Почему памятник Неизвестному Солдату в болгарском городке Пловдиве народная молва нарекла Алешей, знает лишь бывший связист Методи Витанов. Он был свидетелем того, как с советского солдата Алексея Скурлатова делались эскизы для будущего монумента. На строящемся постаменте Методи самолично вывел имя русского друга — Алеша.
Как сложилась судьба сибиряка-исполина, болгарский связист не знал. Зато многие помнят, как в период антирусской кампании местные националисты требовали снести каменного Алешу. Вандалы обливали монумент черной краской. Мэр города Пловдива Спас Гырневски объявил Алешу своим личным врагом и поклялся разобрать этот “символ коммунизма”. Когда стало ясно, что снести мраморный памятник будет весьма затруднительно, Гырневски и его сподвижники решили переделать его в гигантскую бутылку кока-колы...
Пловдивчане встали на защиту “своего Алеши”. Около памятника русскому воину-освободителю были организованы круглосуточные дежурства, на площади города одна за другой проходили демонстрации в его защиту. Русские ветераны, проживающие в Болгарии, пригрозили публично сжечь себя, если памятник Алеше будет уничтожен...
Памятник отстояли, а вскоре встретились и два военных друга. Алексей Иванович Скурлатов, лишь приехав в Пловдив, узнал, что это он оказался памятником и его судьба висела на волоске...
Накануне Дня Победы нам удалось разыскать разведчика, который и ныне живет в алтайской глубинке, в селе Налобиха.
“Меня хоронили дважды”
— На войну меня взяли в августе 41-го, прямо с трактора, — говорит Алексей Иванович. — На дорожку мне мама узелок с нашими алтайскими яблоками дала, но я их не ел, аромат мне еще долго дом напоминал.
Из жестяной коробки хозяин достает фотографии. С пожелтевшей карточки на меня смотрит вихрастый голубоглазый паренек. На ногах — тяжелые ботинки, пиджак едва сходится на широкой груди.
— Паспортов у нас, у деревенских, не было. Мама говорила, что родился я 30 марта. Надо было получать удостоверение, мне сказали: иди к врачу, он определит тебе день рождения. Пришел в медсанчасть, да забыл сказать, когда родился. Врач по зубам, как коню, определил мне возраст... Дней рождения у меня с тех пор стало два — 30 марта и 9 августа.
В военкомате Алешу определили в один из тридцати знаменитых лыжных батальонов сибиряков. А было призывнику Скурлатову в ту первую военную осень всего-то 19 лет.
— Я с молодых лет выносливый был, полтора центнера на себе мог носить, — говорит, улыбаясь, ветеран. — Один мешок с мукой закидывал на правое плечо, второй — на левое, еще один мешок пристраивал сзади, на спине, и нес поклажу на другой конец деревни. Считай, сибирское здоровье и помогло мне выжить на войне.
А хоронили Алексея Ивановича дважды. Под Ржевом батальон попал в окружение, прорваться удалось только “наземным десантникам” — лыжной разведке, в которой воевал Скурлатов.
— Эх, дочка, на каждом метре был убитый наш солдат, — говорит хозяин и надолго замолкает. На стене старомодные ходики громко отсчитывают время. Дрожащими руками Алексей Иванович продолжает перебирать стопку фронтовых фотографий, показывая на групповой снимок, тихо говорит: “Лейтенанта Морозова убило снарядом на Орловско-Курской дуге, рядового Афанасьева — под Веревкино, в Белоруссии...”
При наступлении на Вышний Волочек сильно контузило и ранило в руку и ногу и самого сибиряка Скурлатова.
— День пролежал в поле, очнулся уже в госпитале, кругом раненые, лекарствами пахнет, а мне кажется — яблоками, — теми самыми, что мать мне на дорожку в узелок завязала... Не зря я тогда дом вспомнил. Пока я лежал в госпитале, почтальон матери похоронку на меня принесла... Только через месяц, поправившись, я ей написал, что жив-здоров.
Второй раз ранило разведчика Скурлатова в спину при освобождении Украины. В воронке из-под разорвавшегося снаряда нашли его обгоревшие документы. А Алексей Иванович, теряя сознание, успел отползти на пятьдесят метров в сторону, где его и подобрали местные жители. Домой пришла вторая похоронка...
“Памятником я стал случайно”
Из-за серьезных ранений в разведку Алексей Иванович больше не попал. В сентябре 44-го оказался в Болгарии.
