Когда впервые Сталин увидел Москву, или, говоря высокопарно, ступил на ее землю? Почти все известно о его последнем дне на Ближней даче полвека назад. О первом дне — почти ничего. Где жил, чем занимался в городе до 1918 года — малоизвестно. А между тем он кроме всего, что связано с ним в истории, сыграл колоссальную роль в судьбе Москвы. Сталинским назвали Генеральный план 1935 года. По нему снесли Тверскую, Сухареву башню, Красные ворота, сотни храмов. Не случись война, выросла бы полукилометровая башня со статуей Ленина на месте храма Христа.
При Сталине возвели мосты над Москвой-рекой. С Волги пришла вода. Замоскворечье забыло о потопах. Дворцы под землей славили его власть. Высотки называют сталинскими, стиль архитектуры — “сталинский ампир”. Нигде не проживало столько лауреатов Сталинской премии, как в Москве. И ни один город не понес в годы репрессий столько потерь, как она, чуть не переименованная в Сталинодар. Вот почему хочется знать, где жил и что делал в Москве этот человек, доказавший своей судьбой: гений и злодейство — совместимы.
Сталин родился далеко от Москвы. По записи в книге Успенского собора в Гори, Джугашвили Иосиф появился на свет 6 декабря 1878 года. В “Краткой биографии” И.В.Сталина указана иная дата — 9 декабря годом позже. Свидетельство об окончании духовного училища подтверждает метрику — “Родился в шестой день месяца декабря 1878 года”. В партийной анкете 1920 года, заполненной собственноручно, указан тот же год. Позже секретарь вождя дал энциклопедии “Гранат” справку: родился в 1879 году. Почему? “Годом великого перелома” Сталин объявил 1929-й, когда взял в руки всю власть. Тогда отпраздновали 50-летие “великого вождя”. Для юбилея как нельзя кстати пришлась не то забывчивость, не то подлог.
Его родителями были крестьянин Виссарион Джугашвили и Екатерина Геладзе. Сын рос в каменном доме с подвалом, стоявшем рядом с казармой русской армии. Вначале в семье царил лад. Потом отец запил, начались скитания по чужим углам. Было много разных домов в городах и селах Кавказа, русского Севера, Сибири, Петербурга, прежде чем появилась квартира в Кремле.
В детстве ребенок поражал памятью, перешедшей от отца, читавшего наизусть “Витязя в тигровой шкуре”, знавшего на бытовом уровне четыре языка. Музыкальность унаследована от матери. Глубоко религиозная женщина вопреки воле мужа определила сына в русское духовное училище. Отец забрал его на сапожную фабрику. В борьбе за сына победила мать. Как утверждают, она била мужа, пока тот не сгинул, как бродяга, била и сына, укрощая его “дерзость, грубость и упрямство”. Но разве эти качества — причина будущих казней?
Во время последней встречи сына с матерью произошел такой диалог:
— Почему ты меня так сильно била?
— Потому ты и вышел такой хороший.
— Иосиф, кто ты теперь будешь?
— Царя помнишь? Ну, я вроде царь.
— Лучше бы ты стал священником!
Чтобы сын мог учиться, мать стирала белье у соседей-евреев, научилась хорошо шить. “Я часто давал ему деньги, покупал учебники. Я любил его, как родного ребенка, он отвечал взаимностью”, — вспоминал Давид, один из соседей. Когда в старости этот Давид добрался до кабинета Генерального секретаря, тот его принял как родного и сказал: “Дедушка приехал. Отец мой”. Желанным был мальчик и для другого еврея, Иосифа, и его жены Ханы. Она, пережив Сталина, вспоминала: “Маленький Иосиф привык к нашей семье и был нам как родной сын. Они часто спорили — маленький Иосиф и большой Иосиф, мой муж. Подросши, Сосо часто говорил большому Иосифу: “Я тебя очень уважаю, но смотри, если не бросишь торговлю, не пощажу”. Так рано пробудившееся чувство классовой ненависти — очевидно, одна из причин будущих злодеяний.
