До выборов в Думу осталось полгода. Для отечественной политической жизни — срок немалый. За шесть месяцев в России успевали создать партии-победительницы, презентовать стране новых национальных лидеров, распустить, продать, проворовать проекты, существовавшие к тому времени годами. Все это было. Но почему-то эти примеры, которые еще четыре года назад подхлестывали политиков, олигархов и целый класс обслуживающих их политтехнологов, нынче не успокаивают. Вроде бы все хорошо, стабильно, сытно, а ощущение, будто “многое уже поздно” и “все не так”, не отпускает участников политического процесса. “Для прорыва в стране не хватает драйва”, — сформулировал как-то руководитель администрации президента Александр Волошин. Но драйва не хватает не только для прорыва. Драйва не хватает и для стабилизации столь благословенного в России застоя. А именно “застоем” нынче принято называть в политтусовке то, что сейчас происходит в стране.
Причина уныния и расстройства всем хорошо понятна. По прошествии 17 лет реформ Россия осталась левой страной. Правые либеральные теории, принесенные на родную почву, не дали ожидаемых результатов. Да и не могли дать, потому что малый и средний бизнес — главная опора правых в любой стране — в России так и не создан. Это самый неприятный результат последних 15 лет. И как следствие — мир и благоденствие не наступили. И даже ошеломительная популярность Путина не изменила вполне отчетливых социологических процессов.
Левый электорат не уменьшается. И естественную убыль коммунистов старшего поколения восполняют более молодые “бойцы”. И речь идет не только о студентах провинциальных вузов, среди которых больше, чем в благополучной Москве, модно быть левым. Речь идет прежде всего о возрастной когорте 36—50 лет, которую социологи называют наиболее социально адаптированной. Но если люди, находящиеся на пике возможностей, составляют до четверти готовых голосов за КПРФ, то это действительно очень неприятный сигнал.
Если верить данным “Фонда общественного мнения”, то меняется не только возраст, но биография левого электората. Красный при Ельцине юг перестает быть таким красным. Путин перехватил идею державности, позиционно столь важную для южан. А зажиточность региона и так была выше, чем по стране. В итоге — за последние три года там наблюдается фантастический рост рейтинга доверия к президенту, падение личной популярности Зюганова, да и в целом соотношение сил КПРФ — все остальные изменилось не в пользу КПРФ. Что там говорить, если по местным опросам, на которые ссылался губернатор Ткачев, на Черноморском побережье Краснодарского края (самый богатый район) за СПС готовы проголосовать до 15% жителей — больше, чем в Москве!
В то же время “красный пояс” перемещается на Дальний Восток и Сибирь. Новыми регионами “электорального ресурса КПРФ” стали Красноярск, Владивосток, Новосибирск, Екатеринбург, Челябинск. То есть крупные индустриальные центры, никогда раньше не шедшие за зюгановской демагогией.
Впрочем, именно этот “левый марш” показывает, что за КПРФ голосуют не “за”, а “против”. Голосуют против того порядка, который вырос, как айсберг, из тумана 90-х. Это в конце прошлого века в стране все шло кувырком. Сегодня ты никто, завтра — бандит, послезавтра — бизнесмен, а в следующую пятницу — труп. Нынче на заводы приходят хозяева, приходят надолго, основательно. И уже всем ясно — никаких скорых случайностей, которые могут все изменить, больше не произойдет. И на какой из ступеней социальной лестницы застала тебя “путинская стабильность”, на той ты и должен провести всю оставшуюся жизнь. Шансов что-то изменить, подняться в другой социальный слой у рядового гражданина практически нет.
К тому же новые хозяева ведут себя нагловато. Они вынужденно увеличивают рентабельность. И поэтому сразу закрываются все социальные проекты, выводятся налоги из местных бюджетов. В лучшем случае что-то вкладывается в реновацию производства. Малый бизнес душат менты и бандиты, и его не защищает никакой закон. Ведь “диктатура закона” не нужна ни крупному капиталу, ни чиновникам, ни правоохранительным органам. Она нужна только “маленьким”, но их-то государство как раз и не защищает.
