Валентин Гафт: “Я виноват в смерти дочери...”

...Он молчал почти год. Не общался с прессой, отказывался от любых интервью даже на сугубо творческие темы. После несчастья, произошедшего в сентябре прошлого года, когда покончила с собой его дочь Ольга, знаменитый актер Валентин Гафт замкнулся в себе. Пытался понять, мог ли он предотвратить беду, уберечь дочь от рокового шага...

Сегодня артист нарушил обет молчания. В эксклюзивном интервью “МК” он рассказывает о недавней трагедии, о своей жене, о планах. И о многом другом.


О нем пишут: “Он практически не дает интервью, а если и соглашается, то о личной жизни не говорит”. Это правда. А еще правда, что он не любит людей... Не любит, когда людей много. Он, как сам признался, волк-одиночка: построил свой мирок, комфорт и уединенность которого очень ценит. А в прошлом году умерла его дочь Оля. Повесилась. После ее смерти в квартире были найдены две предсмертные записки. Одна была адресована родителям, другая — мужчине, с которым она была близка в последние годы. Через несколько дней после несчастья у ее папы, Валентина Гафта, был день рождения...

С тех пор горе окончательно подкосило самочувствие артиста. Если бы не поддержка жены, актрисы Ольги Остроумовой...

Но Валентин Иосифович не хочет об этом говорить и вообще отказывает в интервью всем изданиям... Каждый день на протяжении последних трех месяцев я названивал артисту домой. Но состояние его здоровья не позволяло нам встретиться. Последние полгода у актера серьезные проблемы с зубами: он успел поменять множество врачей, но мучительная боль до сих пор не отпускает. Хотя сам артист никогда не афиширует свои болячки: “Чтобы злопыхатели не радовались...”

Гафт все-таки дал “МК” интервью, откровенное настолько, насколько вообще может раскрыться человек. Беседа далась артисту с большим трудом. Его правая рука просто отказывалась слушаться, он делал перерывы для отдыха. Я невольно чувствовал себя мучителем. Но Гафт — артист не просто по профессии, а милостью Божьей — держался до конца: был честен, прям, откровенен и не просил не задавать неприятных вопросов.


Справка “МК”:

Трагедия произошла в прошлом году 24 августа... Мать Ольги, Инна Елисеева, нашла тело дочери только спустя сутки. Ольга повесилась прямо в прихожей, закрепив конец веревки в шкафчике под потолком. У мамы Оли был очень тяжелый, скандальный характер, и друзья артиста в один голос говорят, что Гафт был вынужден оставить Елисееву. С дочерью у Инны Сергеевны тоже отношения не складывались. Мать обладала властным нравом, не терпела возражений. Ольга же росла очень ласковой и доброй девочкой. Закончила Московскую государственную академию хореографии, казалось, жизнь сулит ей много хорошего...

Весной того же года Оля уже пыталась свести счеты с жизнью — выбросилась с балкона. В тот роковой день, судя по всему, Ольга дважды пыталась покончить с собой. Сначала она прикрепила веревку к люстре, но светильник оборвался и рухнул на пол. В квартире были найдены две предсмертные записки. Одна была адресована матери: в ней Ольга со всеми прощается, а также довольно нелестно отзывается об отце, который забыл про них. Второй запиской было послание любимому, которым, по некоторым данным, был дирижер симфонического оркестра.

— Валентин Иосифович, простите, конечно, но сразу после самоубийства Оли в прессе появилось множество статей, в которых вас выставляли не в самом лучшем свете...

— Это просто отвратительно. Появилась масса гадких фотографий... Непроверенной информации. И, конечно, какие-то интервью, которых я никому не давал. В таких случаях не до интервью... Я вообще редко соглашаюсь на интервью... С тех пор как умерла Оля, ты, Костя, первый человек, с которым я согласился встретиться.

— Спасибо вам за доверие... В предсмертной записке ваша дочь писала, что вы не меньше матери виноваты в том, что она идет на этот шаг... Она писала, что вы очень мало уделяли ей внимания...

— Да, все мы виноваты: и она, и я... Да, конечно, я виноват! Что тут еще добавить...

— Несколько месяцев назад певец Владимир Кузьмин, который в прошлом году потерял дочку (ее зарезали), слово в слово повторил ваши слова. Теперь, если сможете, объясните мне, пожалуйста: почему “я виноват” идет тогда, когда человека нет? Ведь Оля — ваша единственная дочь, и неужели вы не могли найти и пяти минут на общение с ней? Неужели вы, в конце концов, не видели, что происходит?..

(Гафт молчал минуту... Еще чуть-чуть, и он, наверное, бы заплакал... Но сдержался.) — Костя, пойми же... Мы жили отдельно... Собственно, я никогда и не жил в этой семье... Ну что теперь об этом говорить... кто ж знал, что так все случится? У нее была своя жизнь... Я и не знал, что ей так плохо... Конечно, я вины своей не снимаю и никогда не сниму.

— Здесь есть и большая степень вины мамы Оли — Инны Елисеевой. Как свидетельствует предсмертная записка Оли и откровения соседей, она была тираном для дочери: ее действия в общем-то довели Олю до самоубийства. Вы смогли ее простить за это?

