Горная тропа в Шатойском районе Чечни. Размеренные шаги, скрип кирзы и тяжелое дыхание. Еще три метра — и сработает мина, заложенная боевиками. Те, кто уцелел, вскинут “калаши” — на случай засады. Но ее нет.
Есть лишь пыльная горная тропа, крики, стоны и окровавленные обрубки, на которые страшно смотреть. А еще здоровый молодой парень: таким он был пару минут назад. Теперь он — тяжело раненный, а если выживет, станет раненым-ампутантом.
Государство выдаст ему протезы, “черную метку” — удостоверение инвалида второй группы — и страховку, о которой стыдно говорить.
На этом взаиморасчеты с Родиной будут завершены.
Потери армии в чеченской войне 1994—1996 гг.:
убито — 4103,
ранено — 19 794,
пропало без вести — 1231.
Потери в чеченской войне 1999—2003 гг.:
(данные на середину декабря 2002 г.):
убито — 4985,
ранено — 14 027,
пропало без вести — 28.
Вернуться за смертью
Он похож на Федора Бондарчука: то же море мужского обаяния, спокойствие и уверенность в себе. Только он моложе. Сержанту-контрактнику, ампутанту Жене из Приморского края, нет даже двадцати пяти. В армию он попал случайно: учился в сельхозакадемии в своем Приморье, но в середине первого курса подхватил пневмонию и до самой сессии провалялся в больнице. Вместо экзаменов — призыв в армию. Дальше — как у многих: учебная рота, Чечня. 70-й мотострелковый полк. Зачистки, разминирование дорог, прикрытие саперов. Самое яркое воспоминание, вынесенное из воюющей Ичкерии, — стела с надписью “Мирный город Шали”.
— А вы видели когда-нибудь корочку “сосед главы администрации”? — спрашивает Женя. — Там чуть не у каждого второго такие документы...
Мы сидим в фойе отделения травматологии 6-го Центрального военного клинического госпиталя Москвы. Ребята расположились вокруг меня на диванах, кто-то приехал в инвалидной коляске. Шестеро — из 70-го мотострелкового, однополчане. О себе они рассказывают неохотно, но стоит только спросить о Чечне, как говорить начинают все сразу. Потому что они все еще там.
— Да, они часто вспоминают Чечню, — говорит замначальника госпиталя по воспитательной работе полковник Александр Иванов. — Слишком часто.
В госпитале есть и телевизоры, и видеомагнитофоны. Ребята не пропускают ни одного выпуска новостей, а за кассетами приходят в кабинет к Иванову. Чаще всего просят боевики или “что-нибудь о Чечне”. А ночью во сне они кричат. Ругаются матом, отдают команды. Даже ко всему привыкшие врачи часто не могут вынести эти крики. Ведущий хирург госпиталя полковник Валерий Енин оперировал в военно-полевых условиях в Афганистане, Приднестровье, Карабахе. Но работать с “чеченцами”, по его словам, сложнее.
— Огнестрельное оружие совершенствуется, — говорит Енин, — организму причиняется все больше разрушений. А в психологическом смысле “чеченский синдром” страшнее “афганского”, особенно у ампутантов. Совсем молодые ребята, которые еще ничего не успели...
...После окончания срочной службы Женя решил остаться на контракт. Так по самым разным причинам поступают многие. Невысокий худой Сашка — солдат того же полка — стал контрактником просто потому, что выбора не было.
— Я срочную в Чечне отслужил, — говорит он, — вернулся целый, хотел на нормальную работу устроиться. Нигде не взяли. Смотрят военный билет: а, в Чечне воевал, значит, псих. И пришлось туда же ехать — теперь уже по контракту.
К базе боевиков Женя шел первым и первым подорвался на мине. И тут же понял: вокруг — минное поле. Он лежал, не двигаясь, только осторожно наложил жгут на раненую левую ногу. Прежде чем вынести его, сослуживцам пришлось разминировать участок. Комполка вызвал вертолет, и Женю привезли в Ханкалу. Потом был госпиталь в Моздоке, потом в Ростове.
В разговор встревает Сашка:
— Там в одном госпитале врачи... даже не знаю, как их назвать. Мне больно было, я пожаловался, попросил что-нибудь обезболивающее. А в ответ: “Заткнись, сука! Мы тебя туда не посылали”.
Документы перед боем Женя оставил в части. Так делают все. Когда сержант получит протез и выйдет из госпиталя, ему придется вновь ехать в Чечню.
Это не идиотизм. Это директива Минобороны, согласно которой военнослужащий-контрактник обязан вернуться за документами и уволиться непосредственно в части. “Боевые” — только после увольнения и тоже только в части. В Чечне. Надо ли объяснять, что значит для безногого парня добраться до своей части? Или вернуться с деньгами назад?
— Один уехал так, за деньгами, месяца два назад, — говорит Женя. — Вернулся в цинке.
