Рабочий район на окраине города. Пройдя мимо местного отделения милиции, утыкаюсь в нужный дом — именно здесь на днях МУР ликвидировал бордель с “азиатским уклоном”. Одновременно со мной к подъезду шестиэтажного дома подходят мужчина-азиат средних лет и мальчик лет восьми. К моему удивлению, они поднимаются туда же, куда и я, — в квартиру №30. Сюда любили заглядывать китайцы, вьетнамцы и корейцы, работающие на Черкизовском рынке. Их нисколько не смущало, что жрицы любви отрабатывают гонорар фактически в присутствии ребенка.
Азиат тут же прошмыгнул за девушкой в комнату, а мальчик убежал на кухню. Мне навстречу вышла худенькая женщина с тонкими чертами лица.
— Что плохого я сделала? Я ведь никого не убила, не предала, ничего не украла! Я просто помогала людям заработать деньги! — возмутилась Надя, когда я представилась.
В большом холле вообще нет мебели — только деревянная обшарпанная скамья. В квартире давно не было ремонта — обои кое-где облезли и выгорели, линолеум заляпан какими-то несмывающимися пятнами.
Надежда Старостина оказалась довольно милой дамой с хорошими манерами, а не опустившейся пьяницей, какой я ее себе представляла. На вид ей не больше 35 лет. На самом деле — почти сорок.
— Девчонки у нас живут хорошие, тихие,— рассказывает Надя. — Всем по 20—26 лет. Все из Чебоксар. Двое воспитывались в детдоме. Еще одна — мать-одиночка, у нее дома остался маленький ребенок, а она приезжает на заработки в Москву. Мне жалко девчонок, вот я им и помогаю. А вообще-то я с ними мало общаюсь, все-таки уровень не тот. Мне интересно только с Юлей, у нее и образование есть — она психолог.
Хозяйка квартиры получала от проституток половину заработанных денег, а кроме того, вычитала с жиличек квартплату (по тысяче рублей с каждой в месяц) и деньги на питание.
С одной из гетер, Юлей, у семьи Старостиных сложились почти родственные отношения. Девушку даже временно прописали в квартире и доверили ей воспитание четырехлетнего племянника!
— Моя сестра работает, и с ребенком сидеть некому, вот Юлечка и помогает, присматривает за ребенком. И мой сын Максим ее любит.
Восьмилетний Максим живет в этой же квартире с мамой и бабушкой. Отца своего он не помнит. По слухам, тот сейчас отбывает срок на зоне.
— Вам все равно, что ваш ребенок живет в этом борделе?
— Господи, ну почему бордель? Я просто сдаю комнаты, а чем там занимаются квартиранты — не мое дело! Да сын ничего никогда и не видел! Ночью он спит, а днем в школе. Шумных компаний у нас не было, я сама алкоголь не люблю и не приветствую, когда девочки здесь устраивают застолья. Так что все было тихо и спокойно.
Так ли уж спокойно? По словам соседей, из-за дверей 30-й квартиры нередко доносились брань и крики, а иногда между клиентами и гетерами происходили потасовки, заканчивающиеся побоями.
Москвичка Надя родилась в простой семье рабочих. Поступила в мединститут. На пятом курсе беременную девушку бросил парень. Малыш родился со страшным диагнозом — олигофрения в сложной степени дебильности. Не задумываясь, Надя оставила ребенка в Доме малютки. Да и врачи молодую мамашу не осуждали. После учебы Старостина попала в Морозовскую больницу, но в коллективе не прижилась и пополнила ряды распространителей пищевых добавок и косметики — тогда это считалось модным. Работа непыльная, а общение с людьми нравилось Надежде больше всего. Она любила на досуге пофилософствовать о смысле жизни, добре и зле, а ее настольными книгами были Кастанеда и Рерих.
Работа много денег не приносила, родители получали гроши, а после смерти отца стало еще тяжелее. Да еще появился маленький Максим, чей папа тоже бросил Надежду.
Бог не обделил девушку внешностью: большие глаза с поволокой, тонкий нос, изящная фигурка. Конечно же, сама Старостина была уверена, что рождена не для серой и нищей жизни. Тогда она и решила заняться проституцией.
