Непонятно почему, но в последние годы сложилось твердое убеждение, что главная беда отечественной науки — отсутствие финансирования. Четвертый год подряд государство наращивает расходы на науку, а толку по-прежнему ноль: судя по всему, дополнительные ассигнования попросту не доходят до исследователей. Между тем, как выясняется, некоторые научные деятели очень даже неплохо приспособились к новым рыночным отношениям. Об Академии наук мы уже писали; сегодня речь о другой стороне медали — отраслевой науке.
В свое время в стране была создана сеть НИИ, которые должны были решать прикладные задачи. В СССР таких институтов и научных центров было более 10 тысяч — сейчас осталось около четырех тысяч. И если верить президенту Путину, то “никто не знает, чем они занимаются”. Ситуация тем более странная, что в отличие от “чистой науки” отраслевые институты даже в разгул демократии неплохо финансировались. Во всех регионах страны были сформированы так называемые фонды
НИОКР, куда отчисляли проценты абсолютно все предприятия и граждане, — не нужно обладать большим воображением, чтобы понять, что эти деньги тратились на что угодно, только не на НИОКР.
В прошлом году был наконец принят новый Налоговый кодекс, который убирал эти посреднические структуры; предполагалось, что с 2003 года отраслевую науку станут финансировать заинтересованные ведомства напрямую. Подготовительная работа началась еще два года назад, когда министерства начали разбираться, чем же, собственно, занимаются их НИИ. И вот тут-то и появились сюрпризы: оказалось, что “бедная наука” очень даже неплохо живет и вроде как не нуждается в опеке государства. Директора некоторых НИИ, мягко говоря, процветали среди всеобщего развала — или, скажем точнее, за счет этого развала. Понятно, что борьба разгорелась вокруг наиболее работоспособных НИИ. Причем борьба настолько грязная, что порой диву даешься, как наши благородные ученые докатились до этого. Один из самых последних примеров — совершенно дикая история, которая разворачивается вокруг Всесоюзного НИИ защиты животных, принадлежащего в теории Минсельхозу, а на практике бывший директор попросту отказался его отдавать.
Говоря об отраслевой науке, нужно понимать одну вещь: все научно-исследовательские институты обладали мощной производственной базой и по сути являлись заводами по выпуску наукоемкой продукции. В этом их ключевое отличие от институтов системы РАН. В советские времена структура формировалась так, что каждый отдельный НИИ был монополистом в определенном секторе народного хозяйства. И после развала Союза многие научно-производственные объединения смогли неплохо существовать именно потому, что были монополистами. И один из них — Всесоюзный научно-исследовательский институт защиты животных, расположенный под Владимиром, в поселке Юрьевец.
До 90-х годов институт специализировался на производстве противоящурных вакцин, потом появилась необходимость в производстве вакцин и от других заболеваний. Насколько это важно, наверное, не нужно объяснять — например, от прошлогодней эпидемии ящура в Англии погибло более 2 миллионов голов скота, а общий ущерб сельскому хозяйству этой страны составил 31 миллиард долларов. Евросоюз ежегодно тратит только на профилактику ящура и “коровьего бешенства” порядка 80 миллионов евро. Институт же кроме вакцин для скота производит лекарства для птиц, различные диагностические комплексы, мази. Одним словом, ассортимент, сравнимый с предложением крупнейших биоконцернов мира.
В Восточной Европе, СНГ и Средней Азии единственным официальным центром, контролирующим ситуацию по вышеупомянутым заболеваниям, является Владимирский институт. В мире центров с подобным статусом всего 6. Иными словами, если производителям мяса в более чем 20 странах будут необходимы любые ветеринарные услуги, связанные с этими болезнями — от сертификации до борьбы с эпидемией, — они могут обратиться только в Юрьевец. А это означает миллионы долларов прибыли. Кроме шуток. В прошлом году институт должен был поставить только в Монголию (где сейчас наблюдается вспышка ящура) 12 миллионов доз противоящурной вакцины на сумму почти 4 миллиона евро. А всего в 2002 году институт произвел почти 4 миллиарда доз вакцин — более сотни наименований. НИИ покрывает порядка семидесяти процентов всего отечественного рынка ветеринарных препаратов, а по некоторым позициям — и все сто.
И если емкость этого рынка составляет порядка 50 миллионов долларов, то на долю института должно приходиться не менее 30, притом что 17 процентов продукции идет на экспорт.
