Две недели назад, назло всем злопыхателям, они наконец решились оформить свои отношения. Эммануил Виторган и Ирина Млодик официально стали мужем и женой. Как гром среди ясного неба — для обывателей, как естественный шаг — для близких. И как бы к этому ни относились другие, воротя нос: мол, не Алла, и как бы сын Виторгана Максим ни противился этому шагу, они любят друг друга.
Почти три года назад он остался один. Долгие годы их называли самой красивой и крепкой парой страны. Алла Балтер, роскошная женщина и прекрасная актриса, и Эммануил Виторган, народный любимец и талантливейший артист. Их семейный союз был одним из самых длительных и трогательных в творческой среде.
А потом... Алла умерла. Многие боялись, что Эммануил не переживет такую страшную трагедию... Но он пережил. И помогла ему в этом именно Ира.
— Вы успели Иру познакомить с вашими родителями?
— Да. И они к ней очень хорошо отнеслись, но, увы, до свадьбы родители не дожили.
— Думаете, одобрили бы бракосочетание?
— Я в этом абсолютно убежден. Они были мне родными и близкими людьми. Особенно мама. Папа? Папа вкалывал ради нас, ради нашей матери всю жизнь с 7 утра до 10 вечера. Когда мама уходила из жизни, папа никого к ней не подпускал. Он все делал сам. Мы с братом говорили: папа, давай наймем человека, который будет ухаживать. Но он был тверд, оставаясь с мамой до последней секунды.
Ира, кстати, до сих пор помогает не только своей маме, но и папе, который их когда-то оставил.
— Как это случилось?
— Ирочка из Юрмалы. Отец семью оставил, остались три персоны женского пола: мама и две дочери-близняшки. Мама — трудоголик, проработала много лет педагогом в школе и в детском саду. Девочки с 13 лет начали помогать маме. Кем только Ирочка не работала: телеграфисткой, телефонисткой, курьером и даже администратором гостиницы. Вообще-то она окончила музыкальное училище в Риге по классу альта. Правда, не стала работать по профессии. Потом Ира вышла замуж за москвича, он был адвокатом. Детей у них не получилось... И последние годы она жила одна.
— Позвольте нескромный вопрос: сколько Ире лет?
— Скажем так, рожают женщины и в более старшем возрасте.
— То есть у вас этот вопрос на повестке дня?
— Это связано не только с нашим желанием, но и с ее здоровьем... Но вопрос на повестке дня стоит.
— Отправной точкой вашего знакомства можно считать “Кинотавр-93”...
— Дело было действительно на “Кинотавре”, мы познакомились с Ирочкой в лифте, когда она ехала к себе в номер. Уже под конец фестиваля Ирочка с друзьями сняла яхту и предложила нам поехать покататься. Мы покатались, сдружились.
Когда мы вернулись в Москву, мой сын Максим должен был ехать во Францию со студенческим спектаклем. И ему нужно было срочно оформить визовые документы. И тут я вспомнил, что у Иры есть театральное агентство, которое она создала сама и которое занимается в том числе визовой поддержкой. Я пришел к ней в офис и попросил сделать документы для Максима. Она помогла...
Ира появилась в моей жизни снова уже после того, как Аллочка ушла из жизни. Она просто позвонила поддержать меня. Мне многие женщины звонили тогда с разными предложениями. Я благодарил за внимание и просил больше не беспокоить. У Ирочки, когда она появилась в моей доме, был совсем иной взгляд, тон, она была очень озабочена тем, чтобы я не подумал чего лишнего. Я ей поверил...
— Вероятно, она помогла вам пережить это страшное горе?
— Аллочка болела три года. Она была таким чудо-человеком, который не позволял себе болеть во время сезона. Все операции, которые мы делали, переносились на отпуск. На открытие сезона она появлялась, и все говорили: боже, какая ты красивая, как ты загорела, а она только что из клиники. Три года я вообще от нее не отходил. А в последний год просто с утра до ночи с ней сидел: готовил, кормил. Я вызывал врачей, экстрасенсов из Израиля, из Америки. Мне стыдно об этом говорить, но необходимых средств не было, не заработали, несмотря на 70 с лишним фильмов, 40 лет работы в театре и все народные звания. Только под конец я получил возможность пригласить специалистов из Штатов, но было поздно. А так как я сам побывал в больнице на Каширке (уже 17-й год живу после сложной операции), то чувствовал себя виноватым. Тогда Аллочка спасла меня, а я вот не смог.
