Оказывается, для того чтобы попасть в поле зрения участкового, вовсе не обязательно гоняться с ножом за домочадцами или содержать притон. Иногда достаточно просто иметь хорошую квартиру. Лучше, правда, при этом еще и выпивать. И тогда мало вам не покажется.
В декабре 2001 г. в Москве пропал мужчина, 41-летний Роман Глушкин. Единственный близкий человек, его родная тетка, пыталась найти племянника — безуспешно. Через неделю его квартиру продали неизвестные люди. Через год родственнице официально подтвердили: человек умер. От чего? Неизвестно. Еще пару месяцев подумали и добавили: от отека легких. А можно ли похоронить? Нельзя. Труп уже кремирован. Как кремирован? Почему же не спросили согласия родных? Почему вообще не поставили в известность, что племянник нашелся?
А потому. Племянник ваш жил бомжом. Как бомж и отправился в последний путь.
* * *
Роман Глушкин был самым что ни на есть коренным москвичом — от прапрадедов. Выходцем из аристократической семьи. И воспитание получил соответствующее: музыка, языки. После армии Роман устроился работать в Институт им. Курчатова — ремонтировал реакторы. И там, увы, пристрастился к выпивке. Как закончит — так стакан спирта: радиация все-таки...
А жил Роман в шикарной трехкомнатной квартире возле метро “Речной вокзал”. Сначала с мамой и бабушкой, а когда они умерли, один. Этой квартиры добилась для любимой родни тетя Романа — “вторая мама”, как он ее называл, — Лия Романовна Шишкова. И так вышло, что после смерти Роминых матери и бабушки Лия Романовна стала для парня единственным родным человеком, которому он, даже пьющий, был небезразличен.
Некоторое время Роман пожил в гражданском браке, от которого родилась дочь Настенька — он очень любил девочку. Но жена быстро поняла, что все-таки больше Глушкин любит водку, — и девочку увезли от отца в деревню. Однако Настя оставалась прописанной в той самой “трешке”.
— После того как увезли ребенка, он совсем запил, — рассказывает Лия Романовна. — Говорил, что виновата эта огромная квартира — не дает ему нормально жить, давит на него. Вот, мол, ко мне участковый Абрамкин ходит, предлагает квартиру разменять. Может, согласиться? Конечно, я была категорически против. Я ведь тогда еще не знала, что Абрамкин уже забрал у племянника все документы, даже свидетельство на могилу матери.
* * *
Когда Роман перестал отвечать на телефонные звонки, Лия Романовна обратилась в ОВД “Головинский”. Абрамкин ответил ей, что он уже не участковый, поэтому о Глушкине знать ничего не желает. А новый участковый, Кулагин, был очень занят поисками норковой шапки, которую украли у одного милицейского начальника. Поэтому был краток: “Некогда мне вашего бомжа искать, я человек новый и вообще его не знаю”.
Лия Романовна опешила: как так — бомжа? У него же квартира — о-го-го. Оказалось, ее племянник действительно — бомж. Местная паспортистка “раскололась”, что Глушкин и его 5-летняя дочь выписаны, а квартира продана. Но куда же смотрели органы опеки? Ладно, взрослого выписали, но ребенка-то у нас просто так не лишишь жилплощади!
Я попытался это выяснить. Но получил весьма лаконичный ответ от главного специалиста органа опеки и попечительства муниципалитета “Головинский” Татьяны Сухаревой:
— Специалист Маклачкова, которая занималась этим вопросом, ушла на пенсию. У нас была реорганизация, и сейчас сложно что-то сказать.
Та самая специалист Маклачкова, с ведома которой без согласия родителей был выписан ребенок, еще год назад заявила Лии Романовне, что Глушкин и его дочь по-прежнему прописаны по старому адресу. К тому времени квартира уже была продана дважды.
* * *
Лия Романовна написала заявление в МУР. Она даже не просила вернуть квартиру — только найти пропавшего бесследно племянника. Но там поняли все по-своему. Некто Григорьев А.М., оперуполномоченный МУРа, проводивший проверку, ответил женщине (и позже корреспонденту “МК”) так:
— Мы проверяли только юридическую сторону сделки. Никаких нарушений не было. А больше мне вам сказать нечего.
Эту ситуацию для “МК” прокомментировал замначальника Управления информации и общественных связей ГУВД Москвы Кирилл Мазурин:
— В последнее время в УВД Северного округа поступали жалобы от сожительницы Глушкина. По этим заявлениям сотрудниками окружного УВД и управлением уголовного розыска ГУВД Москвы были проведены проверки. Их выводы явились причиной отказа в возбуждении уголовного дела, поскольку не было собрано достаточно доказательств. В настоящее время Головинская прокуратура также проводит проверку по этому вопросу.
То есть о поисках Глушкина даже речи не шло. Хотя, как выяснилось, и юридическую сторону проверяли своеобразно. Шишковой сообщили, что квартира продана по генеральной доверенности, выписанной нотариусом Яблоковой на имя некоего Семенова.
