Прошлый раз (см. “МК” от 8 апреля) я напомнил некоторые доводы Анатолия Васильева и собственные наблюдения, приводящие к мысли: внутри каждой большой пирамиды скрывается скальное ядро — несущая конструкция и основа обманной сети, уводящей грабителей и исследователей от истинных усыпальниц властителей Древнего царства. Этот вывод справедлив не только для самой большой пирамиды.
Хоромы “большого родителя”
Властность, жестокость и неисчислимые богатства фараона Хеопса (по-древнеегипетски Хуфу) упоминаются в папирусных сказках и исторических трудах античных авторов. Недаром самый могущественный царь IV династии воздвиг самую массивную пирамиду. Потомкам пришлось быть скромней.
Однако не забудем, что Хуфу был не первым фараоном самой знаменитой царской династии, оставившей по себе память в виде гигантских “гор, облицованных камнем”. Его отец Снофру (или Сенефру — гласные в иероглифических текстах отсутствуют, а спросить, как звучало имя, не у кого), основатель династии, построил для себя целых две или даже три пирамиды. Неточность количества объясняется тем, что близ деревни Дашур (в 50 км к югу от Каира) высятся две пирамиды, точно принадлежавшие Снофру. А вот еще южней, близ Медума, сохранилась колоссальная пирамида с обрушившейся вершиной, хозяином которой был то ли Снофру, то ли Хуни — другой фараон той же династии.
Зачем покойнику, даже богоподобному, два-три надгробия стоимостью в целый город каждое? Теперь, когда мы немного знаем верования и идеологию Древнего Египта, понятно зачем. Цель все та же: чтобы не нашли. Наверное, сказочно богатый папа полагал так: чем больше он построит пирамид с запутанными пустотами, тем меньше вероятность, что злоумышленники доберутся до мумии, сохранность которой гарантирует вечную жизнь в царстве Осириса. Более изобретательный сын, фараон Хуфу, мыслил иначе: добиваться цели нужно не количеством, а качеством. Его пирамида единственная задумана и построена гениальным Хемиуном с небывалой хитростью — вот мумия царя и осталась ненайденной.
В отличие от долины Гизе, которую ежегодно посещают миллионы туристов, в Дашуре бывали считанные единицы. Потому что здесь размещена военная база египетской армии и долгие годы к “стратегическому объекту” и близко не подпускали. Помню, как восемь лет назад, издалека глядя на мутноватые силуэты двух дашурских пирамид, я лишь облизывался: недоступное манит сильней.
Туризм в Египте — главная отрасль экономики. Поэтому в конце концов и Дашур стал музейным комплексом. Но отдаленным, лишенным общественного транспорта и признаков цивилизации. Судя по тому, что кассир приветствовал нас почти как героев космоса, мы были едва ли не единственными посетителями.
Южная пирамида, более старая, в литературе называется ромбовидной (что неправильно), или ломаной: ее грани вначале поднимаются круто, под очень большим углом, а затем претерпевают излом и к вершине сходятся полого. Интересна она тем, что ее круто скошенные части почти в целости сохранили наружную облицовку белыми известняковыми плитами, давно обвалившимися с большинства других пирамид. Внутрь ломаной пирамиды посторонних не пускают, но известно, что найденный внутри саркофаг, как обычно, оказался пустым.
Взломщики были экстрасенсами?
В километре с лишним к северу стоит другая пирамида Снофру, именуемая в народе розовой — за оттенок песчаника, из блоков которого она сложена. По-другому ее называют первой “истинной” пирамидой, то есть не ступенчатой, не ломаной, но классической пирамидальной формы. По площади основания она не уступает самым знаменитым пирамидам (221,5х218,5 метра), а по высоте почти равна пирамиде Микерина, третьей из комплекса Гизе, — 104,4 м. Из-за широченного основания и относительно скромной высоты розовая пирамида выглядит пологой и оттого не кажется очень высокой, ее грани буквально стелются вдоль песка Ливийской пустыни. Хотя по массивности она третья в Египте после пирамид Хеопса и Хефрена.
Поднявшись по наружной лестнице на высоту десятиэтажного дома, мы спустились по ровному нисходящему лазу. Удовольствие это, замечу попутно, ниже среднего: высота лаза — 1 метр 20 см, сползаешь, согнувшись в три погибели. Вскоре начинает ломить колени. Убедившись, что поручни отполированы, я решился, свернувшись клубочком, съезжать на локтях. При этом приходилось следить, чтобы не снять с себя скальп. Со мной этого не случилось только благодаря тому, что за спиной висел позаимствованный у Андрея Львовича Пунина рюкзачок с дорожным барахлом. Скатываясь по перилам, я по-страусиному втягивал голову в плечи. Поэтому вместо скальпа на известняковых плитах потолка остались ошметки болоньевой ткани рюкзачка. Хотя вдоль перил тянется резиновый вентиляционный шланг, воздуха вскоре начинает не хватать. А внизу еще застит глаза известняковая пыль. Сквозь которую ложные своды погребальных камер смотрятся со сновиденческой размытостью.
