— Очень хочется снова в горы пойти. Скажем, на Эверест...
— На Эверест?!
— А что? Уж если замахиваться, так на что-то глобальное. Вот только все в деньги упирается... Или можно было бы на здание МГУ взобраться. Тут и денег не надо, только бы разрешение получить. Друзья помогут со снаряжением, подстрахуют. Мне это очень нужно — двигаться вперед, не стоять на месте...
Как будто в подтверждение этих слов мой собеседник прокручивает колеса инвалидной коляски. Места для маневра в крошечной кухне нет, но для Сергея Истомина даже и такое движение на месте лучше, чем полная неподвижность. Она для него хуже смерти.
“Сгруппироваться, закрыть руками голову, подбородок прижать к груди, приземляться на ноги…” — за доли минуты, пока он летел к земле, его тело автоматически приняло положение, которое позволило остаться в живых. Главный удар пришелся на ноги — сыгравшие роль амортизатора, они оказались раздробленными снизу доверху.
Десять лет назад с ним случилась беда, разорвавшая его жизнь на две части. В первой остался веселый молодой парень Серега с самой обычной биографией: армия, женитьба, днем работа инкассатором банка, по вечерам учеба в институте физкультуры… Вдаваться в подробности, как получилось, что он упал из окна 9-го этажа, Сергей не хочет.
— Кое-кому надо было узнать, когда повезут деньги. “Помогли” выпасть...
Почти полтора года врачи пытались спасти ему ноги, отрезали по кусочкам — лишь бы было к чему пристегнуть протезы, чтобы мог хоть как-то ходить... Но надежды не оправдались — началась газовая гангрена, резать приходилось все выше и выше... В результате — более двадцати операций, более двадцати общих наркозов. Три клинические смерти — отказывали почки, останавливалось сердце. Полтора года между жизнью и смертью.
— Что со мной происходит, я в то время плохо понимал. Мне же по 6 кубов морфина в день кололи. Чувствовал только, что нужно бороться за жизнь, иначе хана. Отчетливо помню это: в полузабытьи, несмотря на чудовищные боли, одна мысль: лишь бы остаться живым!
Страстное, звериное желание жить помогло Сергею остаться по эту сторону роковой черты — так считают и медики, и друзья, и родные. Но самое страшное для него только начиналось.
Почти два года он не мог спать без успокоительных лекарств, жить без антидепрессантов. Чтобы забыться, начал пить. Водку приносили приятели-доброхоты, такие всегда найдутся.
— Чего смотришь! — пьяно ревел он навстречу вернувшейся с работы жене Лене. — Что, не нравлюсь? Я знаю! Ничего, найдешь себе другого... Или уже нашла? Ну, говори, не стесняйся!
— Успокойся, Сережа, что ты придумываешь! Ну перестань, очень тебя прошу…
— Не-е-ет, ты меня не обманешь! Уходи, убирайся отсюда! — он хватал со стола толстый книжный том, швырял его в жену, терял равновесие, грузно валился с коляски. Лена подхватывала его, усаживала, обнимала... Он грубо отталкивал ее.
— Все хорошо, все у нас будет очень хорошо, — как автомат, повторяла она, гладя его руку…
“Молодая, красивая — подумай, какая жизнь тебя ждет!” — когда с Сергеем случилось несчастье, некоторые знакомые уговаривали ее расстаться с мужем. Но вместо этого Лена день за днем бегала в больницу, вместе с мамой Сергея, Галиной Викторовной, ухаживала за ним, оставляя их двухлетнюю дочь на попечение родственников.
Но когда начались пьянки и скандалы, захотелось все бросить, спрятаться, найти тысячу оправданий для себя и своей совести...
— Если сегодня ты снова будешь пить, я ухожу! — непривычно твердо заявила она ему однажды утром — друзья-собутыльники в этот день еще не успели посетить Сергея.
— Я давно этого ждал, — завел он свою обычную песню. — Конечно, зачем тебе инвалид...
— Я никогда не рассталась бы с инвалидом. Но с алкоголиком жить не буду.
С того дня он больше не пил. Водка страшнее увечья, потому что калечит душу — и Лена, и Сергей твердо убеждены в этом. Пусть запомнят это все, кто готов спиться “с горя”…
Придя в себя, первым делом он задумался о своих близких.
— Нужно было вернуть физическую силу, чтоб не обременять родных. Все ведь превратилось в проблему — сходить в туалет, приготовить поесть, переодеться. Мать первое время меня — такого тяжеленного — на закорках таскала. Теперь сама удивляется, как ей это удавалось... На коляске ездить учился: чтоб сам мог на улицу выезжать и назад, по пандусу в подъезде подниматься, — для этого тоже сила нужна. Ну а потом захотелось большего. Я ведь до травмы был мастером спорта международного класса по тяжелой атлетике...