И у взрослых людей, которые еще могут смириться с тем, что сами никуда не выбились, возникает понимание, что и у их детей нет шансов на нормальное здравоохранение, образование, что все деньги уйдут на взятки военкомам, чтобы хотя бы спасти единственного сына от призыва.
И протест против такой тотальной несправедливости, когда одним можно все, а другим — ничего, не может не возникнуть.
За КПРФ голосуют вовсе не потому, что она выражает чьи-то интересы, кого-то защищает. Наоборот, компартия под лозунгом “Возвращение в СССР” вообще ушла от участия в повседневной политической жизни. КПРФ именно своим неучастием в текущем процессе и доказывает “политическую чистоту” и оппозиционность. Люди голосуют за компартию (или как на Дальнем Востоке — за ЛДПР) потому, что иначе не могут продемонстрировать свое отношение к сложившемуся положению вещей.
Поэтому, представляется, даже если КПРФ на следующих выборах получит 30% голосов, это вовсе не будет означать “политическую матрицу” на ближайшие десятилетия. Сама КПРФ все ближе подходит к своему системному кризису — но это тема отдельной статьи. Но ее электоральные успехи — очень жесткий сигнал: пора что-то менять.
Главная историческая заслуга Ельцина заключается в том, что он первый из русских строителей положил в фундамент всей общественной жизни идею свободы. До него всегда в России главной была справедливость. Бессмысленная, беспощадная погоня за которой велась в России на протяжении столетий. Не было ничего более сложного, чем наделение крестьянских семей землей в русской общине после отмены крепостного права. Сельский сход учитывал десятки факторов: количество работников и иждивенцев, качество земли, ее расположение и т.д. и т.п. В результате получился совершенно неработающий экономический механизм. Полоски земли у одного хозяина были разбросаны в самых разных местах. Эффективно обрабатывать их было невозможно, но и продать землю, “выделиться из обчества” тоже было нельзя. Законы, рассчитанные на достижение справедливости, не позволяли.
То же самое при социализме. Всеобщая уравниловка привела к полному уничтожению всех стимулов для работы. А через это — и к повальному алкоголизму.
Но самым страшным следствием “достижения справедливости” стала постоянная необходимость в тирании. Только государственное насилие в самых чудовищных формах помогало закреплять “искусственную справедливость”, чуждую человеческой природе. И то, что летописцы времен Ивана Грозного ставили в пример русским государям румынского господаря Дракулу, который еще до полковника Кольта сделал всех подданных равными перед своей секирой, и нынешние бабушки с портретами Сталина суть одно и то же. Мечта о земном властителе, имеющем власть со всеми разобраться “по справедливости” вне зависимости от заслуг и званий. Или же, формулируя по-другому: абсолютное неуважение к любой человеческой личности перед огромной махиной государства.
Но именно наш опыт лучше других показывает, что справедливость мало того что недостижима, погоня за ней приводит к самым печальным политическим и экономическим результатам. Опыт всего остального, кроме нас, человечества показал — эффективные системы, ведущие к расцвету экономики и смягчению нравов, могут создаваться лишь в странах, где стремятся прежде всего достичь не справедливости, а свободы. Свободы во всех ее проявлениях.
Именно Ельцин перевернул все основы привычной российской жизни. Вернее, при нем эта жизнь просто перевернулась. Но бескрайняя свобода приводит к разрушению. Всегда нужно находить баланс. Еще при Борисе Николаевиче отдельные персонажи, ставшие особенно свободными, угрожали самому существованию государства. Не зря же первое, что сделал Путин, — убрал из жизни страны Березовского с Гусинским.
