“Скорая” помчалась в Морозовскую больницу поздно ночью 25 марта со всей возможной скоростью, едва врач вынес на вытянутых руках из обгоревшей квартиры крошечный комочек в пеленке. “Похоже, наглоталась угарного газа”, — на ходу бросил он фельдшеру.
Но когда в приемном покое с семимесячной девочки сняли ползунки и распашонку, врачи в ужасе отпрянули. У ребенка оказалось сквозное ножевое ранение живота, да такое глубокое, что кишка торчала наружу. В Морозовской маленьких пациентов с такими жуткими ранами никогда и не было. И тут кто-то из медиков крикнул: “Помогите скорее. Эта девочка — внучка известного актера Петра Вельяминова, ее чуть не зарезала родная мать!”
Ирина родилась в семье будущей знаменитости тридцать четыре года назад. Ее отец, ныне известный актер Петр Вельяминов, сыгравший в фильмах “Пираты XX века”, “Тени исчезают в полдень”, “Вечный зов”, в молодости работал в пермском театре. Там он и встретил страстную театралку Галочку, влюбившуюся в молодого актера по уши. Они поженились, родилась Ирочка.
Дочке еще не было и года, когда Вельяминов ушел к другой женщине. Вот так Иру бросили в первый раз. Похоже, это стало прологом ко всей последующей душераздирающей истории.
С 9 месяцев Иру “сдали” на руки бабушке с дедушкой. Потом ее мать Галина вышла замуж второй раз. У подросшей дочери отношения с отчимом не сложились. Он жестко воспитывал падчерицу, строго спрашивая за каждую мелочь. Из-за отчима испортились отношения и с матерью. Закончив школу, Ира Вельяминова поскорее уехала из постылого дома в Перми к отцу в Москву. Казалось, судьба ее решена, она станет актрисой, как папа.
Актерская дочь легко поступила в Щуку и осталась жить в Москве, в новой семье отца. Ира была счастлива, ей казалось, что в этой семье ее наконец по-настоящему полюбили. А через какое-то время студентка сама влюбилась. Ее избранником стал Михаил, сын новой жены Петра Вельяминова Елены от первого брака. Молодые поженились, у них родился сын Митя. Хотя Ирине оставалось доучиться год, в 1988 г., разочаровавшись в своих дарованиях, она бросила Щуку и решила посвятить себя семье. А через несколько лет Петр Вельяминов уходит и от Елены. Ее сын Михаил, узнав об этом, из-за дурацкой солидарности оставляет Ирину.
Молодая женщина в ужасе, она опять одна. Но тут на сцене появляется друг бывшего мужа, пылкий воздыхатель и давешний поклонник Саша Головченко.
Памятуя о жизни с отчимом, Ирина дралась с мужем из-за своего сына
В 1994 г. Ирина снова выходит замуж, теперь за Головченко. Жили они очень замкнуто. Александр, по специальности художник-реставратор, неплохо зарабатывал. Ирина занималась сыном.
По словам друзей, когда Ирина вышла замуж за Александра, Вельяминов тут же прекратил с ней всякие отношения, поскольку считал, что она сошлась с сумасшедшим.
— Жили они, как большинство российских семей. Выпивали, ссорились, дрались, — говорят их знакомые.
В запое Александр мог, например, выбросить в окно золото. Протрезвев, ходил искать драгоценности на улице, у соседей просил бинокль. Потом опять выбрасывал, опять шел за биноклем... А однажды Александр выскочил на козырек подъезда, стал орать всякую чушь, а потом отходил жену головой о плиточный пол. После этого глава семьи провел несколько дней в психиатрической больнице им. Алексеева и с перепугу даже бросил было пить.
У Ирины оказался свой, особый повод для грусти. Она очень переживала свою актерскую нереализованность. Внутренне ощущала себя актрисой, хотя иногда вздыхала: “У меня нет дара”. Друзьям всегда казалось, что Вельяминова словно была создана для другой, богемной жизни. Она всегда требовала, чтобы ей уделяли внимание, восхищались. Хотя своего родства с известным актером Ирина никогда не афишировала, тем не менее менять фамилию она отказалась и всерьез считала себя отпрыском аристократического рода. А Вельяминов, приехав в Москву из Питера, куда перебрался после очередной женитьбы, на столетие Любови Орловой, остановился у родственников, а Ирине даже не позвонил. Она тогда сильно разнервничалась. Вообще у Ирины было двойственное отношение к отцу. То она его боготворила, то кривила губы: “Кот! Сгубил жизнь моей матери”.