Иными словами, Минсельхоз был вправе ожидать от этой своей структуры стабильной прибыли. Более того, по всем писаным и неписаным законам этой прибыли просто не могло не быть, как не бывает моря без воды. Иначе это не море. Тем не менее НИИ, при всех своих успехах, никак не хотел нормально вести бухгалтерию и при видимой прибыли почти прекратил развивать производство. И когда в Минсельхозе четыре года назад сменился министр, новая команда задалась резонным вопросом: почему?!
То есть ситуация абсолютно ясная и прозрачная с любых точек зрения: Всесоюзный НИИ защиты животных находится в полной федеральной собственности, и Контрольно-ревизионное управление Минсельхоза вправе проводить здесь любые проверки, чтобы выяснить, почему предприятие неэффективно управляется и куда деваются народные деньги. И дело, наверное, даже не в том, что КРУ нашло много всяких нарушений — бог с ними, вероятно, проверяли и находили не раз. А в том, что в министерстве решили сменить директора Анатолия Гусева. И вот тут-то и началось непонятное: Гусев не только не ушел — он отказался возвращать государству институт. А это, согласитесь, уже нонсенс.
Акт первой проверки института на 70 листах имеет массу любопытных моментов. Но, повторюсь, ничего особенного: на сайте Счетной палаты подобное чтиво висит пачками. И все в порядке, никого не судят: воровство чиновников в нашей стране — такое же обычное дело, как и отключения электричества. Ну, выплатил себе Гусев 600 тысяч рублей (при средней зарплате в институте меньше двух тысяч рублей), ну, семью пристроил у себя под крылом, коттеджики отстроил, ну, ест, пьет, гуляет за счет народа на многие тысячи... — все это в конце концов мелочи по нашим, российским меркам.
С прибылью тоже все ясно. Деньги и продукция уходили по классической схеме: через еще одно госпредприятие — “Росзооветпром”, которое является монополистом на отечественном рынке ветпрепаратов, грубо нарушая антимонопольное законодательство. Организовал предприятие бывший министерский начальник — руководитель Государственной ветеринарной инспекции Вячеслав Авилов, который после ухода “в бизнес” тем не менее остался возглавлять комиссию, решающую, кому направлять дотации для закупок ветпрепаратов. В итоге в Институте охраны животных оседало около 60 процентов всех дотаций на биологические производства Минсельхоза. Таким образом, государство брало на себя практически все издержки на производство, а прибыль делилась, судя по всему, в частном порядке: федеральное госпредприятие “Росзооветпром” тоже каким-то образом умудрялось быть убыточным. Но это в прошлом. В 2002 году Гусев пошел дальше — но об этом позднее.
Это, конечно, откровенные нарушения, но, повторюсь, ничего особенного по российским меркам (хотя в Китае, например, за это вешают — публично, на центральной площади Пекина, — а в цивилизованной Америке Гусев получил бы по совокупности лет семьдесят за растраты и уклонение от уплаты налогов). Есть, правда, один пункт, который может вызвать некоторую брезгливость: Гусев передал фирме своего зятя-американца несколько десятков патентов на отечественные препараты. Нужно сказать, что в среднем современные биологические концерны вкладывают в разработку того или иного препарата по 300 миллионов долларов, а общая выручка от продажи этих лекарств достигает в некоторых случаях 150 миллиардов долларов (минимальная граница — 35 миллиардов). Подчеркиваю: это по каждому препарату — а Гусев “подарил” американцам 34 патента на уникальные лекарства для животных.
Вот это измена так измена. Знаете, даже у последних московских жуликов и барыг есть поговорка: “Родиной не торгую” — то есть это предел нравственного падения. Каким образом “ученый с мировым именем” (так позиционирует Гусева владимирская пресса), доктор наук, умудрился “продать” Родину с потрохами — отдельный разговор. Но, честно говоря, вот где покопаться бы ФСБ — процесс получится куда более зрелищным. А то треплют несчастного Пасько с его копеечными гонорарами — даже скучно. А здесь миллиарды долларов — столько генеральских звездочек можно получить...
Шутки шутками, но повторюсь еще раз: состояние российской государственности таково, что даже этот вопиющий факт может вызвать лишь некоторую брезгливость, а, допустим, владимирский следователь, которому передали акт проверки, прямо, так сказать, по-милицейски режет правду-матку в глаза министру и вице-премьеру Гордееву: “возбудить уголовное дело по фактам коррупции не представляется возможным”. Вот так: не могу, и все — наверное, очень занят.
