Прибывшее тайно в Москву “рабоче–крестьянское правительство” побудило в марте 1918 года принять срочные меры для размещения органов “пролетарской диктатуры”. В списке Совета народных комиссаров, объявленном после захвата власти, последним значился “Председатель по делам национальностей И.В.Джугашвили (Сталин)”. Но в партии большевиков этот товарищ слыл далеко не последним. Именно ему Ленин, скрываясь в сарае и шалаше у станции Разлив, поручил выступить с отчетным докладом на съезде, взявшем курс на вооруженное восстание. В Смольном после захвата власти народный комиссар находился в одной комнате с вождем и делами наркомата не занимался.
Ему добровольно пришел на помощь Станислав Пестковский, взявший без выстрела телеграф и пребывавший в должности управляющего Государственного банка. Оттуда он рвался уйти, не зная, как им руководить. Попавшегося на глаза в кабинете Ленина наркома спросил:
— Товарищ Сталин! Комиссариат у вас есть?
— Нет.
— Так я сделаю вам комиссариат.
Я стал рыскать по Смольному, высматривать место для наркомата. Задача была сложная — везде было тесно”. Найдя в одной из комнат знакомого, берет его в свое подчинение вместе с письменным столом и частью комнаты. Ставит на стол от руки написанную табличку: “Комиссариат по делам национальностей”. И идет докладывать, что задание выполнено.
“Невозмутимый Сталин, молча осмотрев “комиссариат”, удовлетворенно вернулся в кабинет Ленина”.
Так полушутя-полусерьезно вспоминал бывший член коллегии и заместитель наркома по делам национальностей о первых днях новой власти. Федор Аллилуев, родной брат Надежды Аллилуевой, ставшей женой наркома, дополняет этот рассказ: “В 1918 году товарищ Сталин сказал мне: “Иди ко мне работать секретарем в наркомат”. Весь аппарат товарища Сталина в то время составляли секретарь — я, и машинистка — моя сестра”.
В таком составе эти ребята приехали в правительственном поезде на Николаевский вокзал из Петрограда. Они, как все прибывшие, были людьми бездомными. Одни приехали в “красную Москву” из других городов, другие вернулись из эмиграции, как Ленин, или освободились из ссылки, как Сталин. Тогда впервые произошло отчуждение лучшей городской недвижимости, ставшей “федеральной” собственностью.
Центральная власть заняла Кремль. Но его дворцов и зданий не хватало. Поэтому тридцать лучших гостиниц и жилых строений в центре получили статус “Домов Советов”. Так, “Националь” стал 1-м Домом Советов, “Метрополь” 2-м Домом Советов, гостиницу “Петергоф” на углу Воздвиженки и Моховой переименовали в 4-й Дом Советов. В него въехали аппараты ЦК партии и ВЦИК во главе со Свердловым, ведавшим этими двумя высшими инстанциями. Ленин занял люкс гостиницы “Националь”. Там достался номер Сталину. Но долго задерживаться в номерах вожди не собирались.
Назначенный комендантом Кремля матрос Мальков получил власть над всеми его обитателями. “Кого там только не было весной 1918 года, — вспоминал он в “Записках коменданта Кремля”, — здесь жили бывшие служители кремлевских зданий со своими семьями — полотеры, повара, кучера, судомойки и т. д. — и служащие некогда помещавшихся в Кремле учреждений. Все они за исключением стариков швейцаров давно в Кремле не работали. Но больше всего хлопот и неприятностей доставляли мне монахи и монахини, так и сновавшие по Кремлю в своих черных рясах”. Со всеми комендант разобрался быстро, ввел пропуска, поставил охрану, приказал монахам сдать церковные драгоценности и покинуть кельи.
От Троицких ворот направо вдоль стены Кремля тянулась Дворцовая улица, застроенная по обеим сторонам Офицерским, Кухонным, Гренадерским, тремя Кавалерскими, Детским и Фрейлинским корпусами, Потешным дворцом и другими историческими зданиями. Их начали после ремонта заселять новые хозяева России.
Двухкомнатную квартиру N 24 в одном из Кавалерских корпусов, сохранившемся до наших дней, занял “товарищ Ленин”. С Дворцовой улицы Ильич вскоре перебрался в многокомнатную квартиру прокурора в здание Судебных установлений, построенное Екатериной II для Сената. Спустя годы в это здание переедет наш герой.
А тогда весной холостяк Сталин получил жилье в Кавалерском корпусе у Троицких ворот. Новая власть переименовала Дворцовую улицу в Коммунистическую. На ней появились закрытая столовая и поликлиника. Как пишет советский путеводитель: “По утрам улица просыпалась от звонких голосов детей, бегущих в школу. Отсюда спешили на работу Свердлов и Дзержинский. Поздно вечером после напряженного трудового дня здесь прогуливался Калинин. Ленин не раз бывал на этой улице”. По понятным причинам авторы путеводителя не называли главных действующих лиц. А здесь тогда жили соратники Ильича: Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин. Сталин уничтожил их как “врагов народа” и “шпионов”. Не называют путеводители и самого Сталина, хотя для этого есть основания. Воспоминаний он не оставил. Некоторое представление о первом кремлевском жилье вождя можно получить по мемуарам его злейшего врага Троцкого.