Поначалу отвыкшее от нагрузок тело отказывалось слушаться. Начинать пришлось с небольших гантелей — с такими он тренировался только в детстве. День за днем, без отдыха, постепенно, понемногу наращивая вес... Через несколько лет он завоевал титул чемпиона Европы и стал бронзовым призером мира по пауэрлифтингу среди инвалидов. А в категории “жим лежа” ни один даже здоровый штангист-тяжеловес в России долгое время не мог превзойти его результатов...
— Серега, пойдем в горы? Мы готовимся к восхождению на Эльбрус! — это предложение одного из старых друзей показалось фантастическим, но только в первый момент. Сергей, который ни разу не бывал в горах, согласился практически сразу. Начались новые тренировки — сначала в Москве, на искусственных стендах для скалолазов, потом — на отвесных, шестисотметровых скалах Крыма. А в августе 97-го года группа из четырех альпинистов, в числе которых был Сергей Истомин, после трех попыток взошла на высочайшую европейскую вершину — Эльбрус.
— А не было желания отговорить, не пустить его, — спрашиваю я у Лены, — горы вообще дело опасное, а тут человек без ног? Травмы, перегрузки, возможно, новые испытания и разочарования для психики.
— Что вы! Для него это такая победа, что ради нее стоило рисковать. Сережка после этого восхождения окончательно в себя поверил. Он больше не ощущает себя инвалидом, просто некоторые вещи ему делать сложнее, чем другим, и только. Ведь инвалид — это психология...
На одном из этапов подготовки к восхождению он прыгнул с парашютом с высоты 4,5 тысячи метров. Внизу его ждала Лена.
“Страшно было! Все думал: вдруг парашют не раскроется! — вспоминает Сергей. — Но, знаете, гнить в постели гораздо страшнее...”
Врачей часто спрашивают: почему из двоих с одинаковой болезнью, с равными вроде бы шансами на жизнь один выкарабкивается, а другой нет? Ответов может быть много, но один обязательно прозвучит: главное, чтобы рядом был человек, который не позволит умереть даже тогда, когда, кажется, уже ничего нельзя сделать.
Галина Викторовна, мать Сергея, всегда была рядом. Каждый раз, когда у него наступала клиническая смерть, она бежала к врачам, кричала, требовала, умоляла, чтоб немедленно прислали бригаду реанимации... Однажды, когда отказали почки, врач остановил ее:
— Мать, ты подумай... Стоит ли? Каким он останется? Каково тебе будет с ним?
— Доктор, — твердо ответила Галина Викторовна, — очень прошу вас, делайте все что нужно. А уж мне — что бог даст!
Позже она еще раз спасла сына от смерти — когда он тренировался со 175-килограммовой штангой. Опустил ее на грудь, а поднять не смог. Закричал, мать прибежала из кухни, а он уже хрипит, посинел весь. Она подхватила штангу за один конец и сбросила в сторону.
— Как смогла? До сих пор понять не могу. Видно, и впрямь в экстренные моменты у человека невиданные резервы открываются. Правда, после этого две недели с сердцем лежала...
Врач, предупреждавший Галину Викторовну, наверное, даже предположить не мог, что через несколько лет она скажет:
— Я довольна нашей жизнью. За сына спокойна — он занимается любимым делом, у него замечательная семья, друзья хорошие, они помогли ему с машиной, с гаражом, ходят вместе в баню, на тренировки, планы разные строят... Как-то Сережа даже признался мне: мам, я как будто только сейчас в полную силу жить начал! Так что грех жаловаться, хорошо живем.
Дочке Истомина Маше сейчас двенадцать лет. Отец — сторонник жесткого воспитания, и с дочерью у них часто находит коса на камень:
— Я Машке спуску не даю. Если, бывает, бабушке что-нибудь резкое скажет, я сразу вмешиваюсь, или когда беспорядок в комнате разведет. Жена ее защищает: это переходный возраст! А мне кажется, если ребенка распустить, у него всю жизнь переходный возраст будет.
Раньше Маша занималась бальными танцами, но потом пришлось бросить — слишком дорогое это удовольствие. Банк, в котором Сергей работал до травмы, долгое время помогал ему, продолжал платить зарплату. Но теперь там настали трудные времена, и его уволили. Истомин собирается искать работу — надо семью кормить, нельзя же все на Лену надеяться. А пока зарабатывает выступлениями — на соревнованиях, в школах, в спортзалах, иногда в ночных клубах.
— С клубами сложно, там некоторые думают: ну его, инвалид, не стоит связываться, весь натюрморт нам испортит. А я, между прочим, гну железные палки, могу надуть, пока не лопнет, резиновую грелку или книгу на 800 страниц пополам разорвать… Вообще мне бы очень хотелось в цирк попасть. Люблю читать книги про старых богатырей: Поддубного, Крылова, Засса, которые показывали на арене цирка силовые номера. Думаю: а я бы так смог?
— Сергей, а что такое, по-вашему, счастье? — спросила я его напоследок.
— Счастье — это как мгновенное озарение: чувствуешь, что все в твоей жизни хорошо, правильно. Дочка смеется, жена с работы пришла, кот любимый рядом спит, ты вкусный ужин приготовил... Вроде ничего особенного, а так тепло станет!
