не влияет на меня. Я реагировал на нее, когда “Казенная сказка”, финалистка Букера-95, подверглась обстрелу. Сейчас меня защищает смирение. Надо думать о главном. Не терять времени — жизнь коротка. Одна газета сообщила, будто я был тюремным охранником. Никогда им не был! Меня призвали в 19 лет в конвойные войска и направили в лагерную роту. А в тюрьму идут служить по доброй воле. Для меня служба в лагерной роте — трагическая часть жизни.
— Другие придираются к вашей “Казенной сказке”: Довлатов в своей “Зоне” рассказал о конвойных войсках весело, иронично, а у Павлова — трагедия?
— У каждого писателя свой опыт, собственный выбор. На различии выросла вся литература. Ведь Солженицын о лагере писал совсем не так, как Юз Алешковский...
— По вашему роману “Дело Матюшина” можно догадаться, через что вам пришлось пройти... Что с вами в лагерной роте проделывали?
— По лагерным законам нельзя давать показания. А я посмел свидетельствовать, когда меня допрашивали следователи, что там действительно били человека. За правду могут и убить. Что мне оставалось? Дожидаться медленной смерти? Думал я, думал и решил: лучше попытаться оказать сопротивление, побороться за жизнь. Я дрался, сопротивлялся. Случаев было много. А если ты даешь отпор — твой конец известен. Со мной это и произошло. Я вернулся из армии с психической статьей, с желтым билетом, где черным по белому написали убийственное слово “шизофрения”. Отработанная форма избавления от непокорных, от тех, кто мешает. Я не подчинялся, не давал себя унизить. Два года нигде не мог устроиться на работу. Подрабатывал только там, где брали инвалидов. Приходил в отчаяние, что не могу найти свое место в жизни. Начал писать рассказы без всякой мысли о литературе. Хотел хоть что-то делать, быть полезным.
— На литературных тусовках, где вы появляетесь чрезвычайно редко, с вашего лица не сходит тень печали.
— Если я без моей жены Лили, то испытываю одиночество. Встреча с ней помогла мне понять, что самое главное — это любовь, семья и творчество. Мы познакомились в Литинституте. Моя бабка, царство ей небесное, внушала мне: жизнь мужчины держится на трех китах: друзьях, семье и деле. Учеба дала мне жену, образование и главное дело жизни. Мои ранние рассказы журналистка Неля Логинова отдала “Литературному обозрению” — их сразу напечатали. Она же отослала мои сочинения в Литинститут, и меня приняли. Пришел я сдавать экзамен, сел рядом с девушкой — это и была Лиля. И началась наша любовь с первого взгляда. Вскоре мы поженились. У нас взрослая дочь Аня. Девочка она одаренная, но выбора своего еще не сделала. Читает. Любит живопись. Живет жизнью нынешней молодежи. Но мне не понять, почему они так инфантильно живут. В их возрасте нас меньше занимали деньги. Я был искренним комсомольцем. Во мне был неискореним дух идеализма и романтики. Так меня воспитали. Мне очень непросто стать жестким и рациональным.
— Олег, когда вы получите денежное вознаграждение в 12 с половиной тысяч долларов за Букера от “Открытой России”, на что вы их потратите?
— Моя премия будет подарком моей жене. Ее дело решать, как с ними поступить: она хозяйка. Но одно решение мы с Лилей приняли вместе — отдадим десятину, то есть десятую часть премии, на восстановление храма Покрова Пресвятой Богородицы у метро “Красносельская”. Эта старая, разрушенная в большевистские годы церковь очень нуждается в материальной помощи. Мы люди верующие. Эти деньги для нас — от Бога. Поэтому надо что-то возвратить.
— Действие повести “Карагандинские девятины” разворачивается на азиатских задворках советской империи. Что для вас сегодня российская провинция?
— Очень ее люблю. И даже жить там хотел бы, но понимаю: сейчас это невозможно. Вообще-то глубинка — отнюдь не провинция. Это сама Россия. Вот Москва — действительно провинция Запада. В отдалении от столицы люди предоставлены сами себе. Там речки тихие текут и тишина особенная. Одно ужасно — люди тяжело живут. И тем не менее их память о прошлом какая-то чистая, просветленная. В Вологде, например, на месте взорванных в большевистские времена храмов люди поставили высокие деревянные кресты — напоминание о том, что здесь было. Пройдет совестливый человек и перекрестится с поклоном.
Жертвенность, присущая герою “Карагандинских девятин”, отвечает духовным потребностям и внутреннему мирочувствию самого прозаика.
— Что нового в писательском портфеле?
— В первом номере “Нового мира” будет опубликован мой рассказ “Вниз по лестнице в небеса”. Он о том времени, когда мы были молодыми, о бессознательном переходе детской жизни во взрослую. О том определяющем моменте, когда ты уже не мальчик, но еще не мужчина.