Но то, что коммунисты через пару лет стабильно “приходят” в индустриальные центры вслед за олигархами (Омск, Иркутск, Красноярск — этапы большого пути), — проявление все той же болезни. Болезни, очень свойственной любому капитализму. При отсутствии ограничителей, выжимая прибыль, он сам постоянно создает ситуацию нестабильности. Как плоско пошутил Маркс: “Сам порождает своего могильщика”. Равновесие между капитализмом и его ограничителями — суть современных западных обществ. В разных странах вопрос решается по-разному. В Европе появились социал-демократы. В США правящая элита внедрила программы, нацеленные на создание “общества равных возможностей”. Теперь приходит черед и России. Как у нас правильно поставить подпорки справедливости под дело свободы? Какие ограничители можно поставить для нашего, чрезвычайно молодого капитализма, чтобы он тут же не надорвался? На самом деле именно в этом основная дискуссия этой выборной кампании.
Казалось бы, ответ очевиден. Нужна серьезная новая левая партия. Партия достаточно независимая, не призывающая изменить систему, а отстаивающая интересы наемных работников в уже существующих условиях. Только такая партия и может быть ограничителем и олигархов, и коммунистов.
Но чудо ситуации заключается в том, что создать такую партию может только власть. Никакая самоорганизация масс ничего не изменит. При создании партии “снизу” нет ни финансовых, ни идеологических предпосылок. Забавно, но наибольший процент рабочих — в электорате Жириновского. Зато все партии, финансируемые крупным капиталом, оказались не способны к саморазвитию. Либералы и демократы — вместо того чтобы четко провозгласить и защитить интересы малого бизнеса — гораздо больше склонны думать о частных газо- и нефтепроводах, которые важны пяти финансово-промышленным монстрам. И если КПРФ принципиально отличается тем, что не признает нынешний “общественно-политический строй” и тем самым собирает протестные голоса, то остальные, собственно, и партиями не стали. Поэтому Дума у нас скорее поделена не на правых, левых и центристов (либералы зачастую голосуют так же, как и коммунисты), а на депутатов Миллера, Абрамовича, Потанина, Чубайса и т.д.
Только власть может собрать финансовый, административный ресурс под новый проект и при этом не привязать организацию к интересам определенных финансовых группировок. Только у Администрации Президента есть практический навык по созданию новых проектов. И только политическое руководство страны в силу специфики своих профессиональных обязанностей не может не думать о механизмах постоянно возникающей нестабильности, заложенной в самой структуре нынешней России.
Но против создания нового левого правительства есть два серьезных аргумента. Объективный: власть может понимать стратегические преимущества от возникновения независимой, включенной в политический процесс левой партии. Но тактически ей это всегда невыгодно. Все время надо избирать какую-нибудь “Единую Россию” в парламент. А серьезная, социально-ориентированная партия будет неизбежно отнимать голоса у “ЕдРа”. С честной оппозиционной партией придется считаться. В отличие от КПРФ она потенциально сможет претендовать на власть. А раз так, то многого уже себе позволить нельзя. Но всегда есть очередная “Славнефть”, которую надо передать обязательно в хорошие руки и т.п. и т.д. Тактических соображений, почему левый проект надо делать, но через год, — всегда будет миллион. И эти тактические интересы всегда абсолютно справедливы и объективны.
С другой стороны, есть еще более значимый субъективный фактор. Ведь ситуацию можно рассматривать и совсем под другим углом. Свобода в России победила совсем недавно, традиций мало. Так стоит ли ее ограничивать? В условиях ментально левой страны не приведет ли это не к шведскому, а к кубинскому варианту, при котором частные кафе разрешены, но не более чем на семь столиков? Ведь начиная ограничивать богатых, всегда очень трудно остановиться.
Социал-демократы в России как понятие дискредитированы навсегда. И на местной почве скорее пройдут крайние, чем умеренные политические проекты. Так зачем же властям заниматься “зубатовщиной”, играя в опасные игры с левой прививкой? В конце концов при Столыпине, который не мудрствуя лукаво ввел для социалистов-революционеров военно-полевые суды, страна рванула вверх на абсолютно правых лекарствах. Для успеха нужны только воля, смелость, стратегическое понимание. (Правда, как их сочетать с “тактическими задачами” — тоже непонятно.)