Ирина, в свою очередь, по-своему понимала семейную жизнь. Игнорировала домашние обязанности, стиркой, уборкой и готовкой занимался муж. Приходили редкие гости, но она даже не знала, где что лежит. Ирина считала, что женщина должна лежать в кровати, а муж обязан приносить кофе в постель. И она пыталась воплотить этот идеал в жизнь. Больше всего молодая женщина любила лежать с сигаретой и рюмкой коньяка на диване, спрятав бутылочку под покрывалом. Телефон всегда стоял на автоответчике, словно она ни от кого никогда не ждала звонка.
Сын Ирины от первого брака Дима (домашние звали его Митей) никак не ладил с отчимом, по любому поводу парню доставались оплеухи и зуботычины. Ира была на стороне ребенка и считала, что муж несправедливо недолюбливает пасынка. Часто скандал начинался вечером, когда Митя приходил с улицы позже обещанного. Отчим начинал “проработку”, а мать возмущалась: не лезь, мол, не в свои дела, это мой ребенок. Саша обижался: “Если это твой ребенок, почему я его кормлю и одеваю?” Кончался разговор дракой супругов. Не в силах смотреть на это, 14-летний Митя заступался за мать, а Саша свирепел еще больше.
Ирина почти ни с кем не общалась, соседи на этаже даже не знали ее имени, дружила только с семьей Ивановых, у которых сын был ровесником ее Мити. У них и сама отсиживалась, спасаясь от рассвирепевшего мужа, там же прятался от отчима и Митя.
Последние два-три года женщина ударилась в религию, ходила в церковь, соблюдала пост, читала православные книги. Когда Ирина забеременела и решила оставить ребенка, все знакомые изумились. Но Ирина лукаво улыбнулась: “Саша теперь не пьет, а я очень девочку хочу...”
Она бросала в иконы ножи и кричала, обращаясь К Богу: “Ты ничто!”
Лизанька родилась 13 августа 2002 г. “Она стала настоящим подарком для нас”, — заявлял позже на допросе папа, Александр Головченко. У него Лиза была первым ребенком, он не скрывал своего счастья, да и Ирина немного успокоилась. Митя в сестричке души не чаял, то надувной шарик подарит, то игрушку.
Но как только в доме появился маленький ребенок, участились семейные скандалы. Отчим считал, что Митя недостаточно помогает по дому. Александр кричал, воспитывал пасынка, но Ирина очень хорошо помнила свою жизнь с отчимом и коршуном бросалась на мужа, защищая сына. В доме не прекращались ссоры на предмет, кто постирает пеленки-распашонки.
Кроме того, Александру подняли арендную плату за мастерскую, и он перенес ее в их двухкомнатную квартиру, в Митину комнату. В доме начался кошмар — стук, скрежет, запах растворителей и красок. Ирина даже жаловалась подруге: “Никаких денег не надо”. Но Александр менять ничего не собирался. 10 марта у супругов случился последний конфликт. Александр поругался с Ириной опять же из-за подростка и уехал к своей матери. На другой день вернулся просить прощения с тортиком. Но примирения не получилось.
Они подрались так, что торт оказался размазанным по стенке, а апельсины и виноград валялись по всей квартире.
После неудавшегося примирения Головченко отправился платить за мобильник, а когда вернулся, жена ему дверь не открыла. Такой поворот событий случался и раньше, и обычно отвергнутый муж в таких случаях забирался на козырек магазина и по нему пытался забраться в жилище через окно. Но в этот раз он не стал ничего предпринимать, решив, что чаша его терпения переполнена, и снова уехал к матери. Впрочем, он часто звонил жене по телефону, добрые слова у него, по-видимому, закончились давно, поэтому он требовал пустить его в дом, обещая жене в случае отказа “разобрать ее на запчасти”. Ирина панически боялась возвращения мужа. Несколько раз Александр приходил лично. Но Ирина из-за двери ему кричала: “Ты мне одного ребенка изуродовал, второго не надо, не пущу!”
Александр запил и попал в больницу. Ирина об этом не знала, состояние ее продолжало ухудшаться.
— Я никогда не забуду, — вспоминает Митина одноклассница Оля Иванова, — как у нее тряслись руки, и она семимесячную дочь кормила железной ложкой. Наберет полную и пихает ей в рот. Лизе, видно, было больно, и она плакала. Тогда мать разозлилась и начала заталкивать ей питание в рот прямо из баночки.
В это же время она послала сына Митю с другом в Питер, навестить деда. Митя вернулся в пятницу. Она и его не пустила, сказав из-за двери: “Я тебя люблю, но не пущу, потому что ты меня предал, ты сдал меня Гитлеру. Ты зачем танков сюда наслал? Видишь, уже противотанковые рвы роют?” Огорошенный мальчик вышел на улицу. Возле дома коммунальщики вырыли траншею и тянули трубы...