Клиентов она находила через знакомых. Выезжала к ним домой, у себя поначалу никого не принимала. Но однажды кто-то из подруг сказал Наде, что девушка из Чебоксар ищет комнату для съема. Надя с удовольствием предоставила жилье, а вечером решила взять соседку с собой на промысел — веселее, да и безопаснее.
— Сутенеров у меня никогда не было, я работала сама по себе. Потом Маша предложила мне: “А давай я клиентов буду домой водить”. Почему бы и нет? Я ей разрешила. У Маши много знакомых на рынке, в основном китайцы и корейцы. Вот они и стали нашими кавалерами.
Вскоре Надя познакомилась с китайцем Андреем (выходцы из Китая предпочитают, чтобы их здесь звали русскими именами).
— Он был такой красивый! Похож на актера Питера Галлахера. Воспитанный, вежливый, обходительный. Даже китайской медицине меня обучал. Правда, сына он не любил — не его ребенок, чужой. Да это и не главное... А потом я забеременела.
Рожать Надя испугалась — боялась, что любимый не возьмет ее в жены, а поднимать двоих детей сил не было.
— До сих пор переживаю, что сделала аборт, ведь этого ребенка я вымаливала у Казанской Божьей Матери... Но во время беременности у меня начали выпадать зубы, волосы поредели, да еще варикозное расширение вен на ногах образовалось. Тогда я окончательно решила избавиться от ребенка. Когда Андрей узнал про аборт, наши отношения дали трещину. К тому же он нашел мой паспорт, который я прятала, и узнал что мне — 37, а не 30...
Впрочем, истинной причиной разрыва стали вовсе не возраст и наличие детей. Просто любовник узнал, что его женщина спит с его другом. За деньги.
— Я всегда нравилась Коле. Он тоже китаец, у него какой-то бизнес в Москве. Коля как-то намекнул, что мой Андрей мне изменяет, значит, мол, и мне можно. Я согласилась, но попросила 500 рублей за один раз.
С тех пор Старостина неоднократно встречалась с Николаем. В конце концов измена вскрылась.
— Андрея как подменили. От былой обходительности не осталось и следа, — удивленно разводит руками Надя. — Ну и что, что изменила, ведь любила я только его!
Андрей ушел, прихватив у возлюбленной все ее сбережения — 600 долларов. После ухода любимого на Надежду накатила депрессия: 38 лет, замужем ни разу не была, личная жизнь не сложилась, да еще и куча болезней после злосчастного аборта появилась. Срочно нужны были деньги, и мужчины всех сортов зачастили на квартиру в Сокольниках. Чтобы побольше заработать, Старостина взяла еще двух квартиранток, тоже уроженок Чебоксар. За ночь двадцатилетние кокотки брали по 1500 рублей, за один сеанс — 300. Надя стоила дороже. Все-таки женщина образованная, интеллигентная, да и более опытная, не чета этим торгашкам. Вторую комнату хозяйка сдала семейной паре из Китая. Те постоянно ругались, устраивали драки, а слово “гигиена” путали с заразной болезнью. К тому же на кухне постоянно воняло и чадило от кастрюль с национальными китайскими блюдами. Да так, что жильцы соседних подъездов приходили с жалобами. Небольшая трехкомнатная квартира быстро превратилась в натуральный притон. В этой квартире вынуждены были обитать старая больная мама Старостиной и ее ребенок.
— Вы не боялись, что ваш сын или мать подцепят какую-нибудь болезнь в таких условиях?
— Не знаю. Думаю, девчонки проверялись, они вообще аккуратные. А посуда у них своя была.
— Девушки без прописки и регистрации нигде не могут получить медицинское обслуживание, вы об этом не задумывались?
— Но ведь никто же не заболел...
— Ваш сын никогда не спрашивал, что за люди приходят к вам домой?
— Как-то Максим спросил у одной из девочек, почему к ней все время приходят китайцы? Та сказала: “По работе”. Вообще-то сын не любит китайцев и избегает их.
