Вы когда-нибудь общались с чрезвычайным и полномочным послом? А с бывшим министром культуры? Есть возможность! Одному из этих важных господ — Евгению Юрьевичу Сидорову — 11 февраля исполнится 65. Он бодр и свеж, хоть дожил до седин. Немало преуспел. Мало кому известно, что в 14 лет Евгений после смерти матери остался один. Он сам выбрал и одолел путь к успеху.
В 22 года ему доверили отдел литературы и искусства “Московского комсомольца” — самый непредсказуемый путь служения прекрасному в стране со смещенными критериями и ограниченными возможностями духовной жизни. Книги о Евгении Евтушенко и советской прозе и поэзии создали ему авторитет. Современников не удивило, когда Евгений Сидоров стал ректором Литературного института, а потом — и министром культуры России.
В резиденции посла
Накануне собственного праздника нахлынули лирические воспоминания — и заглянул Женя в некогда родной “МК”, порадовался нашим успехам у читателей... Обнялись мы с ним, развеселились, и я включила диктофон.
— Евгений Юрьевич, чрезвычайный вы наш, как же министр культуры России оказался вдруг полномочным послом?
— Жизнь вообще похожа на приключение. И министром я стал совершенно внезапно. И столь же неожиданно перестал им быть. Приехал из отпуска — не министр я больше. В тот же день Евгений Максимович Примаков сообщил мне о моем направлении в Париж послом России при ЮНЕСКО, ее постоянным представителем. Было это 28 августа 97-го.
— Если бы отправили “в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов”... А тут обломился Париж!
— Конечно-конечно. Эта клетка золотая. Выпихнули из России, чем я, конечно, очень доволен: Париж — замечательный отрезок моей жизни.
— Робость не одолевала: “По мне ли эта роль?”
— Робости не было никакой. Внутренне я настроился на нелегкую службу. Приехал. Собрал сотрудников: одних дипломатов в нашем представительстве — 15. Объяснил, что прибыл не мемуары писать и не наслаждаться Европой, а работать. Поскольку русские ничего лучше культуры не предложили мировому сообществу, я выбрал именно культуру и надеялся стать ее посланцем. Этим я и занимался в течение четырех с половиной лет.
— На каком языке общались с иностранцами?
— Официальные протокольные встречи всегда идут с переводчиком. С преподавателем налаживал там английский. Мог на бытовом уровне объясняться. Языковых проблем не возникало, поскольку у меня были замечательные помощники, профессионалы высокой квалификации. Они владели тремя языками, даже арабским. Ведь ЮНЕСКО — это 188 стран!..
— Резиденция полномочного посла обустроена по российским стандартам?
— В доме на рю де ля Тур у посла — целый этаж: две спальни, кабинет, который служит и столовой. Есть еще помещения для приемов.
— Посуда царских заводов?
— Стандартная. Ломоносовский белый фарфор с золотой каемочкой, но очень хорошего качества. А вот что касается стандартов коллективного мышления, то они по-прежнему советского образца...
— Парижская изысканная гастрономия чем-то поразила русского гурмана?
— Чему мог я удивиться?.. Министром 2—3 раза в год я приезжал в Париж на всякого рода встречи. Еще тогда успел отдать должное устрицам или, скажем, знаменитой утке в “Серебряной башне”. Бывал в красивых ресторанах, где сиживал Александр II и где сохраняют его стол. Так что ни улитки, ни лягушки в кляре меня не поразили. Кальвадос давно люблю. Конечно, за четыре с половиной года я вошел во вкус парижской снеди. Безусловно, совсем иное ощущение, когда ты приезжаешь в Париж надолго. Идет нормальная жизнь.
— Жена что-то особенное готовила?
— Вера вообще ничего не готовила. У посла есть повар, горничная, шофер...
— Как барственно!
— Как же иначе? Я и есть барин. И не мог себя по-другому вести.
— Чем занималась Вера в Париже?
— Выучила французский лучше меня: у нее было больше времени, и она ходила на курсы ЮНЕСКО. А потом, надо принять во внимание одно наше очень симпатичное начинание с Никитой Михалковым и представительницей Фонда культуры Таней Шумовой: мы организовали музыкально-поэтический салон. Два раза в месяц устраивали замечательные концерты, которые заканчивались приемами. К нам стекалась наша последняя эмиграция. Я встретил своих давних знакомых: писателя Толю Гладилина, вдову Володи Максимова Таню Полторацкую, художников андеграунда Олега Целкова, Оскара Рабина, Кропивницкую. У нас бывала и вдова Шостаковича — Ирина Антоновна... Иногда наши концерты вел Святослав Бэлза. Два раза в год в Большом зале ЮНЕСКО мы проводили наши концерты. Французы и послы при ЮНЕСКО встречали восторженно: вот каким ярким может быть искусство из России!
— Литературный критик Сидоров на посольском Парнасе не перестал быть читателем?
— Я старался освобождать субботы и воскресенья: они принадлежали мне. Читал, писал... Мы там подписывались на газеты, хотя получали их с опозданием. Доставляли пачками “Известия” и “Московский комсомолец”. Я был членом жюри премии Букер и Литературной премии имени Аполлона Григорьева. Мне присылали и романы, и журналы. Я продолжал функционировать как критик.