Тем не менее у Минсельхоза в этой ситуации осталось, казалось бы, безотказное средство — сменить директора. Подчеркиваю: “ученому с мировым именем” предложили не возместить убытки, не идти с повинной в “органы”. Нет, Гусева попросили тихо уйти. И знаете, он так оскорбился, что устроил публичный митинг. Ответ и мотивация были убийственными:
— Институт не получает от государства ни копейки, поэтому я не уйду: наука мне этого не простит! — гордо сказал Анатолий Алексеевич и залег на больничный.
До этого момента ситуация хоть и с натяжкой, но укладывалась в рамки обычной российской чиновничьей практики. Но когда Гусев решился на открытый бунт — она стала беспредельной даже для нынешней феодально-капиталистической системы. Почему? Потому что, находясь официально на больничном, директор тем не менее открыто, на глазах всего народа, начал процесс приватизации мощного биологического производства. И если в предыдущей своей деятельности Анатолий Гусев не изобрел ничего нового (растраты, родственники, подставные фирмы — все это уже было), то на новом этапе он подошел к процессу приватизации народного достояния действительно по-творчески. Я бы даже внес имя Гусева в криминальный учебник — наряду с Мавроди, Березовским и “Властилиной” (Соловьевой).
Начать нужно с того, что болеет Анатолий Алексеевич уже больше года. Руководила институтом до последнего времени его супруга, а когда это стало уже совсем неприличным, Гусев назначил исполняющим обязанности чуть ли не бомжа — человека без специального образования, который последние семь лет вообще нигде не работал (видимо, был домохозяином). Отечественный КЗоТ построен таким образом, что пока человек официально находится на больничном — уволить его никто не имеет права. Поэтому назначенный Минсельхозом новый директор просто утерся собственным контрактом: никто его и не собирался допускать к исполнению должностных обязанностей.
Государство, понимая, что болеть Гусев может очень долго, перерегистрировало институт. Но бывший директор и здесь нашел гениальный (в смысле очень простой) выход: московских чиновников и нового директора перестали пускать на территорию предприятия. А “легла” на пути представителей министерства... милиция — та самая владимирская милиция, которая должна была расследовать дело о коррупции. Со своей точки зрения я их очень понимаю: кто платит, тому и служим. Бюджет у нас бедный, столько, сколько хочется хапать, милиции он дать не может. Гусев даже заявил: поскольку он (наверное, лично) из бюджета не получил ни копейки, то эти проверки ему надоели. Бюджетных денег нет, поэтому проверять нечего. Впрочем, на вопрос, куда они делись — все эти дотации, фонды НИОКР, льготы по налогам, недвижимость, патенты... — Гусев как-то постеснялся ответить. Больной человек все-таки, зачем забивать голову всякой ерундой?.. Между тем процесс тяжелой болезни не помешал Гусеву срочно избраться в депутаты областной думы, регулярно выступать на митингах, давать интервью газетам, рассуждать о будущем российской науки в телевизоре. И самое главное — регистрировать новые фирмы. Одной из которых руководит его дочь (та самая, чей муж получил патенты и очень льготные контракты от НИИ), а другой — вновь нарисовавшийся Авилов, ринувшийся спасать прибыли, поскольку новая министерская команда положила конец монополизму концерна “Росзооветпром” на рынке.
Ныне эти фирмы, расположенные на территории института, занимаются тем, что продают всю продукцию биопроизводства. Те самые четыре миллиарда доз вакцин. Причем это богатство передается им без предоплаты, без соответствующих гарантий и, самое главное, себе в убыток: каждый месяц регистрируется около 10 миллионов рублей задолженности института перед этими посредниками. Понятно, что этот долг может создаваться искусственно — по подложным документам, с использованием выведенной из обращения печати... — но остается вопрос: зачем?
И вновь все очень просто: когда долг зашкалит за определенную сумму — фирмы предъявят иск, и в случае выигрыша институт объявляется банкротом, и его передадут кредиторам, то бишь дочери больного Гусева и товарищу Авилову.