Пока жрица любви устраивала личную жизнь, воспитанием ее сына занималась бабушка. Мальчик рос здоровым, веселым ребенком. Но, как только в доме появились квартирантки и мужчины, Максима как подменили. Он всего боялся — даже лишний раз выйти в коридор, чтобы не столкнуться с незнакомыми людьми. Парень не мог заснуть без света, но его мама только повторяла: “Ты уже взрослый, спи”. После того как мамин друг Андрей несколько раз накричал на Максима, тот побежал жаловаться, но в ответ услышал: “Андрей взрослый, ты должен его слушаться”. А когда любовник Старостиной ударил мальчика, тот вообще стал избегать появлений дома. Однажды Макс сказал бабушке: “Если бы в школе можно было ночевать, я бы стал жить там”. Бабушка только руками всплеснула: “Что ты? Мы тебя не отдадим”. Но мальчик неоднократно повторял: “Давайте уедем отсюда, мне здесь не нравится”. Взрослые делали вид, что не слышат его.
Максим выглядит гораздо старше своих лет — крепкий рослый парень, с пухлыми щеками. В свои восемь он, без сомнения, понимает, зачем мужчины ходят в гости к женщинам. Да и стены здесь вовсе не из брони, как пыталась убедить меня хозяйка квартиры. Но Макс предпочитает не распространяться на острую тему.
— Ты догадываешься, зачем к маме приходят китайцы и корейцы?
— Ну... — мнется мальчик, — это мамины друзья, они работают вместе на рынке, приносят подарки, еду...
— Значит, хорошие друзья?
— Нет, мне они не нравятся. И маминого друга я тоже не люблю...
— А за что?
— Не скажу, — куксится Макс.
— А одноклассников ты приглашаешь в гости?
— Нет, им родители запрещают ко мне ходить... Я на улице много бываю, у нас площадка рядом с домом, там дети играют. Прихожу из школы домой в половине седьмого и иду гулять. А когда погода плохая, иду к своему приятелю, его мама иногда разрешает мне после продленки поиграть у них на компьютере.
— Тебе нравятся девочки? Вы с друзьями их обсуждаете?
— Не-а, не нравятся... Они все дуры. И маленькие еще. Мне нравятся Шэрон Стоун, Лара Крофт и еще такая, красивая... Забыл.
— Ты когда вырастешь, женишься?
— Нет, на это много денег надо. Да и вообще жениться не обязательно, можно и так жить...
— Как так?
— Гражданским браком. Мне Юля рассказывала. Это когда мужчина и женщина живут вместе. А свадьбу не делают.
— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Не знаю. Хочу в армию пойти и научиться драться.
— Чтобы защищать маму и бабушку?
— Ну, и это тоже. И чтобы меня никто не мог побить.
— Он у меня молодец, — вмешивается в разговор Надя, — уроки в первую очередь делает, занимается английским. Я ему все время говорю: “Учись, ты должен иметь высшее образование”. Правда, немного нервный растет...
Когда после разгрома притона Надежду забрали на допрос, мальчик всю ночь проплакал, спрашивая: “Где мама?” А горе-родительницу в это время волновало только одно: как бы при обыске не конфисковали золотые украшения.
— Это все, что у меня есть, — пара колечек, две цепочки и кулончики.
— А что будет с вашим сыном, вы не думали?
— Думала, конечно. А что сделают? Отдадут в приют, а меня лишат родительских прав.
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Я сейчас плохо выгляжу. Надо бы зубы вставить, прическу сделать. Это раньше я была привлекательной... Приходится распродавать старые вещи, но мало кто берет. Денег нет. Все мои сбережения — 300 долларов. Этого хватит ненадолго. Квартиранты после облавы разбежались, теперь думаю, кому бы сдать комнату. Остались только Юля и ее подружка.
Надя абсолютно уверена в том, что ничего плохого не сделала. Просто ее подставили недоброжелатели, и досадное недоразумение скоро разрешится.
— Я думаю, меня не посадят. У меня мама — инвалид, и ребенок без отца растет, значит дадут, скорее всего, условно.
— А вы любите своего сына?
— Нормально. Пятьдесят на пятьдесят. Он ведь у меня не от любимого человека... А вы знаете, что нельзя никого очень любить, даже мать, иначе Бог отнимет любимого человека? Я вот любила Андрея, а он меня бросил.