— В каком жанре вы сейчас пишете?
— Избрал старинный жанр эссе, где перекликаются критика, мемуаристика, философия, ностальгия, насмешка, ирония...
Горизонт заволокло туманом
— Чем поразила Москва после возвращения?
— Город внешне стал богатым. Внутренне — опустошенным, обедневшим. И количество башенок начинает удивлять архитектурно неангажированного человека... Обрадовали отличное ночное освещение, подсветка архитектурных деталей.
— Вы с Верой успели заглянуть на какую-нибудь литературную тусовку?
— Еще бог миловал. Ходили в театр, видели “Турандот”, слушали “Тоску”. Сейчас я верю больше музыке, чем слову.
— Кто из новых литературных дарований вам показался всего любопытнее?
— Мне нравится Марина Вишневецкая. Очень люблю, выделяю из всех литературных дам Людмилу Петрушевскую. Она могучая женщина!
— Когда-то министр Сидоров в интервью “МК” говорил, что в правительстве времен Бурбулиса есть молодые талантливые министры: “Они делают великолепное дело, как камикадзе”. Попытаемся отыскать среди них хотя бы одного, кто бы принес себя в жертву во имя процветания страны или хотя бы не хапнул, не пополнил круто свои банковские счета?..
— Всем людям свойственно ошибаться. Мне тоже. Но в свое оправдание скажу: у меня лично нет никаких финансовых счетов. Честно признаюсь: люди удивляются, почему за одиннадцать лет работы во властных структурах я не купил себе особняка где-нибудь в Ницце. Не накопил капитала. Что заработал — хватит мне, чтобы капитально отремонтировать литфондовскую дачу в Переделкине...
— С какими-то лицами в правительстве можно связывать наши надежды на будущее?
— Должен сказать: эпоха Солженицына и Сахарова завершилась. Сейчас требуются новые люди, с совершенно новыми взглядами на мир. Но по масштабу личностей, равных этим гигантам, и близко нет. Во всяком случае еще не оформились. Солженицын и Сахаров — это последние два крыла, которые держали Россию и ее духовный авторитет в мире.
— Министр культуры, человек государственный, когда-то обнадежил: “Хорошо, что мифы разрушены, состояние кризиса, даже апокалипсиса, тем и плодотворно, что в конце маячит свет преображения”. Страна наша теперь в ступоре. Евгений Юрьевич, где же он — “свет преображения”?
— Сейчас я более скептически отношусь к тому, что было. Тогда был и во мне молодой азарт. И верилось в этот свет. Оглядываясь, понимаешь: не все дороги были точны и правильны. Вспоминаю строки Наума Коржавина: “Нету легких времен. И в людскую врезается память только тот, кто пронес эту тяжесть на смертных плечах”. Потом Александр Кушнер эту мысль выразил еще короче: “Времена не выбирают. В них живут и умирают”. И подлежит обсуждению и осуждению только человек, но не время. Часто и не вполне искренне мы говорим о своей вине. Да, и у меня есть грехи. Есть вещи, о которых я вспоминаю с большим угрызением совести. И говорить о них прилюдно не собираюсь. Я знаю это за собой и несу как крест.
Женщины и рулетка
— Пора уйти от тяжелых мыслей и перейти к лирике. Маяковский на открытии Grand Opera любовался красавицами: “Повернет в брильянтах уши, пошевелится шаля — на грудинке ряд жемчужин обнажают шиншиля”. Конечно, сейчас редко носят мех шиншиллы. Вы могли бы воскликнуть при виде француженок: “Размяк характер — все мне нравится”?
— На меня француженки никакого впечатления не произвели. Такие француженки, как Анни Жирардо, мне нравятся. А просто француженки гораздо менее интересны, чем женщины России. Французы сами это подтверждают: там великие художники женились на русских. Их жены были прекрасны.
— Жирардо приходила на ваши приемы?
— Приходила, вместе с актером и режиссером Робером Оссейном. Видел ее в спектакле “Скупой” по Мольеру. Кстати, я много ходил там в театры. Видел “Гамлета” с черными актерами у Брука. Четыре или пять актеров играли по нескольку ролей. Два часа потрясающего театрального действа, разыгранного на небольшом ковровом пространстве маленького старинного театра “Буф дю Норд”...
— Совершали путешествия по Франции с Верой?
— Объездили с ней много провинций. Любили бывать в бунинском Грассе. Побывал на Каннском кинофестивале, даже однажды президентствовал на одном из фестивалей в Ницце. Часто ездили в Нормандию. Два часа от Парижа — и ты на берегу океана.
— Не соблазнились поиграть в Монако?
— Играл. Всегда играю. Даю себе определенную сумму на проигрыш. Если проиграл — выхожу из игры. Но в рулетку я чаще выигрываю. В рулетку я впервые упражнялся в Непале, во время писательской командировки. Наш посол Камо Удумян уговорил меня: “Чего вы тут скучаете по вечерам? Быть в Катманду и не поиграть?.. Поиграйте немножечко”. Дал мне Камо сопровождающего — своего секретаря. Разрешено — значит, никто не станет на меня доносить. Помню, долларов семьдесят я выиграл. Это большие деньги для тогдашнего непальца...