Их, кстати, три, этих камер, одна идет подряд за другой, первые две вытянуты, как и нисходящий лаз, строго с севера на юг, а третья — с востока на запад. Впервые посетил эту пирамиду, замерил и описал ее в середине XVIII века чех, францисканский миссионер Вацлав Ремедий Прутки. Разумеется, никакого погребения он не нашел. Снофру, как видно, перехитрил всех: его не нашли ни в одной из трех пирамид. Значит ли это, что его и сегодня там нет?
Первые две камеры розовой пирамиды я бы назвал ложными. Каждая из них площадью 9х3,5 метра, высота ровных стен тоже 3,5 метра, и еще метров на 12 высится ложный свод — 11 сужающихся кверху каменных “ступенек”. Такой же точно ложный свод имеется в большой галерее пирамиды Хеопса, что, на мой взгляд, позволяет предположить и здесь, в Дашуре, руку Хемиуна. Если великий зодчий блистательно обслужил Хеопса, не мог ли он перед этим поднабраться опыта на более простом объекте, заказанном папочкой? Строительные приемы, естественно, одни и те же.
Между камерами оставлены узенькие коридорчики высотой, как и лаз, 1 метр 20 см. Я предполагаю, что до взлома эти коридорчики были заложены стандартными блоками из песчаника, и первым грабителям понадобилась немалая интуиция, а может, и незаурядные экстрасенсорные способности, чтобы удалить из стены единственный, но самый нужный камень.
Особенно это трудно было сделать при поиске третьей, идущей под прямым углом камеры. Потому что выламывать ключевой блок пришлось на высоте девяти-десяти метров — именно там расположен второй связующий коридорчик, музейщикам пришлось громоздить перед ним деревянный стапель. Столь странно приподнятое место связи второй камеры с третьей позволяет предположить: третья-то и есть истинная усыпальница.
Третья камера — такая же по геометрии. То, что она — истинная, мысль не только моя, но и первых грабителей, которые, попав сюда, принялись взламывать пол. И преуспели в этом, раскопав камеру метра на три вглубь. Сомнительно, что их усилия были вознаграждены: о мумии царя Снофру и его погребальных сокровищах никто никогда не слышал. Но вот для нашей экспедиции взломщики приготовили настоящий сюрприз. Под взломанным полом истинной погребальной камеры отчетливо видны огромные обломки материковой скалы — той самой, без наличия которой не было бы самой пирамиды. Правда, подойти к ним невозможно — приходится смотреть с деревянного балкончика, удаленного от камней на 7—8 метров. С этого расстояния в полумраке подземелья не разобрать, имеется ли связующий раствор. Но произвольная, “рваная” форма обломков скорее свидетельствует о том, что грабители устроили каменоломню прямо на материковом горизонте.
Пласты склоняются к Хефрену
Вернувшись в долину Гизе, мы с понятным разочарованием брели вдоль граней пирамиды Хефрена (Хафра — на его родном языке): вход в ее внутренние пустоты закрыт, как водится в Египте, без объяснения причин. Переходя от северной грани к западной, постепенно мы оказались в широком каменном коридоре: слева — пирамида, справа — вертикальный облом бархана, возвышающегося над основанием пирамиды. Высота этого облома достигает метров пяти, и тянется он вдоль всей западной грани, постепенно сходя на нет к югу. Впечатление, что пирамида построена не на поверхности скального плато, а в некотором углублении.
Наверное, мы бы так и не придали особого значения этим особенностям, если бы Дмитрий Геннадьевич Павлов не обратил внимание на любопытную симметрию: пологие полосы более светлого оттенка на нижних ступенях пирамиды идеально рифмуются с такими же точно полосами на вертикальной стене облома бархана.
— Да это же склонение пластов! — воскликнул Андрей Львович. — Посмотрите, осадочные слои известняка наклонены к югу и на бархане, и на пирамиде!
Мы кинулись к нижним ступеням пирамиды и, двигаясь вдоль них, убедились, что вертикальные поверхности камней не рассечены ритмичными швами, разделяющими известняковые блоки. Видны длинные, до 25 метров, куски известняка, не тронутые ни единой трещиной. Такие тяжеленные — тысячетонные — массивы камня, конечно же, не могли укладываться сверху. Это часть материковой скалы.
Облазив всю пирамиду по кругу, мы убедились: первые пять-шесть рядов кладки, по крайней мере, с запада, но отчасти с севера и юга — это очевидно — не уложены, а вырублены из материковой скалы каменного плато.
Поверхность бархана плавно склоняется к юго-востоку, поэтому восточная грань пирамиды с самого первого ряда сложена из отдельных блоков. Как видно, поверхность плато в этой части лежит чуть ниже пирамиды.