— Инициатива совместного времяпрепровождения исходила от вас?
— Я был один. А так как я не привык быть один, то метался по квартире, не находил себе места. Максим был очень занят, у него двое детей, своя жизнь. Он, кстати, очень сдержан в проявлениях ласки. И поэтому мы с Ирочкой сблизились... С количеством наших встреч росло чувство. Я очень рано стал появляться с ней в обществе. У меня даже мыслей не было, что кто-то что-то может подумать. Но тут же появились домыслы, сплетни...
— Она боялась этого?
— До сих пор боится. Я публичный человек, а она переживает. Вчера, к примеру, я пришел после спектакля, она рассказывает: звонила какая-то женщина и сказала: “То, что вы расписались, еще не значит, что Эммануил со мной не встречается”. Она расстроилась.
— А кто был инициатором свадьбы?
— Для меня запись в ЗАГСе не имеет никакого значения. Мы с Аллочкой расписались, по-моему, года через четыре после рождения Максима. Это было связано с пропиской. Но я чувствовал, что Ирочка иногда стеснялась быть со мной, потому что она не жена.
— А сейчас новую квартиру вы получили благодаря Ирочке?
— У Ирочки была квартира, она ее продала, чтобы мы купили эту квартиру. Да еще наши знакомые, спасибо им, дали нам в долг. Квартира просто шикарная, просторная, не забита мебелью. Я всю жизнь мечтал, чтобы у меня была лестница в доме, кабинет и камин. И мы все это сделаем. Я очень трудно уходил из квартиры, где мы были с Аллочкой. Но я понимал: Ирочке тяжеловато там находиться. Я ту квартиру не продал. Мы ее сдаем...
— А вообще Ирочка больше вас зарабатывает?
— Нет.
— А вы бы комплексовали, если бы ваша жена зарабатывала больше?
— Слава богу, я еще востребован, поэтому у меня никогда не было ощущения, что я придаток в семье.
— И тем не менее вы согласились прорекламировать препарат против алкоголизма — это же заработок, причем, наверное, немалый.
— Безусловно, я получил за это деньги. Но не стыжусь: к огромному сожалению, наши и близкие, и неблизкие люди уходят из жизни из-за этой болезни.
— Все же вы рекламировали определенный коммерческий продукт. То есть брали ответственность за его качество...
— Конечно, ответственность была. И были звонки, дескать, “мы купили на последние деньги, а человеку не помогло”. Но, очевидно, это не панацея для всех. Был страшнее вариант. Позвонила женщина и сказала: “Как вы могли это сделать!” А дело в том, что в рекламе показали молодого человека в гробу, вроде как он умер от алкоголизма. Оказалось, это молодой парень, которого убили в армии. И эти дураки, которые монтировали, откуда-то выдернули видеоряд. Позвонила мама этого мальчика, вся в слезах, говорит: “Ко мне пришла соседка, сказала: “Что же ты, сволочь, торгуешь сыном!” Но я же не виноват в этом!
Сын
— Ваш сын Максим как-то заметил, что вы очень беспомощный и вами необходимо руководить. Даже машину не можете водить...
— Я нервничаю на дороге. Поэтому не сажусь за руль. Всю жизнь ездил и продолжаю ездить на работу на троллейбусе. Но я бы не сказал, что я беспомощный. Я очень рано ушел от родителей, в 17 лет. Они мне, безусловно, помогали, присылали деньги, когда я был студентом и поступил в Ленинградский театральный институт. Но я сам стирал, сам готовил, сам вкалывал с утра до ночи в институте.
— Беспомощность может и по-другому выражаться...
