УГОЛОВНОЕ ДЕЛО О БЕЗУМНОЙ ЛЮБВИ

26 октября 2002 года, когда Москва, замерев, следила за событиями на Дубровке, на углу Николоямской улицы затаился припаркованный “Ниссан” с тремя мужчинами в салоне. Как только с машиной поравнялась молоденькая блондинка, двое выскочили на тротуар и затолкали девушку на заднее сиденье. Та завопила от боли: преступники действовали так резко, что сломали ей, как потом выяснилось, плечевую кость! Случайные прохожие ничего не успели сделать — машина рванула с места и умчалась.

Кому же не угодила 21-летняя студентка МГУ?

Об этом — сегодняшнее расследование “МК”.

Спустя почти месяц, 20 ноября, в милицию поступило заявление от жертвы похищения — студентки-пятикурсницы МГУ и по совместительству художника-декоратора известной торговой фирмы Оли Морозовой (имя и фамилия девушки изменены. — Р.М.). В заявлении девушка сообщала, что находится в больнице и что похитители ей известны.

Сотрудники уголовного розыска УВД ЦАО тут же кинулись на Бакинскую улицу, в медсанчасть ЗИЛа, где лежала Морозова. Поездка вышла удачной: группе удалось захватить одного из злодеев. Его отследили до выхода с территории медсанчасти и скрутили, едва тот собрался сесть в свой автомобиль. Обошлось без погонь и пальбы. Даже охранники, караулившие проходную, толком не разобрались, что произошло.

В кармане у задержанного сыщики нашли пропуск. Именно такие справочная медсанчасти выдает для посещения больных. Выходит, похитители навещали свою пленницу вполне легально, даже не скрываясь. Неужели совсем ничего не боялись?

Следователь Таганской прокуратуры Марат Дураев срочно выехал допросить задержанного — официально неработающего москвича Романа Корниенко, 28 лет от роду. А расспросив хорошенько, поступил в высшей степени гуманно: отпустил на свободу, правда, под подписку о невыезде. Почему?

— Украсть Ольгу меня попросила ее мать, — признался Роман.

Когда стало известно, что в травматологии ЗИЛа лежит освобожденная заложница, журналисты наперебой бросились звонить ее родным. А родных у Оли — только мама да старенькая бабушка. Мать, Ирина Сергеевна, услышав новость, закричала в трубку: “Это все секта!”

Чуть позже Ирина Сергеевна рассказала “МК”, что настоящие беды семьи начались не теперь, а года два назад. Оля связалась с сектантами и ушла из дома. С тех пор мать с дочерью только перезваниваются. Сектанты и организовали похищение — кто ж еще?

И вдруг произнесла странные слова: “Но следов насилия на Оле ведь не было. Слышите? НАСИЛИЯ, ПОБОЕВ НЕ БЫ-ЛО! Только перелом — она нечаянно упала. И кормили ее хорошо”.

Мать как будто выгораживала похитителей...

Но первое слово было произнесено. И по Москве пошли гулять страшные слухи о новой секте, похищающей молодых женщин.

...Ирина Сергеевна сразу поехала навестить дочь. Видимо, она чувствовала себя неуверенно. Скажите, вы бы стали собирать для посещения собственного больного ребенка целую группу поддержки: школьных приятелей дочки, их родителей, свою подругу? Свидание вышло таким бурным, что мать увезли в истерике, а дочь на другое же утро спешно выписалась. В тихих коридорах медсанчасти эту встречу будут вспоминать долго:

— Девушка с переломом руки лежала у нас в “травме” после операции. Рука у нее неправильно срослась, что ли... Нормальная, спокойная. Но однажды входят к ней посетители, а она как вскочит, как закричит истошно: “Охрана! Позовите охрану!” Очень напугалась. На шум прибежал даже завотделением. Мы едва успокоили эту больную...