“В моей комнате мебель из карельской березы, над камином часы с Амуром и Психеей… Мы иронически говорили Амурам и Психеям: “Не ждали нас?”
В том Кавалерском корпусе тянулся длинный коридор со сводами, зеркало в торце делало его еще более протяженным. За дверями коридора как раз жили Сталин и другие члены высшего руководства. Этот Кавалерский корпус и дома, стоявшие в одну линию с ним, сломали, чтобы на их месте возвести Дворец Съездов.
Поэт Владислав Ходасевич побывал в сломанном Кавалерском корпусе, о чем вспоминал в мемуарах под названием “Белый коридор”. Он явился на квартиру “отца города”, председателя Московского Совета Льва Каменева с просьбой о жилье. Его квартира являлась неким салоном, где он с женой принимал писателей и художников, признавших новую власть.
“Дверь Каменевых, — по словам Ходасевича, — в самом конце Белого коридора, направо. Мягкая мебель — точно такая, как у Луначарского, очевидно, весь Белый коридор ею обставлен”.
Въехал в тот меблированный корпус на Дворцовой улице и недавний обитатель избы в Курейке. “К чему эта господская роскошь”, — сказал Сталин, увидев старинное зеркало. За одной дверью коридора находилось две квартиры, его и секретаря ЦК партии, будущего премьера и министра иностранных дел СССР.
“Мы жили со Сталиным в одной квартире в Кремле в здании, где сейчас Дворец Съездов построен новый”, — рассказывал сохранивший ему преданность до гроба умерший в 1986 году Вячеслав Михайлович Молотов. В конверте с завещанием оказалась сберегательная книжка с 500 рублями на похороны, все денежное наследство бывшего второго человека в СССР.
“Редко, но, бывало, по вечерам друг к другу заходили, — говорил Молотов записывавшему все его высказывания биографу Феликсу Чуеву. — Были годы, когда довольно часто это было”.
Из Кремля Сталин являлся на службу в наркомат, где насчитывалось несколько сотрудников. Всем тогда хватало места в квартире 12 на четвертом этаже доходного дома на Гоголевском бульваре, 29. Но ходил он по этому адресу недолго. В начале лета наркому нашлись дела важней. С безграничными полномочиями он едет, взяв с собой будущих родственников, во главе поезда с латышскими стрелками. Все тот же Федор нам рассказывает: “Иосиф Виссарионович предупредил меня об отъезде в Царицын всего за пару дней. Я привык ему повиноваться, не рассуждая”. Привык быстро, как и другие современники Сталина. Его послали на юг добывать хлеб для пролетарской столицы. Недавний бесправный ссыльный быстро вошел в роль диктатора. Кто, в отличие от юного Феди, ему не повиновался — расстреливался. “Когда товарищ Сталин расстреливал в Царицыне, я думал, что это ошибка, телеграфировал: “Будьте осторожны”. Я сам ошибался. На то мы все люди”, — каялся Владимир Ильич весной 1919 года на съезде партии.
К должности наркома по делам национальностей прибавилась после съезда 25 марта роль члена Политбюро ЦК, правившего и партией, и Россией. В него вошло тогда всего пять человек с решающим голосом. За день до этого события в Москве одной семьей стало больше. Тогда по советскому упрощенному до предела закону без особых церемоний был зарегистрирован брак 40-летнего Сталина и 18-летней Надежды Сергеевны Аллилуевой, служившей секретарем в аппарате Ленина. Ильич знал гимназистку Надю с тех дней, когда скрывался от “ищеек Временного правительства” в квартире ее отца, служившей убежищем профессиональным революционерам. Отец Надежды, Сергей Яковлевич, вступил в партию на два года раньше ее мужа. И мать, Ольга Евгеньевна, пребывала в рядах партии с 1898 года. Этот же год значился в партийном билете ее высокопоставленного зятя.
С будущим родственником Аллилуевы, на свои горе и беду, познакомились в Баку, где в 1901 году родилась Надежда. По семейным преданиям, ее спас, когда она тонула, Коба, хотя сам не умел плавать. До Нади у Аллилуевых родилось трое детей — Павел, Анна и Федор. Глава семьи трудился слесарем, электриком, машинистом, слыл среди профессиональных революционеров сознательным рабочим, уверовавшим в марксизм. Но пролетарское положение позволяло ему в царской России хорошо зарабатывать, дать детям гимназическое образование, жить в большой квартире в столице империи. В ней нашел кров вернувшийся из ссылки без кола и двора Коба — Сталин. Надю он увидел восторженной гимназисткой, которая по уши влюбилась в пожилого друга семьи. В Сталина круто влюблялись не раз девушки и женщины, несмотря на его рябое лицо и нелегальное положение. Взамен обносков Аллилуевы пошили давнему другу костюм. Из их дома дорогой Иосиф ушел в Смольный, где жил и работал. Тот костюм в Москве сменил на полувоенную форму. Обрядил в гимнастерку и Надю, отправившись с ней и Федором на фронт. Из той поездки шурин вернулся в Москву душевнобольным, не выдержав испытание кровью революции.