Никого уже не удивить рассказами о том, как чеченские боевики обстреливают и взрывают дембельские вагоны. Обиднее, когда полученные в части “боевые” отбирают свои по пути.
Схема проста: на одной из станций в вагон поезда (любого, что идет из Чечни) заходит наряд транспортной милиции: готовьте, мол, вещи к досмотру и документы. По военному билету легко выявляются “денежные” дембеля. На следующей станции следующий наряд (оповещенный заранее) уже не шмонает всех подряд, а идет целенаправленно. И находит в “личных вещах” нужного солдата патроны, пакетик наркоты или гранату. Спорить, доказывать, угрожать бесполезно. “Отступные” иногда составляют половину всех заработанных солдатом денег.
А иногда их просто выплачивают не полностью. Почему — ребята не знают. Но рассказывают, как в одном из госпиталей Ростова в стенгазете появилась удивительная заметка о том, что “раненые с радостью отдают свои “боевые” на восстановление детских садов Чечни”.
Стойкие оловянные солдаты
27 июня 2001 года с пензенского вокзала с разницей в один час отправлялись два поезда. В одном из них уезжал к новому месту службы, в Чечню, капитан инженерных войск Юрий Феофилактов. Его провожала жена Лена с маленьким сыном на руках. До ее поезда “Пенза — Калининград” оставался еще час.
Она увидит мужа только через два месяца, 25 августа, в 32-м столичном госпитале. Капитан Феофилактов к тому времени перенесет несколько операций, в том числе ампутацию левой кисти и правой ноги до колена.
Командир саперного взвода Феофилактов был ранен 10 августа 2001 года в Старопромысловском районе Чечни. Десять суток он был без сознания, очнулся только в госпитале в Ростове.
Юрий практически не снимает протезы. Упорно приучает к ним свое тело. Сейчас в лечебно-оздоровительном комплексе (ЛОКе) 6-го госпиталя при помощи чуда американской техники — компьютерного аппарата “КинКам” — разрабатывает сустав поврежденной кисти правой руки. В ЛОКе уникален каждый кабинет. Здесь есть все, чтобы восстановить здоровье и психику раненых. С точки зрения медиков, любое ранение — потрясение для организма. Тем более ампутация. Долгое время ребят мучают так называемые фантомные боли: болевые ощущения на месте ампутации — там, где уже ничего нет. Потом они привыкнут к протезу, но спустя год им придется пройти повторное протезирование: культя усохнет, и протез нужно будет “подгонять”. Все это — операция (если она необходима), протезирование, повторное протезирование — делается только здесь, в 6-м госпитале.
— Вы только из меня жертву не делайте, я вас прошу! — улыбается Юра. — Я себя жертвой не считаю. Я всю жизнь хотел стать военным, все мои друзья военные. Я давал присягу и всегда говорил: пошлют в Чечню — поеду. И собираюсь служить дальше. Обратной дороги нет — не сидеть же в четырех стенах на инвалидности!
В госпитале раненые чувствуют себя под защитой, они — в центре внимания. Но когда выйдут отсюда, вернутся в родной город или поселок, все будет по-другому.
Не все, кто должен пройти в госпитале повторное протезирование, приезжают через год. Врачи знают, что это означает.
Многие, очень многие спиваются. Но никто из этих ребят никогда не пойдет просить милостыню. Поэтому, если вы видите в метро калек в военной форме, имейте в виду: к Чечне они не имеют отношения. Те, кто воевал, никогда не протянут руку. Скорее тихо умрут в нищете.
...Вопрос о возможности дальнейшей службы капитана Феофилактова и о предоставлении ему жилплощади сейчас рассматривается министром обороны.
Последний бой
Родителей Андрея Милакова проводить полк из Екатеринбургского ВО в Чечню не пустили. Уже, мол, уехали ребята в Моздок. А они были совсем рядом, почти через стену. Отправились только через несколько часов. В Чечню шли маршами, через Кабардино-Балкарию и Ингушетию. Было это осенью 1999 года.
Через полтора месяца после начала операции в Старопромысловском районе 276-й мотострелковый полк попал под обстрел боевиков. Андрея контузило, и его оставили там, где лежал. Может, не заметили, а может, приняли за мертвого. Его подобрали чеченцы и три дня продержали в зиндане. Еды не было совсем, изредка давали гнилую грязную воду. По-русски боевики не говорили, и было непонятно, собираются его убить или все же поменяют на кого-нибудь из своих. Сержант уже не рассчитывал остаться в живых, но на четвертые сутки базу боевиков заняли наши, а Андрея на “вертушке” отправили в тыл. Три ноябрьских дня в зиндане не прошли бесследно: Андрей отморозил обе ноги. Сначала ампутировали пальцы, “поставили” парня на пятки. Но уже через несколько недель все начало гнить. Пришлось отрезать выше, потом еще...
В госпиталях сержант провел три года.