Чтобы навести справки, мне понадобился всего один телефонный звонок. В Московской городской нотариальной палате мне сообщили:
— В Москве нотариуса Яблоковой не существует. И никогда не существовало. Кстати, ни в Подмосковье, ни вообще в России Яблокова не зарегистрирована.
Лия Романовна тем временем продолжала искать своего племянника. Со второй группой инвалидности (опорно-двигательная система) она, как девочка, вынуждена была носиться по району — по наводкам правоохранителей. Которые ее регулярно информировали: “Да не волнуйтесь вы так! Глушкин просто бомжует. Его недавно возле 47-го дома видели”. И тогда Лия Романовна бежала к названному дому, но... ничего.
Так продолжалось с июня 2002-го по февраль 2003 года, пока давняя Ромина подруга не сообщила: “Ромы больше нет”.
Наталья, подруга детства Романа Глушкина:
— У нас неподалеку, на Кронштадтском бульваре, есть бомжатник, там до 30 человек каждый день собирается. Я однажды мимо проходила и вижу — бомжи Ромку несут. Он весь избитый. Они его на какой-то старый матрац положили. Я его тогда к себе забрала, на нем живого места не было. Он уже бредил, не ел — не пил... Только повторял все время: “Позовите тетю Лию, пожалуйста, позовите ее”.
Все это Наташа рассказала Лии Романовне только в феврале, спустя полгода после смерти Глушкина. Она не знала ни адреса, ни фамилии “тети Лии”, которую звал в беспамятстве Роман. Пришлось долго искать через знакомых. В милицию Наталья не пошла. Сказала:
— До сих пор очень боюсь, что и меня та же участь постигнет. Я ведь тоже одна в “двушке” живу...
* * *
Что же на самом деле произошло с Романом Глушкиным? Последний раз Лия Романовна говорила с ним в декабре 2001-го. Согласно документам, в начале марта 2002-го он был выписан из квартиры в никуда. Тогда же, в марте, Глушкин обнаружился в травматологическом отделении 67-й больницы — избитый, с диагнозом “сотрясение головного мозга”. Как сообщила одна из сестер больницы, Глушкин очень плохо соображал и почти не мог говорить. Тем не менее вскоре пациента выписали — выходит, на улицу.
В апреле 2002 г. квартиру продали и перепродали. По генеральной доверенности, которую, как и сами сделки, оформил несуществующий нотариус Яблокова.
В мае, по утверждению участкового Кулагина, Глушкин и его дочь были прописаны в Александровском районе Владимирской области. (Ничего не подозревающие Настя и ее мать жили в Дубне.)
С июня по сентябрь Глушкин обитал на улице. Потеряв память, он прибился к компании бомжей, которые приняли его за сумасшедшего. 7 сентября Романа подобрала Наташа. Притащила к себе домой и вызвала “скорую”. По путевке районного наркодиспансера Глушкина отправили в психиатрическую больницу им. Ганнушкина, причем с ведома ОВД “Головинский” — санитары забрали его в присутствии сотрудника ОВД.
16 сентября состояние Романа резко ухудшилось, и его — с глаз долой — быстренько перевели опять в 67-ю горбольницу.
А 30 сентября 2002 г. Роман Евгеньевич Глушкин умер — о чем было сообщено телефонограммой опять же в ОВД “Головинский”. Причем вскрытие производили почему-то судмедэксперты, которые работают только с “криминальными” трупами. А в заключении о смерти написали вполне “мирный” диагноз: отек легких. Никаких побоев эксперты не зафиксировали. И никто из людей, так или иначе участвовавших в судьбе Романа, не поинтересовался: а может, его кто-нибудь ищет?
Роман Глушкин умирал совсем рядом с домом любимой тети, которая места себе не находила от тоски. Но ей никто об этом не посчитал нужным сообщить. Еще 5 месяцев после смерти племянника Лия Романовна обрывала телефоны ОВД “Головинский”, прокуратуры Северного округа, паспортного стола и везде слышала одно и то же: “Мы бомжами не занимаемся, не звоните нам больше”.
Логачева Е. Н., сотрудница ОВД “Головинский”:
— Я вообще фамилии Глушкин не знаю. Может, где-то и слышала, разве всех запомнишь. Знаете, сколько людей ежедневно перед нами проходит...
* * *
Лия Романовна до сих пор не может смириться с тем, что жестокие люди не дали ей проститься с племянником: ни с живым, ни даже с мертвым. Не разрешили по христианскому обычаю предать земле тело родного человека. Лишь спустя 14 месяцев нетрезвый работник крематория протянул ей маленькую урну — все, что осталось от Романа Глушкина. Лия Романовна разрыдалась. “Да не убивайся ты так, мать, — посочувствовал ее мужичок. — Радуйся, что так его и не увидела. Ночами бы потом не спала. Я тут уже 8 лет, и то обалдел: просто мешок синий, а не покойник”.
Вот так запросто люди превращаются у нас в “синие мешки”. Кстати, не пора ли наконец разобраться, кому досталась Ромина квартира?..