Психологи вздыхают: ох уж эти семьи, где живет несколько поколений одиноких женщин, — они там друг друга поедом едят... В квартире Морозовых на Ленинском проспекте было настоящее бабье царство. Амбициозная Ирина Сергеевна — по отзывам многих, прекрасная и востребованная переводчица, не вылезающая из загранкомандировок, — растила Олю без отца, с помощью бабушки. Уж конечно, далось это ей нелегко. О детстве дочки, ее талантах и упорстве Ирина Сергеевна говорила со мной обстоятельно и охотно.

Ребенок вырос и вправду нерядовой. Уже в 15 лет Оля, как и сама Ирина Сергеевна, стала профессиональным переводчиком. Окончила школу с золотой медалью. Поступила в МГУ (“Вы, разумеется, понимаете, — с гордостью пояснила Ирина Сергеевна, — ей нужна была только “корочка”).

Но любовь порой принимает странные обличья. Взамен мать жадно требовала полного подчинения. С годами это желание переросло рамки обычной родительской опеки и превратилось в настоящую манию. Ирина Сергеевна лазала по ящикам Оли, рылась в бумагах, просматривала и комментировала вслух записи в ежедневнике, обсуждала дочкины проблемы с однокурсниками и периодически являлась на истфак, чтобы узнать у преподавателей, хорошо ли та учится.

До поры до времени дочь терпела материнский диктат и с пониманием относилась к ее закидонам. Даже замуж вышла по маминой рекомендации. Но и с замужеством независимости не прибавилось. Молодые жили в той же квартире, и родительница навязчиво влезала в уже семейные дочкины проблемы. Вплоть до интимных: чего дозволять мужу, чего — не дай боже...

Как доказать, что она — не мамина собственность на всю оставшуюся жизнь, Ольга не знала. Но однажды Ирина Сергеевна надолго улетела в командировку за кордон. И дочь взбунтовалась. Развелась с нелюбимым мужем и ушла гостить по знакомым.

А потом с ней случилось то, что и должно было произойти: Оля влюбилась. Вот только объект любви неординарная девочка выбрала себе нетрадиционный: 29-летнюю аспирантку из МГУ.

Женщины стали жить вместе. Узнав страшную правду, мать решила бороться до конца.

Сначала Ирина Сергеевна сплела для знакомых, а может, и для себя, историю: мол, Оля связалась с отвратительной сектой, где людям дурманят мозги наркотиками и требуют отречься от семьи. А заправляет там злодейка-аспирантка, которая — вы только подумайте! — является дочкой самого настоящего шпиона (в реальной жизни отец аспирантки возглавляет крупный научный центр). Наверное, поддерживать эту версию Ирине Сергеевне оказалось легче, чем смириться с тем, что дочка живет “неправильно”.

Одни знакомые качали головами от нагромождения нелепостей, другие верили: чего в наше время не бывает? К тому же, как мне говорили многие, Ирина Сергеевна обладает редким даром убеждения.

— Секта, конечно, секта! — захлебывалась она словами. — Мне это специалист рассказал. Когда я заподозрила дочь, то съездила в Нижний Новгород, на конференцию по культам, и привезла оттуда специалиста, чтобы он у нас дома пожил, нашел контакт с Олей.

Я нашла того самого специалиста — психолога-конфликтолога Евгения Волкова.

— А разве я говорил, что Морозова состоит в секте?.. — удивился психолог. — У меня нет информации ни “за”, ни “против”.

Нижегородец действительно занимается проблемой деструктивных культов. Приехав в Москву на семинар, остановился в квартире Ирины Сергеевны, которая любезно предложила погостить у себя и поделилась своей бедой. Пару раз он поговорил с Олей на кухне и... мягко посоветовал матери прекратить давить на дочь.

— Меня вы легко узнаете: кепка и очки, — объясняет Оля по телефону.