— Я буду учиться, — Андрей напряженно смотрит мимо меня и говорит, и доказывает, как будто я возражаю, — буду учиться. Поступлю в два вуза, в одном на дневное отделение, в другом — на заочное. Меня интересуют юриспруденция, финансовая аналитика...
А пока Андрей изучает все документы, касающиеся раненых в Чечне, которые только может достать. Скорее всего он всерьез готовится к очередным боевым действиям. Против того государства, которое он защищал и которое теперь не собирается защищать его.
— Они постоянно спрашивают: где взять приказы Минобороны, директивы о наших правах? — говорит полковник Иванов. — Большая ошибка в том, что заранее до них это не доводится. Солдат должен знать, что гарантирует ему государство в случае увечья. И главное: в госпитале необходим военный юрист.
Государственные гарантии выглядят так: военная страховка за тяжелое ранение — 12 520 рублей. Тяжелым ранением считается, к примеру, потеря обеих ног. Стало быть, одна потерянная нога, по госрасценкам, — 6260 рублей. 200 (двести) долларов.
При увольнении в комиссариате — вторая страховка, 60 окладов. Но ее получить они могут только в части.
— Я пришел по месту жительства получать документы на инвалидность, — рассказывает Сергей, вернувшийся в госпиталь на повторное протезирование. — Спрашиваю: вроде мне положена машина как инвалиду? Отвечают: 30 тысяч заплатишь — будет тебе машина. “Ока”. В собесе сказали, что вставать в очередь на квартиру бесполезно. А пенсия моя — 1500 рублей.
— Мы нужны, только пока здоровые, — говорят ребята.
— Они боятся, что не смогут устроиться на работу, боятся проблем со здоровьем, — комментирует полковник Иванов. — Кроме того, ранение — сильнейший удар по мужскому началу. Они не верят, что на них обратит внимание достойная девушка, сомневаются даже в возможности сексуальных взаимоотношений.
Говорят, когда солдаты-ампутанты выходят из госпиталя, они первым делом сбрасываются “на бабу”: покупают одну на всех проститутку на Ленинградском шоссе на всю ночь. А еще рассказывают, что придорожные шлюхи, узнав, кого обслуживают, наотрез отказываются от денег.
Живые и мертвые
— Для нас они все — герои, — говорит начальник 6-го госпиталя полковник Сергей Белякин. — Потому что сражались за Родину — кто бы что ни говорил. Потому что поехали в Чечню вместо кого-то из нас или наших родственников. Сына, брата, отца...
С января 1995 года госпиталь поставил на ноги почти 3 тысячи раненых. По словам Александра Иванова, главное в психологической реабилитации — дать ребятам надежду устроить свою жизнь потом, после выписки. Поэтому он несколько лет “выбивал” компьютерный класс. В конце концов пришел трейлер с компьютерной техникой, и 350 раненых прошли обучение и получили сертификаты гособразца. А позже, у себя “на местах”, нашли работу.
Последний год техника простаивала: не было денег на преподавателя. Иванов писал письма во все инстанции, даже президенту по электронной почте в день его общения с народом — ответа не получил. Деньги нашлись совершенно неожиданно: англичанин, который живет и работает в России, случайно узнал о проблеме. И позвонил в госпиталь.
Несколько месяцев назад свою помощь предложил Московский городской психолого-педагогический университет: специально для раненых-ампутантов здесь готовы организовать обучение по новой специальности — информационные технологии в психологии, обеспечив студентов жильем и работой офицерами-воспитателями в кадетских корпусах Москвы. Но в столице десятки, если не сотни вузов. А реальную программу обучения и трудоустройства предложил только один.
Вообще раненым 6-го госпиталя помогают многие. Сестры Марфо-Мариинской обители, учителя и врачи — те, кто сам едва сводит концы с концами. С бесплатными концертами приезжают артисты. Иногда на своем транспорте приезжают и бизнесмены: забирают нескольких пацанов и везут в музей, в храм или в театр. Поставить культурный досуг “на поток” невозможно — требуется хотя бы небольшая “Газель”, а ее нет...
— Я бы хотел прыгнуть с парашютом, — говорит мне Андрей. — Я знаю, даже без ног можно, если с инструктором...
— Самое главное — получить образование, — считает Женя. — Мать говорила, что вроде меня восстановят у нас в академии...
— Я хочу продолжить службу, — твердит Юрий. — Даже в таком состоянии. Больше на данный момент меня ничего не интересует. Надеюсь только на то, что мне все-таки пойдут навстречу.
Они до сих пор стоят передо мной: сержант-контрактник, сержант-срочник и офицер Российской армии. И еще тысячи таких же срочников, контрактников и офицеров.
Уже вернувшихся с войны или только собирающихся отдать долг требовательной Родине.
Чтобы получить взамен 400 долларов: по двести за каждую оторванную ногу.
Телефон 6-го Центрального военного клинического госпиталя для тех, кто хочет помочь: 455-89-15.