— Беспомощность может выражаться и в том, что я впервые получил ордер на квартиру в 40 лет. В этом смысле да, я беспомощный. Я не мог прийти и стукнуть кулаком по столу в дирекции: как вам не стыдно, мы играем главные роли, а живем в общежитии...
— Ваш сын Максим не появился на свадьбе. Это из-за антипатии к Ирочке или обиделся на вас?
— Слово “обиделся” не объясняет его состояния. Он относится к случившемуся очень сдержанно. Он меня предупредил, что не может быть на свадьбе. Ему не хочется прикидываться веселым и радостным, поскольку он не ощущает этой радости. Обидело ли это меня? Нет, не обидело. Огорчило? Безусловно. Мне кажется, что если мне хорошо, то и моим детям должно быть хорошо. Но они уже взрослые люди и живут так, как хотят жить. И никто, никакие сплетни, никакие домыслы никогда не собьют меня со светлой памяти об Аллочке. И никто меня не лишит сына: я знаю, что у меня он есть, и, как бы он ни поступал, он все равно мой сын. И навсегда им останется. Кто бы по этому поводу чего ни говорил, наши взаимоотношения значительно глубже. Прежде всего у нас общая кровь. И потом у нас никогда не было конфликтных ситуаций ни в семье, ни с ним лично. Он никогда от нас с Аллочкой не слышал ругани...
— Так вы, правда, никогда не ругали сына?
— Я не мог, потому что он мне нравился и продолжает нравиться. Он очень похож на Аллочку — в душе и очень похож на меня — по скрытности. Но поверьте, у нас никогда не было конфликтов. Даже когда я начал с ним делать спектакль и когда у нас были какие-то творческие столкновения, это были творческие столкновения, и они не имели отношения к нашим взаимоотношениям.
— И тем не менее вы одобрили профессию сына, который пошел по вашим стопам.
— Сначала мы противились. Но он человек самостоятельный. Он втихаря от нас поступил, мы были на гастролях.
— Он не часто обращается к вам за помощью?
— Крайне редко. Он очень самолюбив, самостоятелен.
— Вы хороший дедушка?
— Плохой. Я очень редко вижу внуков из-за занятости. Если очень честно, то из-за того, что ребята не принимают Иришу. Я не могу часто уходить к ним, зная, что Ирина остается одна. Но когда я привожу внучку Полинку к нам, это просто счастье. Ира, кстати, до сих пор не видела младшую, Таню.
— А как Ира относится к сложившейся ситуации с Максимом?
— Где бы мы ни были, она обязательно купит что-нибудь для Максима, Вики и для их детей. Я-то сам не человек магазинов, у меня тут же начинает болеть голова. Но, к огромному сожалению, ребята ее заботы пока не понимают. Думаю, что они просто многое теряют, не общаясь с ней. Потому что она всегда готова прийти на помощь. Она очень хорошо относится к моим близким.
Алла
— Это правда, что ваши родители были против Аллы?
— Они любили ее бесконечно. Сегодня уже два с лишним года, как ее нет. Но у меня все время ощущение, что это только что произошло. У меня ощущение, что она просто ушла от меня, чем-то недовольная. До сих пор, когда я вижу женщин с волосами Аллочки, я хочу заглянуть им в лицо. Я ничего не могу с собой поделать.
— Вы не боитесь, что это вас будет преследовать всю жизнь?
— Пусть преследует.
— Есть вещи, которые вы еще не сказали Алле?
— Аллочке? Нет. То, что я не успел и стеснялся высказать при жизни, я ей рассказывал каждый день после ее смерти. Ее портреты висят дома, и никаких иных вариантов быть не может. Я очень мучился с ее памятником. Это длилось на протяжении двух лет, хотя говорят, что памятник должен появиться на могиле через год. Но я все это время мучился: какой должен быть памятник? И совсем неожиданно в полузнакомом доме, куда мы случайно попали, я увидел скульптуру — конец XIX века — “Муза”. Вот в этом я увидел Аллочку, ее воздух, светлость, доброту, все — в этом. Я просто обмер. Я выкупил этот бюст, и он стоит сейчас на кладбище.