Я поднимаюсь в огромный торговый зал, где гудят толпы покупателей, и сразу вижу ее. Затравленная и усталая девчонка, душевное состояние которой выдают нарочито грубый свитер и натянутая на глаза бейсболка. Серый платок, перекинутый через плечо, поддерживает больную руку. Девушка старается держаться молодцом, но не может скрыть предательских слез:

— Вам понравится, если на вас дома наденут наручники и изобьют? Засунут в психушку?!

...В 2000 году, когда Ольга уже ушла из дома, ограничив общение с родными формальными звонками, Ирина Сергеевна вдруг принялась настойчиво зазывать ее переночевать. Дочь уступила. Но в родной квартире ее поджидала засада: какие-то мужики в камуфляже хлестнули растерявшуюся девчонку по лицу, нацепили наручники, стали жестко допрашивать:

— Отвечай, где достаешь наркотики?!

Документов мужики не показывали, но мать охотно сообщила: это сотрудники ФСБ, которых пригласила она сама.

История с мамой-стукачкой звучала так невероятно, что я засомневалась: уж не выдумала ли ее сама бывшая пленница? Нет, Ирина Сергеевна действительно обращалась с жалобами на дочкино поведение в ФСБ, в отдел, который занимается тоталитарными сектами. А однажды, когда в МГУ обсуждали попытку покушения на декана одного из факультетов, странная мамулька явилась на Петровку, 38:

— Проверьте-ка, не замешана ли тут моя блудная дочь-сектантка?..

Оперативники среагировали, проверку произвели. Результат оказался нулевым.

А в июне 2001 года Ирина Сергеевна отвезла дочь в психбольницу. И собственноручно написала: “Прошу госпитализировать в связи с крайне неадекватным поведением, угрозой убийства членов семьи”. Дело было после очередного семейного скандала. Жертву болезненной маминой любви заперли в палату строгого режима, где держат буйных. Однако через три недели Морозову выпустили с категоричным заключением: “здорова”.

Из официального ответа психоневрологического диспансера:

“Ольга Морозова самостоятельно в ПНД не обращалась. Обследовалась в психиатрической больнице №15 по заявлению матери, согласно решению... межмуниципального суда. Признана здоровой”.

А липового решения суда, по которому госпитализировали здоровую девушку (между прочим, незаконное помещение в психиатрический стационар — это уголовная статья), так и не удалось найти.

Дикая война безумной мамы с дочкой осенью 2002 года вступила в новую фазу. Ольга потребовала разменять родную квартиру и выделить ей комнату. Мать в ответ упорно грозила то милицией с ФСБ, то дядькой-бандитом из Киева. И наконец перешла к самым решительным мерам.

Знакомые отыскали Ирине Сергеевне трех парней, которые с сочувствием отнеслись к ее горю. Друзья согласились с ее планом: насильно вывезти Ольгу из Москвы и подержать в изоляции, пока не развеются записанные на подкорке указания сектантов. Ну, то есть пока в мозгах не прояснится.

Ирина Сергеевна настаивала на длительном сроке заключения — до полугода — и желала, чтоб дочку завезли подальше. Лучше всего — на Сахалин (!). Сошлись на Подмосковье.

Дама вручила парням Ольгин загранпаспорт — чтобы дочка убедилась: ее похищают от имени матери. Подсказала, каким маршрутом и в котором часу дочь обычно возвращается от учеников (Оля дает еще частные уроки английского). Оплатила накладные расходы: на бензин, еду, одежду и любые мелочи, которые могут понадобиться, вплоть до лекарств и, пардон, прокладок.

Самое удивительное, что денег за исполнение самого заказа парни не взяли — во всяком случае, они клянутся, что это правда. Возможно, они и впрямь поверили байкам Ирины Сергеевны. Например, задержанный операми у больницы ЗИЛа Роман Корниенко, бывший пограничник-сверхсрочник, уже имел горький опыт общения с тоталитарной сектой. Из-за сектантов трагически погиб его родственник. Поэтому пограничника-альтруиста не остановили ни знание законов (у Романа юридическое образование), ни семья: жена и маленький ребенок.