Окончив училище с отличием, Иосиф поступает в семинарию, где жил и ел бесплатно. Деньги на учебу давал Яков, торговавший вином, и в его дом нанималась служить мать. Хождения по богатым домам породили на “малой родине” сплетни: в роли отца Сталина в фольклоре фигурируют купцы, грузины и евреи, а также знаменитый русский путешественник Пржевальский, заезжавший в Гори, а вовсе не опустившийся сапожник. Екатерину Георгиевну земляки по злобе называли проституткой. Все это, конечно, давние выдумки.
Более свежие позволяют себе современные биографы. Так, Эдвард Радзинский, автор “Сталина”, приписал сапожнику — “пьяному неудачнику” — неприязнь к евреям, да еще якобы переданную сыну. “С раннего детства отец преподает Сосо начатки злобы к этому народу”. Стал бы в таком случае принимать Сталин старого Давида и называть его дедушкой? Помянутая “неприязнь” возникла по другой причине, до нее мы дойдем.
Принятый в Кремле писатель Эмиль Людвиг в беседе со Сталиным пытался понять, почему тот стал революционером, и полагал, что толкнуло его к оппозиционности “плохое обращение со стороны родителей”. И услышал опровержение: “Мои родители были простые люди, но они совсем не плохо обращались со мной. Протест побудили издевательский режим и иезуитские методы, которые имелись в семинарии”. Ярость вызывали слежка, обыски во время завтрака. Сохранился журнал проступков семинаристов, где часто упоминается И.Джугашвили в таком контексте: “Об издании нелегального рукописного журнала”, “О чтении запрещенных книг”, “Грубое объяснение с инспектором”. В его комнате могли найти книгу Дарвина и нечто более решительное.
Товарищам сказал: “Бога нет, они нас обманывают”. По его словам, “в революционное движение вступил с 15-летнего возраста, когда связался с подпольными группами русских марксистов”. Они снабжали подростка подпольной литературой. Священником быть не пожелал, хотя учился отлично. Из семинарии его “вышибли, — как выразился Сталин, — за пропаганду марксизма”. Пришлось переехать в комнату Главной физической обсерватории в Тифлисе, куда поступил наблюдателем-вычислителем. Спустя год уволился и больше никогда не получал зарплату. Жил на деньги партии. Где их брали? Часть давали богатые либералы, часть добывали грабежом. Прежде чем выйти на большую дорогу с бомбами, юный Иосиф, назвавший себя Кобой в честь героя романа, грабившего богатых ради бедных, чуть было не стал поэтом. Он писал хорошие стихи. Автор биографии “Сталин” генерал Волкогонов называет эти стихи “наивными” и “беспомощными литературными опытами”, цитируя строчки, которые вызывают у меня другие оценки. Вот начало одного из них: “Когда луна своим сияньем вдруг озаряет мир земной, и свет ее над дальней гранью играет бледной синевой…”.
В отличие от генерала литераторы стихи оценили так высоко, что включали в “Грузинскую хрестоматию, или Сборник лучших образцов грузинской словесности” и другие подобные книги. Они выходили, когда бывший поэт, забросив стихи, устраивал демонстрации, налеты, произносил речи. И писал статьи, которые в будущем составят тома “Сочинений” И.В.Сталина. Об одной из статей по национальному вопросу Ленин сообщал Горькому: “У нас один чудесный грузин засел и пишет для “Просвещения” большую статью”.
Дорога за границу шла через Москву. Первый раз под именем Ивановича наш герой побывал в Таммерфорсе, на партийной конференции в 1905 году. Весной следующего года поехал на съезд в Стокгольм. Стало быть, снова проследовал через Москву. Когда вернулся на Кавказ, “его нельзя было узнать. В Стокгольме товарищи заставили его купить костюм, фетровую шляпу и трубку, он был похож на настоящего европейца. Мы впервые увидели Сосо хорошо одетым”, — вспоминала родственница.
