Перед интервью Александр Наумович Митта предупредил, что не хочет “всей этой юбилейной шелухи”. Поэтому мы говорили только про кино. Но не напомнить о том, что 28 марта Александру Митте, режиссеру фильмов “Звонят, откройте дверь”, “Сказ про то, как царь Петр арапа женил”, “Экипаж”, “Граница. Таежный роман”, исполняется 70 лет, — нельзя. А также о том, что Митта — не только режиссер, но и педагог (он основал свою школу-студию), и теоретик кино (в 2000 году он выпустил книгу “Кино между адом и раем”). В своем солидном уже возрасте Митта открыл в себе новую страсть — телевизионные сериалы. Подходит он к ним как к большому серьезному кино и сейчас запускает новый проект. Съемки начнутся только летом, так что ждать телевизионной премьеры еще долго.
— Вы как-то говорили, что не любите независимое кино...
— Нет, это не так, арт-хаусные картины — мои самые любимые. Мои любимые режиссеры — Федерико Феллини, Квентин Тарантино и Ларс фон Триер. Но мне Бог дал другие способности. У меня есть способность находить контакт с огромным количеством людей и эмоционально их заряжать. Две с половиной тысячи лет назад древние греки придумали катарсис: человека равнодушного можно завести, развить его эмоции так, что он в конце трагедии может испытать одновременно и счастье (от того, что он смотрит искусство), и горе (от того, что его любимый герой погибает). Этой линии я стараюсь придерживаться во всех своих фильмах. А фильмы арт-хауса, мне кажется, дистанцированы, не рассчитаны на эмоциональный контакт. Я согласен со Львом Толстым, который сказал: “Наше искусство — это обмен эмоциями”. Это, конечно, чистый мейнстрим. Это отношение к фильму как к машине, которая вырабатывает человеческие эмоции. Когда я работаю по этой схеме, я чувствую, что занимаюсь своим делом.
Россия не имеет своего мейнстрима, но у нас навалом арт-хауса. Потому что у молодых режиссеров нет перспективы в кинотеатрах. У них остаются только маргинальные пути, на периферии кино: просочиться на фестиваль, получить премию, которая может заинтересовать продюсеров, и тогда, возможно, у него появится возможность снять фильм. Сегодня к русскому кино отношение несерьезное: школ новых нет, идей новых нет.
— А в мире?
— В Юго-Восточной Азии, Северной Европе, Италии — есть. Всюду, кроме России!
Наш продюсерский кинематограф развивался по простой схеме: половину денег засунуть за щеку, половину — потратить на кино. Кто зарабатывает деньги, воруя у самого себя? Проекты новой генерации продюсеров смотрят: “Антикиллер” Егора Кончаловского, “Займемся любовью” Дениса Евстигнеева...
— Ваши теоретические работы о кино не мешают снимать?
— Наоборот, сегодня это и есть профессия. Относиться к режиссуре как к чему-то интуитивному, от Бога, — смешно. Режиссер сегодня — это не профессия, это ремесло. У тебя есть сценарий, дорогие артисты, дорогой съемочный процесс, ты работаешь и с деньгами, и с идеями. Все это — абсолютно рациональные вещи. Если ты это не учитываешь, ты дилетант, а дилетантов навалом. В Америке, например, 160 школ. И один мой приятель, который учится в очень престижном американском киновузе, спросив свою девушку, почему она не хочет с ним жить, получил ответ: “У тебя же профессии нет. Что такое режиссер? Все равно что таксист”. Там это профессия, не вызывающая никакого интереса, пока она не подтверждена работой.
— А студенты, отучившиеся в вашей школе-студии, тоже никуда не годятся?..
— Школа моя была скорее виртуальная. Я решил, что, пока мне дают деньги на проекты, нужно снимать. А потом — вернусь. У моих учеников потенциал еще не раскрыт.
Вот в Германии смотрят на учебные работы и предлагают работу. Дают пятисортный проект, и если из него получается третьесортный, то ему опять предлагают работу. У нас же мастерство уходит, ребята три-четыре года ходят со своими проектами, а мастерство забывается. Наша киноиндустрия еще не выросла до тех размеров, при которых она нуждается в постоянном притоке молодых сил.
— Вы не раз говорили, что вам не нравятся ваши фильмы...
— И до сих пор так: нет самокритичности — нет режиссера. Я знаю одного серьезного режиссера: когда у него плохое настроение, он заказывает фильм, сидит в зале и смеется от удовольствия.
“Граница” была бы гораздо круче, если бы я проявил немного вздорности, снял бы еще одну серию. Но у нас закончились деньги и время. Там у Ренаты была отличная сцена, где она сходит с ума, но это все быстро проходит. А я придумал сцену, где она безнадежно сумасшедшая, и когда к ней приходит любимый человек, она вмиг выздоравливает. Я точно знаю, что если б люди это видели — у них слезы просто хлынули бы из глаз.
“Раскаленную субботу” я бы всю исправил, от начала до конца. Ее вообще не надо было снимать в таком виде. Я написал сценарий шесть лет назад, это была наполовину комедия, наполовину драма. Я понимал, что сегодня такой фильм возможен только как комедия, но у меня не было трех недель, чтобы дожать сценарий.
Душу я вкладываю в телевизионные проекты — у меня все не как у людей. Я себя очень хорошо чувствую в телевизионном формате. На каждой картине у меня была одна проблема: минимум половина сценария оказывалась в корзине. Потому что все идеи картина не вмещает.
— Будете продолжать свои сериальные опыты?
— Да, сейчас запускается большой сериал, чумовая история пятерых женщин. Все они решительны, как мужчины, и сами выстраивают свою судьбу. Они по очереди входят в горящую избу, причем пять женщин и девять изб, девять любовных историй. У одной — пять любовных историй. Четыре истории — современные, одна — история Х века, я сплел их в одну косичку.
Проект в работе, сценарий написан — как раз ко дню рождения я его завершил, Зоя Кудря его полирует. У нее удивительный талант: все, к чему она прикасается, становится лучше. Актеров выбрал, но еще не утвердил. Но сказать кого — не могу: каналы не любят, когда режиссер без их решения раскрывает карты. Сейчас я снимаю с ТВС. В принципе я человек ОРТ, но один раз решил изменить: на ТВС мне предложили условия лучше.
Хочу снять масштабное кино. У нас обычно построят одну комнатку и снимают в ней все серии: одни разговоры, простейшие эмоции... У меня от таких сериалов — клаустрофобия.
— Вы начинали с детского кино — нет желания вернуться?
— Главным недостатком “Границы” я считал то, что там нет детей. Теперь мой сериал будет битком набит детьми. Это каторга: они не держат внимание, им нужно все объяснять, с ними работаешь, как с мультипликационными героями, — каждый шаг надо прописать. Зато они очень благодарные исполнители, сами верят в то, что делают, и зритель им тоже верит. Хороший фильм — как икебана: в композиции обязательно должны быть бутон, распустившийся цветок и увядший. Тогда в букете есть философия, ощущение жизни.
— Новый проект будет дороже “Границы”?
— Не то чтобы дороже — у меня сейчас амбиций больше. Постановочный фильм, история из X века, стоит больших денег — лошади, трюки, комбинированные съемки... Мы хотим, чтобы люди ощутили себя в историческом пространстве. Ведь Москва — это отдельный мир, а Россия живет своей жизнью, и мне хочется сделать кино про Россию, которая живет своей жизнью, но чтобы интересно было и им, и нам.