— Ну, то далекий Непал, у Гималаев. А в Монте-Карло любой может сделать ставку?
— Если паспорт в порядке. Поднимаешься наверх, предъявляешь паспорт — в моем значилось “представитель ЮНЕСКО”. Вошел я в большой игорный зал, сел играть.
— Жена стояла за спиной?
— Конечно. Она очень азартная. Но рулетку не любит — играет с автоматом. Кидает монетку — и вперед! Но все время проигрывает. Отыгрываюсь я. Кстати, дважды играл в Лас-Вегасе, куда ездил открывать выставку.
— В заграничной жизни какая-нибудь Мата Хари не увлекала русского министра, а потом — чрезвычайного посла?
— Жаль, что не нашлось такой Маты Хари. Хотелось бы, конечно. К сожалению, чего не было, того не было. Врать не могу.
— Наверное, был весь застегнут. Соблазнительницы не рискнули приблизиться...
— Совершенно не хочу важничать. Даже без галстука хожу. Сегодня вот галстук надел, потому что записывался на канале “Культура”.
— Евгений Юрьевич, и как это набежали 65?..
— Да-а... Жизнь как мгновение, “промельк” — Пастернак любил это словечко. Знаешь, что у француженок лучше, чем у всех женщин? Очень хорошо они одеваются. Вспоминаю слова Пастернака: “Ты спросишь: кто велит? Всесильный бог деталей”. Шарф повяжут так, как никто не умеет. Или ее перчатки! Или невообразимая юбка!.. Подражать француженкам бесполезно. Я ходил на модные дефиле. Замечательный спектакль! От “Шанель” устраивался показ в здании бассейна. По прозрачно-стеклянным дорожкам топ-модели, как гусыни, ступали и колдовали. Выходил со своей косичкой несравненный Лагерфельд. Половину зрителей составляли японцы. Охрана строго следила, чтобы люди из других фирм что-то не зарисовали. Запрещено и рисовать, и делать фото, и брать интервью. На этот спектакль стекается весь Париж.
— Зрелище дорогое?
— Конечно. Но мне это ничего не стоило: послов приглашают. Надо просто предварительно заявить. Точно так же я ходил на первенство мира по футболу на новом “Стад де Франс”.
Будучи министром культуры, ничего этого не имел, кроме головной боли. Правда, я поездил по стране. И только там я увидел Россию. Но, конечно, не могу сказать, что понял ее. Был на Камчатке, на Курилах... Впечатление было близко к шоку. Но именно там я видел тот свет, о котором тебе говорил. Русская женщина, работающая в музее, библиотеке, — это потрясающий характер. В ней — и достоинство, и честь. Русская женщина часто одна держит на своих плечах — непонятно как — мою любимую Россию.
— Женя, у тебя в петличке светится какой-то неизвестный значок...
— Это розетка высшей награды Литвы (для иностранцев) — ордена Великого князя Гедиминаса. Я получил его год назад, вместе с Ростроповичем, в ЮНЕСКО. Сам орден — это крест в драгоценностях. Ношу только его знак. В свое время я много писал о литовской литературе. Когда при Горбачеве ввели в Вильнюс танки — я подписал письмо протеста вместе с другими протестующими. Прибалты мало кому из русских дают такие ордена. Горжусь им.
Что там, впереди?
— Мы все размышляем над этим вопросом Бродского в стихотворении “Остановка в пустыне”: “Не ждет ли нас теперь другая эра? И если так, то в чем наш общий долг? И что должны мы принести ей в жертву?” Наверное, сыновья Евгения Юрьевича знают ответы. Как они устроились?
— Старший Юрий — от моего первого брака с Галей — скоро отметит сорокалетие. Мы с ним понимаем друг друга. Видимся, правда, редко, но он приезжал с женой ко мне в Париж погостить. Младший, Дмитрий, закончил факультет международной журналистики, он воспитанник Егора Яковлева: работал в “Московских новостях”, ездил в опасные точки. Три года работал в Нью-Йорке. Он уже дважды женился. Первой женой Мити была балерина. Вторая жена — испанист и юрист Аня, дочка известного армянского скульптора Мурадяна.
— Ваши планы?
— К 300-летию Санкт-Петербурга по поручению МИДа буду отвечать за международные проекты. Мне легче, потому что эти дары и подношения финансируются иностранными организациями. К примеру, в Петербурге посадят невиданный сад. Японцы — свою сакуру, китайцы — что-то тоже свое, экзотическое. Швейцарцы выложат травяные часы... Сегодня заглянул в одну предъюбилейную депешу из Белграда. Батюшки! Задумали подарить городу конную статую Петра I...
Какой символический привет послу, недавно отмеченному Международной премией имени Петра Великого! Чего же нам пожелать к славной дате счастливому человеку? Для поддержания душевного жара напомню ему любимые строки Осипа Мандельштама: “И, как жокей, ручаюсь головой, что я еще могу набедокурить на рысистой дорожке беговой”.