Летом в новом костюме 28-летний Коба женился на искусной портнихе, красавице Екатерине Сванидзе, полюбившей нелегала. Она родила ему сына Якова в марте 1907 года. Вскоре счастливый отец по чужому паспорту двинулся через Москву на Лондонский съезд. В том году ездил к Ленину в Берлин и жил там, по его словам, “два-три месяца”, пережидая, пока утихнет буря после дерзкой экспроприации. На главной площади Тифлиса боевики забросали бомбами конвой и ускакали с мешком денег. Банкноты в 500 рублей попали в руки Ленина, высоко ценившего не только статьи, но и “практику”, боевые дела “чудесного грузина”.
Осенью жена умерла. Младенец остался без матери и отца, арестованного в ночь на 25 марта 1908 года в Баку “чинами сыскной полиции, совершавшими обход разных притонов, посещаемых всякого рода преступными лицами”. Задержанный с паспортом на имя дворянина Кейсо Нижарадзе оказался на самом деле “крестьянином” Иосифом Джугашвили. Отбывать ссылку этапом отправили в Вологодскую губернию. Вагон шел из Баку по маршруту Ростов — Курск — Тула — Москва. В Тульском централе русские заключенные, по воспоминанию одного из них, “встретились с четырьмя грузинами. В числе их был И.В.Джугашвили. Одет он был в толстовку, полуботинки, брюки навыпуск, в кепке. Из Тульского централа нас вместе с этими четырьмя грузинами направили в Москву, в Бутырскую тюрьму”. Там они появились 21 ноября 1908 года. По одним воспоминаниям, здесь будущий житель Кремля провел в камере четыре дня, по другим — два месяца, пока выясняли, кто есть кто в партии, прибывшей с Кавказа, поскольку нередко в дороге арестованные менялись друг с другом документами. Так или иначе, но Бутырскую тюрьму следует считать точно установленным адресом в Москве, где жил Сталин.
После тюрьмы ссыльный квартировал в Сольвычегодске, в доме вдовы Матрены Кузаковой, которая родила ему внебрачного сына. (Он получил паспорт на имя Константина Степановича Кузакова, работал в ЦК партии, на ТВ на высоких должностях. Дал как сын Сталина интервью СМИ в 1996 году. Отец его не принимал, но не выпускал из поля зрения, не позволил сгинуть, когда шли повальные аресты в Москве.)
Из вологодской ссылки Коба бежал в женском платье. Его снова арестовали и вернули обратно. Коба проделал путь с пересадкой в Бутырском тюремном замке, построенном при Екатерине II Матвеем Казаковым в форме креста с церковью Покрова в центре. Современный адрес — Новослободская, 45. До революции здесь была Центральная пересыльная тюрьма на 2,5 тысячи мест. Прославили ее имена многих сидельцев. В их числе советская энциклопедия называла “Ф.Э.Дзержинского, Е.М.Ярославского и др. большевиков”, забывая имя главного из них после Ленина.
Невероятно, но факт: Коба трижды бежал из вологодской ссылки, трижды его арестовывали и возвращали обратно, но не на каторгу или в тюрьму. Эти поблажки полиции породили в партии слухи, что он — агент полиции. Но слухи никогда и никем не доказаны. Ленин им не придавал значения. Более того, после Пражской конференции в состав Центрального комитета всего из семи избранных он кооптировал ссыльного, считая его достойным состоять в столь узком кругу соратников. Из ссылки Коба бежит и начинает в 1912 году новую жизнь в качестве члена ЦК партии, объезжая по чужому паспорту Россию. Никем не встреченный, в феврале прибыл он на Ярославский вокзал и отправился на квартиру члена ЦК Романа Малиновского. Дома его не застал. Любимец Ильича, единственный рабочий в составе штаба “рабочей” партии, которого называли “русским Августом Бебелем”, служил сверхсекретным агентом охранки, получая за предательство большие деньги. К моменту приезда Кобы он жил в подмосковной деревне и по утрам ходил на завод в Ростокино, чтобы наработать необходимый для выборов в Думу от рабочей курии трудовой стаж, в чем ему помогала московская полиция. Она знала об уголовном прошлом кандидата в депутаты, в молодости сидевшего за кражу. Более того, в пьяной драке Роман участвовал в убийстве и с тех пор жил по чужому паспорту. По чужому паспорту жил и член ЦК Коба, соучастник убийства конвойных на главной площади Тифлиса.
