Театральный академик знает все

Известнейший театральный художник Михаил Михайлович Курилко-Рюмин на все шутки по поводу своей фамилии всегда отвечает: “Никогда не курил и почти не пью”. Главный ученый секретарь Академии художеств, настоящий театральный “кладезь”, недавно отметил... 190-летие. Это если сложить 80 лет жизни, 60 лет творчества и 50 — учительства.

— Я тут список учеников подготовил. Вот, смотрите — начиная от Левенталя, 20 лет протрубившего главным художником Большого театра, и до Лукановой из Болгарии, очаровательной, талантливейшей девочки, — получается 50 человек.

— А кто, в свою очередь, вас учил?

— На моем пути встречались удивительные и интереснейшие люди. Много лет я работал рядом с Вадимом Федоровичем Рындиным — это был невероятный человек. А Юрий Иваныч Пименов, 100-летие которого на днях отметили, — это мой учитель и крестный отец. Когда он увидел, что я неплохо сделал диплом на тему Герцена, тут же произнес: “Миша, Марья Осиповна Кнебель в Центральном детском будет ставить “Горе от ума” — я вас с ней познакомлю”. Дал мне, молодому, толчок.

— Волновались, делая “Горе от ума”?

— Ну конечно. Но могу с гордостью сказать, что я Марью Осиповну не подвел. Но что ей-то приходилось испытывать! На сдаче “Горя от ума”, а в то время как бы “секса в стране не было”, ей задавали вопросы: “А что это Фамусов хватает служанку Лизу за талию? Других мест нет?”, “А почему Софья поет французские романсы?”. Тогда же, в 1952 году, шла борьба с космополитизмом.

— Ваш отец, Михаил Иванович Курилко, некоторое время был главным художником Большого театра. Это он привил вам любовь к театру?

— Конечно. Но и мама моя тоже была заядлой театралкой, хотя имела к театру лишь косвенное отношение — преподавала французский в училище у Вагановой. Лет в шесть меня привели на “Майскую ночь”, которую ставил не кто-нибудь, а сам Константин Сергеевич Станиславский. И ведь запомнил, как испугался при виде парубков в гриме за кулисами. А вот актрисы в розовых трико мне очень понравились. Заигрывали со мной!

— Вы и сейчас продолжаете заниматься сценографией?

— Судьба недавно, два года назад, свела меня с Леонидом Трушкиным. Спектакль “Цена” Миллера поставлен им как раз в тех любимых мной традициях Кнебель, Эфроса. Миллер — это ведь американский Чехов. Публика сидит замерев. Золотухин великолепно играет. Равикович и Басилашвили каждый раз садятся в поезд и едут из Санкт-Петербурга играть в этой антрепризе. Значит, есть еще к театру страсть, и это замечательно.

— Сколько же вы сделали спектаклей всего?

— По крайней мере, больше 150. Работал во многих городах — от Москвы до Гаваны.

— У вас ведь и сын — тоже Михаил Михайлович и тоже театральный художник?

— Да, 20 лет отдал Большому театру. Сейчас он завпост в Вахтанговском.

— Вы вспоминаете войну?

— Ее из памяти не выкинешь. Ушел на фронт, как теперь говорят, прямо со школьной скамьи. То, что мы были пушечным мясом, все, конечно, понимали: ехали-то старики да юнцы неоперившиеся. Страшно было. С человеческой жизнью не считались. Если вспомнить, сколько раз я был на грани! Судьба до поры до времени хранила. Пока не ранило под Курском...

— Не могу не задать один вопрос. После тяжелого ранения, всего лишь в двадцать лет, вы остались без руки. Театральный художник — это не только эскизы. Это еще и макет. Как вы решились стать именно сценографом?

— Госпиталь эвакуировали в Киргизию, во Фрунзе. Считаю его второй родиной. В 43-м пришел в местный театр, сделал два спектакля и только потом уехал учиться в Москву, во ВГИК. Скажу вам: все можно сделать. И макеты сам мастерил. Ну, может, какие-то детальки заказывал.

— Михаил Михайлович, можно только позавидовать вашему оптимизму. И вашему знанию истории театра. Когда мы увидим мемуары?

— Да вот времени нет написать. Кому-нибудь можно было бы надиктовать, да тоже надо время. Слышал, появились сейчас цифровые диктофоны, вроде бы подключаешь их к компьютеру — и голос преобразуется в текст. Надо этим заняться.


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру