Как тянет преступника на место преступления, так и четырехкратного чемпиона мира Алексея Ягудина, вообще-то находившегося в дни чемпионата мира в Нью-Йорке, неумолимо потянуло туда, где разыгрывались медали, — в Вашингтон. За несколько часов до дележки призовых мест у мужчин он возник среди группы спортсменов и тренеров, ожидающих автобус к гостинице.
Правда, информация о том, что Ягудин может появиться на чемпионате, уже была — умело проговорилась Тарасова. Хотя никто не предполагал, что явление Алексея народу произойдет всего за несколько часов до победной пресс-конференции Плющенко. Журналисты в очередной раз оценили удачную работу Ягудина и К° — пиар всегда, пиар везде. Причем абсолютно естественный, чтобы не сказать, врожденный.
Выглядел Алексей прекрасно, улыбался замечательно, женскую часть журналистского корпуса заставил поспорить о модных тенденциях мужской моды — ботинки чемпиона были весьма недурны.
— Леша, ты похудел что-то...
— Да к Дортмунду, к следующему чемпионату мира, готовлюсь. Визу себе готовлю.
(На шутку Ягудина подоспела Татьяна Тарасова: “Сына, ты что, забыл, что я ко всем своим достоинствам еще почти и немка, и дом у меня в Ганновере? С визой все будет в порядке, оформим”.)
— Шутишь все, а у самого небось кошки на душе скребут — чемпионат-то пропускаешь!
— Между прочим, я не шучу. Очень хочу выступать в Дортмунде, но для начала приму участие в этапах Гран-при. Это я точно сделаю.
— Татьяна Анатольевна утверждает, что ты превратился в нытика — до такой степени исстонался, тоскуя по соревнованиям. И еще говорит, что ты уже начал делать прыжки в четыре оборота.
— Да, тяжко было, особенно поначалу. На шоу — скукота по сравнению с соревнованиями, поэтому я очень хочу вернуться. И понял теперь, что буду соревноваться до тех пор, пока здоровье совсем не подведет или пока не почувствую, что не могу быть на высоком уровне.
— Не боишься, что потеря года “по уходу за бедром” может выбить из-под тебя стул, то есть пьедестал?
— Пока я не могу бояться или не бояться. Но вот уже несколько тренировок делаю четверные прыжки. Поэтому оптимизм присутствует, но надо пересматривать тренировочный процесс. Потому что тренироваться каждый день я уже не могу.
— Так все же что с ногой?
— Воспаление тазобедренного сустава. Когда нагрузка на ногу накапливается, появляется боль, особенно под конец дня. Слава тебе, господи, что это случилось полгода спустя после Олимпиады. Но все-таки случилось, и хорошо, что в шоу не надо прыгать как подорванному четверные.
— Зато надо будет это делать в следующем году. Может, лучше согласиться все же на операцию?
— Я — ради бога. Если скажут: “Все, время твое вышло, ложись”, — то лягу. Но надо сейчас отъездить хотя бы тур до конца, у меня еще 21 выступление осталось. Естественно, каждый человек хочет отодвинуть миг операции. Потому что потом неизвестно еще, что будет. Ясно только, что реабилитационный период будет длительный. После тура пройду снова обследование — надо посмотреть, насколько хуже стало. Потому что лучше не стало — однозначно. То, что нога меньше болит, — это я просто адаптировался к боли уже. Мышцы знают, как подстроиться.
— А мозги?
— Вот с этим как раз и будет связана основная проблема. Возвращение будет тяжелым. Потому что шесть чемпионатов мира я был в гуще событий, и даже если ты продолжаешь выступать в шоу, это уже не то. Очень тяжело даже на натренированные мышцы нарастить те чувства, с которыми выходишь на лед. Это легко уходит без практики. Только поэтому я заставлял себя ездить на полупрофессиональные турниры — чтобы не дать погибнуть чувствам.
— Их можно подогреть еще каким-то способом самостоятельно? Или потребуется психолог?
— Во-первых, я смотрел все соревнования этого года, все результаты знаю, даже знаю, кто какие оценки получил. Во-вторых, я очень соскучился. Что касается психолога — может быть, его помощь понадобится, а может, и нет, я не знаю. Рудольф Загайнов очень сильно помог мне на Олимпиаде, я не согласен с теми, кто утверждает, что психолог нужен больным людям. Не считаю себя больным. Но Олимпиада — великая нервотрепка. И там нужна была помощь не только мне, но еще Татьяне Анатольевне. И, кстати, самому психологу. Нервничали все, ну, может, некоторые люди немного сильнее, чем я. Методы Загайнова использую и сегодня. И это мне помогает. Мы созваниваемся, я не оборвал отношения.
— И тебя абсолютно не смущает, что говорят о том, будто Загайнов не только работал на тебя, но и против твоего основного соперника?
— А почему меня это должно смущать? Это его личное дело. Главное, что он мне помог. Еще говорят, я знаю, что он ставит мою победу исключительно себе в заслугу. Даже если это и так — каждый борется за власть, за деньги. Очень тяжело было, конечно, Тарасовой в тот момент — Рудольф Максимович хотел перетянуть меня больше на свою сторону. И это абсолютно понятно. Каждый хочет, чтобы, когда я выиграл, он был там первый рядом. Тарасова крепко держалась, терпела. Но это все вместе помогло, я выиграл. А остальное уже не важно, все позади.
— Какие разговоры еще доходят?
— Что я просто решил отдохнуть в этом году, а вовсе не с ногой маюсь. Но недоверие — обычное дело. Поэтому я всегда молчал по поводу бедра, хотя беспокоило оно меня давно. Конечно, допустить, что я могу притворяться, можно, но если бы я хотел, я бы уже давно ушел. И это еще не факт, что я буду выступать, но пробовать буду.
— А то, что почти женился по большой американской любви, знаешь?
— На ком хотя бы?
— Тебе видней.
— К сожалению, не женился.
— Это что, проблема?
— Да нет, я доволен своей жизнью. И вполне удовлетворяю свои желания. Но мне сейчас семьи не надо. Меня же по пять-шесть месяцев нет дома. Да и дома фактически нет, я его сдаю. Живу у друга, вещи храню у Татьяны Анатольевны в гараже. Ну не гараж же мне предлагать избраннице в качестве семейного гнезда?
— А тебе уже на каком языке проще разговаривать — на русском или английском?
— На русском, конечно. Я еще все равно очень многое не понимаю. Мы ведь всегда говорим о фигурном катании, и сформировались уже готовые блоки. А в туре — в основном с Антоном Сихарулидзе и Гошей Суром общаюсь.
— Что думаешь по поводу создания новой, альтернативной ИСУ федерации?
— Ну закончится дело тем, что ее в конце концов сожрут — бороться с МОК трудно. И потом, обратите внимание, там нет ни одного действующего фигуриста. Грубо говоря, им просто делать нечего. Ну туры есть... В турах очень скучно, честно. Хотя идея у них благородная — судейство точно надо менять. Но его и так поменяют на следующий год — и принцип компьютерного отбора уйдет, и система начисления баллов будет другая. Я сегодня два часа разбирался с документами, но это все еще надо подробно изучать.
— Без чего не сможешь вернуться?
— Мне главное, чтобы Татьяна Анатольевна со мной работала. Больше ничего не нужно. Сегодня меня часто спрашивают: как же ты теперь без Николая Морозова будешь? (Хореограф, который сотрудничал с Ягудиным все последние годы. С нынешнего сезона он работает самостоятельно, расставшись с Тарасовой. — Ред.) Да, он ставил мне замечательные программы, и все эти знаменитые дорожки придумал, конечно, Коля. Но делал я, а последнее слово всегда было за Татьяной. А когда-то мы делали хорошие программы и без Морозова.
У нас очень много идей, и слава богу, что я выиграл Олимпиаду, и руки у меня немного раскрылись, потому что сегодня я не могу смотреть на то, что многие делают. Прыжки за прыжками. И им не важно, как они выглядят. Так что если Тарасова со мной будет работать так, как она это умеет, все будет в порядке. Да, если бы еще Писеев (президент Российской федерации по фигурному катанию. — Ред.) только иногда не мешал.
— Ты помнишь, что работает диктофон?
— Помню. Я всегда не очень положительно относился к тому, что у нас делается в федерации, и ни для кого это не новость. Но с новой системой судейства, кстати, будет проще — не важно, русский судья или француз. Все будет понятно, и никакое давление федераций не поможет.
— Леша, скажи честно: когда, сообщая о травме и о том, что можешь закончить с фигурным катанием, ты заплакал перед журналистами, это было эмоциональным шоком или все-таки сыграл на публику, соблюдая американские законы жанра?
— Я просто тогда только что узнал диагноз. Меня так долбануло по голове, хорошо еще, что я только заплакал, а не начал крушить все вокруг...