В апреле Коба опять поехал в Москву на встречу с Романом и Серго Орджоникидзе, будущим наркомом тяжелой промышленности СССР. Эта троица членов ЦК организовала финансовую комиссию партии. Из Москвы ушло письмо в Германию с просьбой вернуть деньги партии, хранимые немецкими социал-демократами. Расставшись с Романом, Коба и Серго уезжали под приглядом трех агентов охранки. Опережая поезд, в Питер полетела телеграмма, сообщавшая, в каком поезде и вагоне следовали “центровики”, которых предлагалось арестовать “без указания источников на Москву”. Охранка как зеницу ока берегла Малиновского и стремилась взять неуловимых революционеров так, чтобы на тайного агента не пала тень. Коба соскочил на ходу с поезда и вернулся в Москву на конспиративную квартиру, где написал листовку по случаю грядущего Первомая. А вечером 12 апреля уехал из Москвы.
Еще одна встреча с Романом произошла, когда тот баллотировался в Думу. А Коба спешил через Москву на Кавказ, где готовилась крупная экспроприация. После ее провала пришлось срочно уехать. По пути нелегал снова сделал остановку в Москве. Тогда побывал в Художественном театре. Шеф Московского охранного отделения доносил: “1 ноября 1912 года Коба-Джугашвили направляется в Питер, и его следует задержать… перед отъездом за границу”. Но он ее пересек, ездил дважды к Ленину.
Вся Россия после выборов в Государственную думу из газет узнавала о блестящих выступлениях депутата-большевика, лидера фракции, обличавшего власть имущих. Роман Малиновский информировал охранку о делах Кобы, который до ареста занимался изданием “Правды” с Раскольниковым и Молотовым. Но не выдал тогда член ЦК товарищ Роман члена ЦК товарища Кобу. На суде после революции Малиновский утверждал, что в последнем аресте Сталина его вины нет. По его словам, начальник департамента полиции приказал ему быть “как можно дальше от Кобы, так как он будет на днях арестован, а он, как назло, точно желая меня испытать, терзать и так уж гниющую рану, пришел к нам, а от нас в Калашиковскую биржу, где и был арестован”. Это случилось на благотворительном балу. Тогда будущий вождь не подозревал, к кому тянулся душой за столиком в ресторане.
Меньшевики первыми заподозрили предателя, о чем сообщили в газете. Поэтому на квартиру к их лидеру Мартову “пришел, добиваясь прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый). Это был не кто иной, как Сталин-Джугашвили”, — вспоминала жена Мартова. Ленин и Сталин поверили в предательство члена ЦК Малиновского после Февральской революции, когда обнародовали захваченные документы охранки. Но с тех пор тень провокатора до конца жизни преследовала вождя, подозревавшего в предательстве всех.
До долгой ссылки в Туруханский край “Васильев” успел побывать в Кракове, пожить в Вене, встретиться с Троцким, познакомиться с Бухариным. И с его помощью написать помянутую статью по национальному вопросу, заслужив у Ленина эпитет “чудесный грузин”. Ту статью автор подписал псевдонимом Сталин.
В Москву бывший ссыльный вернулся в марте 1918 года экстренным поездом из Петрограда в составе “рабоче-крестьянского правительства” в ранге наркома по делам национальностей. Вернулся в Москву из плена и Малиновский. Его после суда расстреляли. Бухарина друг Коба расстрелял. Троцкому проломил череп агент Сталина. Раскольников погиб от рук других агентов вождя. С Молотовым, чья жена сидела в лагере, разобраться помешала смерть.