— В Пловдиве мы тянули кабельную связь до Софии. Целыми днями копали и ставили столбы, а вечерами — к болгарским связистам в гости ходили.
В Пловдиве Алексей Иванович подружился со связистом Методи Витановым. Вскоре в речи сибиряка стали проскальзывать болгарские словечки, а Методи, которого все стали звать просто Митей, начал вполне сносно говорить по-русски.
— Вечерами болгары любили хороводы водить. Я обычно брал под мышки двух болгар и кружился с ними в танце. Полчаса мог танцевать и не уставал...
В Пловдиве сибирский богатырь и превратился в памятник. Могучий и статный — он идеально соответствовал образу советского солдата-освободителя. Фигуру из камня в то время Алексею Ивановичу увидеть не довелось.
— Я тогда не придал значения, что с меня делают наброски в альбом, а когда строительство памятника только начиналось, нам нужно было уезжать...
Зато к строящемуся памятнику на холме Бунарджика в Пловдиве пришел его болгарский друг Митя — Методи Витанов — и написал на его основании: “Алеша”. Так и стали с тех пор в Болгарии величать каменного семнадцатиметрового русского солдата.
Встретиться друзьям довелось лишь через много лет после войны. Алексей Иванович вернулся на Алтай, работал трактористом-механизатором, потом строил моторемонтный завод. Слушая по радио песню “Стоит над горою Алеша...”, он и не догадывался, насколько судьба каменного Алеши тесно связана с его собственной судьбой.
— Да мало ли Алеш-то было на фронте, — говорит ветеран, вытирая платком слезящиеся глаза.
А Методи Витанов упорно искал своего русского друга Алешу: писал в журналы, выступал на радио. Помогли ему уральские следопыты — отыскали в алтайской глубинке, в селе Налобиха, Алексея Скурлатова.
— Весточка от болгарского друга пришла совершенно неожиданно, а потом я получил приглашение прилететь в Болгарию. Спускался с трапа самолета в аэропорту и думал, того ли я Методи сейчас увижу... Смотрю, действительно, мой болгарский друг стоит, улыбается... Я ему крикнул: “Митя!”, он не удержался, выскочил мне навстречу на летное поле... Из аэропорта мы сразу поехали в Пловдив, на холм к каменному Алеше поднялись. Сердце екнуло, когда своего тезку увидел, еще запомнил, что у памятника посажены наши сибирские ели. Потом были встречи, вечера воспоминаний, мне вручили серебряную медаль, подарки, и стал я почетным гражданином Пловдива.
Вернулся на родину бывший разведчик и связист уже знаменитым. И стали Алексею Ивановичу приходить со всей России и Болгарии письма.
— Бывало, за месяц по 200 посланий мне почтальон приносил. Фронтовики мне рассказывали о ранениях, спрашивали, не тот ли я Алеша, с которым они лежали в госпитале, ехали в поезде, брали Берлин? А я был обыкновенный солдат. И прототипом памятника, считай, стал случайно.
Памятник русскому солдату хотели “усыновить”
Когда над каменным Алешей нависла беда, патриоты из Отечественной партии труда решили организовать сбор пожертвований, чтобы выкупить землю, где расположен холм Бунарджика с памятником, у мэрии Пловдива. Пожилые жительницы сплели Алеше гигантскую “мартиницу”, традиционный символ здоровья и долголетия, которую по обычаю подносят родственникам и друзьям 1 марта, и повесили ее на груди 17-метрового каменного исполина. А местная пенсионерка Ани Минчева всерьез надумала “усыновить” знаменитого Алешу. Дабы решить этот юридический казус, одинокая женщина наняла даже адвоката. Старушка хотела завещать Алеше свою квартиру в центре Пловдива. Бабушка Ани полагала, что денег, вырученных от аренды, вполне хватит для поддержания памятника советским воинам-освободителям в пристойном состоянии.
Разобрать памятник Алеше националистам не удалось. Когда-то русский солдат спас Пловдив, теперь Пловдив спас его. А накануне празднования 9 мая памятник советским солдатам-освободителям был обнесен 10-метровыми строительными лесами. Алешу к празднику отмывали и чистили, для чего потребовалось 16 тонн воды и несколько тонн кварцевого песка. На чистку памятника российским посольством в Болгарии и русской общиной было выделено 4 тыс. евро. Так что так и “стоит над горою Алеша — в Болгарии русский солдат”.