Но на следующий день она позвонила друзьям, у которых жил Митя, и потребовала, чтобы сын пришел. Мальчик схватил вещи в охапку и взлетел на свой второй этаж: “Мама позвала!” Но мать через щелку в двери протянула деньги: “Сходи в магазин за продуктами и коньяком”. Так они и общались эти несколько дней. Женщина выставляла за дверь использованные памперсы и пакеты с мусором, а когда Митя приносил продукты, требовала, чтобы он их оставил на коврике, а сам поднялся этажом выше...
В один из дней к Ирине снова зашла Оля Иванова, чтобы посидеть с Лизой, пока Ирина поспит.
— Она вдруг стала вести себя очень странно, — вспоминает девочка, — сорвала висевший над кроваткой Лизин крестик и со всей силы бросила в открытое окно. А потом схватила нож, стала бросать его в старинные иконы, в Богородицу и Иисуса Христа и кричать: “Ты ничто, ты не видишь, что творится в нашей семье!”
Всю неделю после ухода мужа Ирина не спала ни одной ночи.
Накануне Митя обнаружил в пакете штук двадцать пузырьков из-под валерьянки. Все они были пустые. Ей безумно хотелось спать, и она выпила их все, запивая коньяком.
В полночь 25-го Митя позвонил матери от Ивановых: “Мам, ну пожалуйста, пусти меня домой…”
Но Ирина была непреклонна: “Я тебя люблю, но не пущу, потому что ты меня предал, ты с Сашей заодно”.
— Я захожу в комнату, — говорит Надежда Иванова, — Митя трубку положил, а у самого слезы льются. Мы легли спать, а через час нам позвонили (в доме все знают, что мы дружим), сказали, что их квартира горит. У меня первая мысль: только бы девочка была жива.
Врачи говорили, что Лиза не доживет до утра
День 25 марта у Ирины начался плохо. По телевизору показывали сериал с участием известного актера, Ирининого однокурсника. Во время учебы у них был красивый роман, и тут у Ирины защемило сердце: выйди она тогда замуж за него, все могло бы быть иначе. “Я почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Внутреннее состояние мое было подавленным. Я стала думать, как покончить жизнь самоубийством”, — даст она потом показания следователю.
Мити не было рядом. В кроватке надрывалась дочь, как две капли воды похожая на отца, — она мучительно напоминала ей Сашу.
Ирина поняла, что хочет уйти из жизни. Весь день, наливая коньяк в рюмку, она думала, как покончить жизнь самоубийством и “как умертвить дочь, чтобы забрать ее с собой”.
В полночь Ирина сходила на кухню за ножом. Лиза мирно сопела в своей кроватке.
Сухи слова милицейского протокола:
“Я ударила ее ножом в живот. Девочка проснулась и стала пищать. Для того чтобы она не мучилась, я ударила ее кофемолкой по голове. Три раза. Тогда она замолчала”.
Мельница весила около полутора килограммов. Зачем-то Ирина обернула ее в целлофан и обвязала бечевкой. Чтобы не осталось отпечатков пальцев или чтобы не запачкать кофемолку кровью?
Ей показалось, что девочка умерла. Она схватила этот же нож и начала резать себе вены. Ничего не получалось, и Ирина пошла за веревкой. На Митином турнике соорудила петлю, поставила табуретку. Что было дальше, она объяснить теперь не в состоянии, хотя наличие готовой петли подтверждено милицейским протоколом. Ирина говорит, что плохо помнит события той ночи.
Так и не добившись успеха, она решила сгореть заживо. Первым делом захлопнула форточки и заткнула вентиляционную решетку льняным полотенцем. Зажгла свечу и поднесла огонь к занавеске в спальне. Но дорогая штора не хотела заниматься пламенем и только тлела. Тогда она подожгла доски в коридоре. Огонь заплясал по дереву. Ирина взяла ребенка на руки и приготовилась встретить смерть.
Но через несколько минут в квартиру позвонили соседи, а потом приехали пожарные.
Пожарным “двушка” напомнила музей, под завязку набитый антиквариатом. Красивые картины, резные шкафы. В комнате навалены железяки, деревяшки, канделябры, сломанные двуглавые орлы. На кухне фирменный холодильник, стеклянный стол, на нем бутылка из-под коньяка и пакет с детским питанием. В спальне на большой кровати лежала фотография. Та, где счастливая Ирина держит на руках маленького Митьку...
Разгуляться огню пожарные не дали. Ирину с крошкой отвели к соседям.
— Я спала, но, услышав шум, выскочила в коридор, — рассказывает Ирина, соседка Вельяминовой. — Горелым пахнет. Смотрю, стоит Ирина, в брюках и кофте, рука чем-то замотана, и к груди прижимает девочку в розовеньких ползунках, кофточке и шапочке. Я ее пригласила в комнату, но она стоит молча, как истукан. В шоке, что ли, была? У девочки все лицо черное, от пожара, наверное. И головка безжизненно свисает. Пожарный стал давать ей кислород, она вроде закряхтела. Тут и “скорая” подъехала. Врачи схватили малышку и спрашивают: “Кто повезет в больницу?” А Ирина так равнодушно: “Я не поеду”.