Сталина избрали не только членом Политбюро, но и Оргбюро ЦК, ведавшим деятельностью партийного аппарата. Две роли играл Сталин и в правительстве, где кроме наркомата по делам национальностей ведал наркоматом рабоче-крестьянской инспекции, то есть государственного контроля. “Мыслимо ли, чтобы один человек был в состоянии отвечать за работу двух комиссариатов и, кроме того, работать в Политбюро и Оргбюро и десятке комиссий?” — возмущался делегат съезда партии Преображенский.
Ильич не дал в обиду любимца, а возмущенному делегату ответил: “Нам нужен человек, к которому любой из представителей нации мог бы подойти и подробно все рассказать. Где его разыскать? Я думаю, Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина. То же относительно Рабкрина. Нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе потонем в мелких интригах”.
Но как мог кто-либо подойти к дважды наркому, если его в Москве не видели по причине частых выездов на фронты Гражданской войны. Там требовалась стальная рука. Да, заниматься наркоматами не удавалось. Признал это и Ленин, писавший, что судьба не дала Сталину ни разу за три с половиной года быть ни наркомом РКИ, ни наркомом по делам национальностей. (Надо ли говорить, что несчастный Преображенский поплатился жизнью за свое давнее выступление на съезде…)
В те годы Сталин часто вступал в схватку с вождем Красной Армии Троцким. Конфликтовал не только на фронтах, но и в Кремле по поводу, далекому от высокой политики. Вот что успел написать Лев Давидович, пока ему не проломил череп ледорубом агент вождя.
“Жили в Кремле в первые годы революции очень скромно. В 1919 году я случайно узнал, что в кооперативе Совнаркома имеется кавказское вино, и предложил изъять его, так как торговля спиртным была в то время запрещена.
— Доползут слухи до фронта, что в Кремле пируют, — говорил я Ленину, — произведут плохое впечатление.
Третьим в беседе был Сталин.
— Как же мы, кавказцы, — сказал он с раздражением, — будем без вина?!
— Вот видите, — подхватил шутливо Ленин, — грузинам без вина никак нельзя.
Я капитулировал без боя”.
Наркомат по делам национальностей недолго ютился в квартире номер 12. После того как ВЧК перебралась на Лубянку и освободила особняк на Поварской, 52, в просторный “дом Ростовых” переехал с Гоголевского бульвара аппарат, ведавший проблемами республик будущего СССР. В его информационном отделе занималась составлением обзоров газет жившая неподалеку Марина Цветаева. С Поварской через год наркомат переехал в Трубниковский переулок, 19, у Арбата, в большой доходный дом с винными подвалами, устроенными легендарным виноделом князем Голицыным. А наркомат рабоче-крестьянской инспекции занимал 6-й Дом Советов на Поварской, 11.
После войны в Москву “специалист по катастрофам” вернулся с орденом Красного Знамени тяжело больным. И попал в Солдатенковскую больницу, переименованную в Боткинскую. Всем известно, что в ней оперировали Ленина, извлекли пулю, оставшуюся после выстрела Каплан. В палате, где провел вождь ночь, даже устроили музей. Но мало кто знает, что в той же больнице оперировали Сталина. Занимался им, как и Лениным, доктор Розанов, который писал: “Операция была очень тяжелой, помимо удаления аппендицита пришлось сделать широкую резекцию слепой кишки, за исход ручаться было трудно”. Под местным наркозом оперировать не удалось из-за боли, пришлось вводить хлороформ, который не все выдерживали. Видевший после операции больного шурин Федор запомнил его “худым и бледным как смерть, прозрачным, с отпечатками страшной слабости”. Ильич дважды в день утром и вечером звонил доктору и не только справлялся о здоровье, но и “требовал самого тщательного доклада”.
Вырезали аппендицит удачно. Возможно, по этой причине спустя несколько лет Сталин убедил наркома по военным и морским делам Фрунзе лечь на операционный стол с похожим диагнозом. Но тому, как известно, не повезло. С операционного стола победителя барона Врангеля и вождя Красной Армии увезли в морг, что вызвало массу слухов по Москве. На их основе Борис Пильняк написал повесть, где представил Сталина в образе тирана, отправившего на тот свет потенциального конкурента на верховную власть. (За эту дерзость Пильняк расплатился жизнью. Не пощадил бывший нарком в 1937 году и бывшего заместителя — Станислава Пестковского, написавшего веселые мемуары о революции.)
В Кавалерском корпусе после рождения сына Василия семье стало жить несносно. Но шумную квартиру на Дворцовой улице дважды наркому и члену двух бюро ЦК партии — поменяли не сразу. Пришлось жилищной проблемой Сталина заняться Ленину. Но об этом — рассказ впереди.