И это при том, что институт (вновь без разрешения Минсельхоза, что является очередным грубым нарушением закона) сам же учредил эти две фирмы и передал им лучшие производственные и административные здания — в качестве паевого взноса! Не нужно быть финансовым аналитиком, чтобы понять, что это — не что иное, как теневая приватизация. Но если, к примеру, Березовский все же выложил за “Сибнефть” в 1997 году 100 миллионов долларов, то в 2003-м Анатолий Гусев не собирается платить ни копейки за государственный биоконцерн, который оценивается на рынке в сотни миллионов долларов. И обратите внимание: все это происходит открыто, никто из главных действующих лиц особо не скрывает своих намерений. А народу объясняют все это вновь очень просто: во имя интересов науки...
В конце нужно сказать о главном — о чести, о совести и, собственно, о самой науке. Понятно, что в контексте всего вышесказанного слова о каких-то высоких материях будут звучать очень смешно — эти слова вообще очень смешно звучат в нашей стране. Но Анатолий Гусев, мотивируя свой демарш в публичных выступлениях, не стесняется веселить высокими словами общественность, педалируя именно тему науки, за которую вроде как он и полез на этот крест — ценой в 500 миллионов долларов.
Знаете, сколько потратил в 2001 году институт на научную деятельность? При обороте в 300 миллионов рублей на исследования были выделено целых... 200 тысяч рублей (меньше 10 тысяч долларов). Про зарплату в 600 тысяч рублей, которую в том же году заплатил себе директор, нам уже известно, а допустим, на сколько тысяч одних только колбасок или спиртного списывается из кабинета Гусева ежемесячно? 90 и 130 тысяч рублей соответственно. Причем тот факт, что имярек тяжело болен, на аппетитах Анатолия Алексеевича (или его кабинета, если хотите) не отразился. Можно продолжать: сколько платит институт за телефонные разговоры директора или его дочери, которая живет в Америке, или на сколько тысяч народных долларов Гусев ежегодно отдыхает. Таких “или” и “сколько” в деле “ученого с мировым именем” можно набрать очень много. О какой науке в таком случае может идти речь? Науке воровать?
Академик Курчатов и прочие великие ученые тоже жили полностью на обеспечении государства, но все эти льготы правительство само, так сказать, добровольно им предоставляло. В случае с Гусевым — все наоборот: государство пытается вернуть нахапанное. Не спорю, может, Анатолий Алексеевич и в самом деле большой ученый (хотя этот вопрос, как сегодня говорят деловые люди, нужно обсуждать), но всемирно признанный Жорес Алферов, например, почему-то не считает делом своей чести устраивать митинги, а почти смиренно просит денег на протекшую крышу, спасая научное оборудование. А что спасает на митингах во Владимире Гусев?..
Как и большинство россиян, я принципиально не верю в честных чиновников. Как известно, у нас только цари и президенты бывают “добрыми” — остальные все воруют. Но сегодня в российском правительстве реальные результаты демонстрирует именно сектор, за который отвечает вице-премьер Гордеев. Именно в сельском хозяйстве, которое всегда было по определению “мертвой зоной” рынка, наблюдается заметное оживление — результат четырехлетней работы новой команды. Более того, в нынешней экономической ситуации, когда вот-вот обвалятся цены на нефть, именно сельское хозяйство и все смежные отрасли, второй год демонстрирующие великолепную рыночную конъюнктуру, могут спасти страну от очередного дефолта.
С любых точек зрения действия этой команды по отношению к НИИ защиты животных — абсолютно правомерны. Более того, это единственно верный выход в нынешней экономической ситуации — вернуть прибыльное предприятие в государственную казну. В свою очередь демарш Анатолия Гусева — это открытый вызов государству. И здесь очень показательна позиция правоохранительных органов, особенно местных: лишь с помощью Генпрокуратуры удалось раскачать налоговиков на уголовное дело, которое тем не менее изначально не имеет перспектив, поскольку возбуждено по абсолютно “беззубой” статье. Последнее вообще не укладывается ни в какие рамки: в Уголовном кодексе мошенничеству и иным видам присвоения чужой собственности посвящено порядка 20 статей, не считая сотен подзаконных актов. А для оценки совершенно очевидной ситуации вокруг Владимирского института не нашлось ни одной, кроме “уклонения”?..
И если суммировать все вышесказанное, то получается, что Анатолий Гусев изначально противопоставляет себя правительству, открыто требуя для себя персонального права присваивать народное состояние, пока... Что? Не отсохнет рука берущего?
Наверное, это уже слишком.