Вторым похитителем согласился стать... истово верующий прихожанин одного из московских храмов. О нем я слышала такие отзывы: “Копейки не украдет. Поет в церковном хоре. Когда его слушаешь, хочется тут же бежать в церковь. Просто святой...” Вести с Ольгой задушевные беседы и убедить ее вернуться к настоящей жизни поручалось как раз ему. Был еще и третий — тоже обычный парень, ничем себя ранее не запятнавший.

Первую ночь, с субботы на воскресенье, они провели вместе с жертвой в пустой квартире в подмосковной Ивантеевке.

— Это я-то — сектантка?! — возмутилась Ольга, когда узнала, из-за чего случился весь сыр-бор. И поведала доброхотам гордую правду:

— Я — лесбиянка...

Верующий покачал головой:

— Тогда я — пас...

— Если это так, мы тебя отпустим, — растерялись парни. — Но сперва проверим.

Похитители проверяли Ольгу как могли. Сгоняли в Москву, повидались кое с кем из студентов, с подругой Ирины Сергеевны, которая одна знала правду. Олю покуда перевезли в Шаховской район, в деревенский дом. Хозяину же парни сказали, что это двоюродная сестра одного из них. У сестренки, мол, нервный срыв. Нельзя ли ей пожить тут, в тишине и покое?

Пленницу не связывали. Хорошо кормили. Вместе гуляли по деревне, водили ее в магазин. Впрочем, сбежать близорукая Ольга все равно не могла: у нее отобрали очки.

Ко вторнику парни поняли: девушка не соврала. Впрочем, пока дожидались приезда хозяина, чтобы вернуть ему ключи от дома, наступила пятница. И тогда “реабилитированную” Ольгу Морозову доставили в город. Ей даже купили сим-карту для мобильника (извиняемся, мол, звони кому хочешь) взамен той, что выбросили при похищении.

А еще через несколько дней, когда она пришла на прием в столичную поликлинику и показала висящую плетью руку, хирург велел ей немедленно ехать прямо в больницу.

— Ты хочешь посадить мать? — напрямик спрашиваю я у Оли.

Она легонько пытается шевелить пальцами, но это у нее выходит пока плохо.

— Я хочу, чтобы был наказан тот, кто устроил похищение. А кто — пусть следствие разберется. Ну, мне пора...

Забирает со стола пачку сигарет и уходит, не обернувшись. Умная, собранная, волевая.

Загадочный похититель Роман Корниенко легко согласился на встречу. В кафе на “Маяковской” по раннему времени было пусто. От столика у окна с готовностью улыбнулся симпатяга в модном свитере под горло. Картину чуть портил только отчетливый синяк под правым глазом — след близкого знакомства с правоохранительными органами.

— Да, я знакомый ее матери... Причинять Оле вред мы не собирались. Нежно так приобняли. Сразу шепнули: “Не волнуйся, мы от мамы”. Паспорт показали.

— И из-за ваших нежностей у девчонки — перелом руки?..

— На заднем сиденье сидел человек — она упала к нему на колено. Ну, рука и подвернулась вниз, неудачно (показывает). Но мы наложили самодельную шину, дважды возили ее на рентген в местную больницу. Там она могла позвать на помощь. Она курить свободно выходила — могла бы убежать. Значит, знала, что это ненастоящее похищение.

— А что ты делал у Морозовой в больнице? Сторожил ее?

— Убеждал, чтобы она позвонила матери, уладила бы все с ней полюбовно. Не вышло... Зато, когда меня выпустили под подписку, милиционеры извинились за синяк и попрощались со мной за руку.

Таганская прокуратура все же возбудила уголовное дело по факту похищения Ольги Морозовой. Для прессы до сих пор — никаких комментариев. Но и в прокуратуре согласны, что это совершенно необычное дело. Уголовное дело о безумной материнской любви...