И подобный взгляд на “левую проблему” имеет все права на жизнь. Возьмем, например, заявление того же Сергея Глазьева, о котором принято сейчас говорить как о возможном лидере “новых левых”. Из его интервью можно понять, что речь он ведет не только об экономических изменениях, но и о принципиальном изменении политической системы. Ведь чем больше мы будем вводить госдирижирование “промышленной политикой” и другими подобными вещами, рассчитывая на быстрый рывок, тем меньше свободы останется вообще. “Промышленная политика” — это когда чиновник (якобы специалист) забирает деньги у одних — скажем, нефтяников — и передает туда, где, он считает, они будут нужнее. Но, чтобы избежать воровства, этого чиновника-специалиста кто-то должен насмерть запугать, иначе не получится. То есть для того, чтобы система работала, изначально необходим новый Сталин, который все видит, все знает, все может. Иначе никакие мобилизационные меры, о которых, собственно, говорит Глазьев, не сработают.
Впрочем, и появление Сталина на самом деле малоэффективно. На короткий срок государство может добиться результатов в нужном месте, заплатив за это чудовищной ценой.
Но кому сейчас нужны еще тридцать лет назад столь нашумевшие рекорды по чугуну, тракторам и танкам? За каждый неестественный рынок, основанный не на инициативе и свободной воле граждан, приходится платить общественной усталостью и откатом. Откатом тем большим, чем громаднее были жертвы для победы “промышленной политики”.
Вот и выходит, что одно из главных противоречий сегодняшней российской власти заключается в том, что постепенно становится очевидной необходимость “левых противовесов”. А с другой — опасность заигрывания с левыми партиями. Кроме того, представить себе в наших условиях достаточно честную, хоть и левую партию, больше думающую об “интересах маленьких”, чем о “деньгах больших”, — все-таки трудно. А это главное условие саморазвивающейся партии. Правые не смогли это сделать и потеряли нишу. И это в то же время, когда в протестных митингах и пикетах больше всего растет число представителей “маленького бизнеса”. Да и возможности власти хоть и велики, но не безграничны. Не смогла же она заставить крупный бизнес платить налоги в тех же пропорциях, что и остальных.
Поэтому, может быть, имеет смысл рассмотреть еще один вариант. Отказаться от опыта европейских лейбористов и социал-демократов и внимательно присмотреться к опыту проклятых янки. Собственно политических партий в европейском смысле в США нет. Там есть “машина для голосования”. При этом поклонники республиканцев и демократов четко знают, какие в целом принципы будут отстаивать их избранники. Это то, что вполне устроило бы нынешнюю российскую политэлиту. Эдакий сильно улучшенный вариант “Единой России”. Правда, над этим надо работать и работать.
Крупнейшие социальные проекты в Америке продавливала власть. Вовремя оценив масштабы расовой угрозы, общественное мнение, особенно на юге, было буквально сломлено через колено. Черных студентов в колледже на занятия возили под армейским прикрытием, чтобы защитить от гнева обывателей. В итоге США с потерями, но преодолели проблему.
Вряд ли у нас получится также эффективно, как у американцев. Вряд ли в необходимости этих программ можно будет сразу убедить олигархов. Но хоть что-то получится. Размеры этого результата в точности, как и в примере со Столыпиным, будут зависеть только от воли власти. Судя по сегодняшнему настрою, особенно в части, касающейся деятельности правительства, — воли этой немного. Но лучше хоть что-то, чем ничего. К тому же лиха беда начало. Может, в процессе строительства не только свободного, но и более справедливого, а значит, и устойчивого государства в стране появится тот самый драйв. Ведь драйв без “великой русской мечты” невозможен в принципе. Ведь интересно делать и принимать участие в чем-то достойном и великом. А просто воровать скучно даже олигархам.