Тем временем в квартиру прибежали Ивановы и сразу поняли, что дело неладное.
— Мы перевернули Лизину подушечку в детской кроватке, она была насквозь пропитана кровью. У нас сразу внутри все оборвалось, — рассказывает Надежда.
Увы, самое страшное предположение оказалось правдой. Девочка была на волосок от смерти. В Морозовской больнице уже во время подготовки к экстренной операции выяснилось, что острый нож задел не только толстую кишку, но и стенки желудка, и печень малышки. Кроме того, у Лизы нашли закрытую черепно-мозговую травму, ушиб мозга, гематому в полости черепа.
Все повреждения для такой крохи были смертельно опасными.
— Мой сын Ромка с Митей приехали из больницы как в воду опущенные, — смахивает слезу Надежда Иванова. — Врачи ничего не обещали. Говорили, что Лиза скорее всего не доживет до утра.
Несколько дней новости были неутешительными.
“Кормят через капельницу”. “Врачи опасаются, что не восстановится проходимость кишечника”.
— А потом Митя приходит радостный, — вспоминает Надежда, — и говорит: “Теть Надь! Водичку стали давать Лизаньке!” Я вздохнула. “Слава богу, выжила девочка”.
“Она мне не дочь!” — заявил Петр Вельяминов, узнав о трагедии
С Ириной тем временем беседовали следователи. На первом же допросе Ирина поразила оперов невозмутимым спокойствием. Она объяснила, что хотела покончить с собой, потому что ей было стыдно за то, что она сделала с Лизой, “перед мужем и людьми”. Она безучастно отвечала на все вопросы и много курила. И только в конце допроса поинтересовалась, как себя чувствует “девочка”.
Утром в отделение милиции, где провела ночь Вельяминова, пошел сын. Увидев мать в наручниках, в кроссовках без шнурков, с подстриженными волосами, чтобы не воспользовалась ими как удавкой, Митя страдальчески сморщился. Но у Ирины настроение было боевое.
— Сынок, представляешь, меня тут обыскивали! — с вызовом сказала она.
Митя помялся: “Мам, а ты поняла, за что тебя забрали?”
Ирина пожала плечами: “Нет. Сейчас отпустят”.
Сын вздохнул: “А ты знаешь, почему Лиза в больнице?”
Мать поджала губы: “Я знаю почему. Просто она кашляет”.
Митя набрал воздуху в легкие, но сказал еле слышно: “Мам, ты же хотела ее зарезать”.
Но Ирина не смутилась и ответила: “И правильно. Я жить не буду, и ей не надо мучиться”.
...Вот уже несколько дней, как Лиза переведена из реанимации в обычную палату, сейчас состояние ее удовлетворительное. Девочку осмотрел хирург и невропатолог. Это обычный ребенок, она нормально ест, не капризничает. Улыбается персоналу, тянется за игрушками. Ее навещают родные, отец и бабушка с папиной стороны. На этой неделе будет решаться вопрос о выписке, а через месяц ее ждет повторное обследование.
76-летнему Вельяминову в Питере уже сказали о случившемся. Когда он узнал, что произошло, процедил сквозь зубы: “Она мне не дочь”. Родная мать Ирины, Галина Петровна, тоже не стесняется в выражениях: “Я ее видеть не хочу. Мне теперь хоть фамилию меняй. Я ей всегда говорила: “Ирка, ты к этой фамилии не примазывайся, заслужи сначала уважение”.
Поначалу Галина Петровна хотела забрать внучку себе. Но зарплата у нее, работника картинной галереи, мизерная, к тому же серьезно болен муж. Взвесив все, она поняла, что не сможет достойно воспитать внучку. Пока девочку хочет забрать родственница Ирины.
Следователи не исключают, что Ирина накачалась лошадиной дозой валерьянки с коньяком и уснула, а когда дочка заплакала, мешая ей спать, заставила ее замолчать с помощью ножа.
Ирина сейчас в СИЗО, она обвиняется в покушении на убийство, по делу проводятся многочисленные экспертизы, в том числе и психиатрическая. Опытные врачи не сомневаются, что женщину признают невменяемой, и, подлечившись немного в спецбольнице с решетками, она вернется домой, продолжит воспитывать детей...
На вопрос, почему с Ириной Вельяминовой случилась эта трагедия, ответа никто не знает.
— Ирина очень тосковала по нормальной семье, которой у нее никогда не было, — считает ее приятельница Надежда Иванова. — Придет к нам и вздыхает: надо же, как люди живут, кроссворды всей семьей отгадывают, чай пьют, гуляют вместе. Вы дружные, у меня ничего этого нет...