— Это уже не важно... Инна умерла...

— Когда?

— Месяц назад... (Инна Елисеева в последнее время страдала тяжелым онкологическим заболеванием. — Авт.)

...Продолжать интервью в начатом ключе больше не представлялось возможным. Еще секунда — и Гафт полностью ушел бы в себя. Было заметно, что он и так с большим трудом отвечает на эти вопросы... А мне хотелось спросить: почему дочь не переехала к нему, почему он оставил Олю с мамой?.. Мы расположились за столом друг напротив друга, я вдруг увидел глаза своего собеседника, и до меня дошло: передо мной сидит не просто известный артист, от которого я жду интересных для читателя подробностей гибели дочери, а самый обыкновенный родитель, навсегда потерявший своего ребенка... И тогда я сам перевел разговор в другое русло.

— Вы сейчас снялись в телесериале, а ведь говорили (процитирую ваши слова): “В сериалах, которые сейчас идут по телевизору, я бы не хотел участвовать. У меня так много, как говорила Раневская, “плевков в вечность” — плохих картин и ролей, что в какой-то момент я сказал себе: “Хватит, остановись!”

— Сегодня телесериалы — это постоянные разоблачения-убийства, милиция-бандиты. И все же качество сериалов за последнее время повысилось: появились очень хорошие актерские работы. И я тоже снялся в четырехсерийной картине “Дни ангела”... Я получил, по-моему, замечательную роль. Кроме меня в фильме заняты такие замечательные актеры, как Нина Русланова, Ольга Остроумова, а непосредственно ангела играет молодой артист Андрей Николаев. Мне очень понравился режиссер Игорь Апасян и продюсеры (хотя и выступают они в роли продюсеров впервые) — Максим Суханов и Саша Самойленко.

— Я так понимаю, фильм получится сентиментальным...

— В картине есть что-то настоящее, хотя сюжет несколько фантастичен. Но именно сюжет и должен задеть каждого. В фильме есть какая-то очистительная сила. А впрочем, что о нем говорить, надо смотреть. Многое еще зависит и от того, как играют актеры... Иногда бывает, что идеи прекрасные, а выходит кондово. Но только не в этот раз.

В последний день озвучания я смотрел картину и не удержался: прямо у пульта... разревелся. Не от умиления над самим собой (в этой сцене я был не занят), это произошло автоматически... Я, правда, еще не видел фильм целиком, однако Суханов видел и сказал: “Четыре часа смотрел, даже зад не заболел”. А зад — это главный показатель. Зад — это очень важно.

— Вас как-то спросили, хотели бы вы выйти на сцену вместе с женой Ольгой Остроумовой. На что вы ответили: “Хочу, но боюсь. Опасно с родным человеком играть!” И вот наконец вы вместе сыграли в “Днях ангела”. Какие впечатления от совместной работы?

— Как она сыграла? Она снялась потрясающе. Когда я сказал, у меня был в горле ком и я заплакал... Это было реакцией на ее сцену. В той сцене она была просто изумительна.

— А вы были объективны в тот момент, когда ком в горле стоял?

— Я не ожидал, что он возникнет. И когда он возник... Это всегда неожиданно. И не потому, что она моя жена, а потому, что сцена на меня так сильно подействовала. Кстати, как жена она на меня так не действует.

— Она оказалась в фильме благодаря вашей протекции?

— Нет, ну что вы. Оля большая артистка, ее все хотят заполучить. Я тут ни при чем.

— А правда, что вы Ольгу Яковлеву однажды чудом не задушили на сцене?

— Правда.

— Вас что, легко разозлить?

— Ну, она злила меня всю жизнь, при том что она потрясающая актриса, и даже Эфрос ее ЛЮБИЛ... всю жизнь. Сидя в зрительном зале, я всегда восхищался ей как актрисой, а вот на сцене она была такой хозяйкой, что иногда позволяла себе вещи просто недопустимые... И однажды я действительно чуть ее не задушил. Хотя чуть не задушил, именно когда играл с ней Отелло: там, где это в общем-то положено по содержанию.

— А часто у вас возникают такие желания — задушить?..

— Нет, слава богу, больше не было.

— Последняя ваша театральная работа, которая вам понравилась?

— “Вечный муж” в Театре Моссовета. Она интересная. Хотя всегда очень трудно и неприлично говорить о своих работах.

— Чем она для вас интересна?

— Автор интересный — Достоевский. Режиссер интересный — Еремин.

— Вы ни разу не брались за то, чтобы учить молодые дарования. Почему? Не предлагали?

— Предлагали. У меня просто терпения не хватит.

— Ваш главный режиссер?

— Волчек, у которой я работаю.

— А в кино?

— Не могу такого назвать. Кино — это совсем другая работа. Сказать, что интересней — кино или театр, — невозможно, это просто разные вещи. Хотя я, наверное, не первый, кто говорит эту извечную истину.

— А как вы относитесь к такому кино, как “Антикиллер”?

— Я ничего не понял. Это такая игра в кино. Хотя там есть и внешние формы, и монтаж, и даже кадры интересные: интересно ездят, взрываются, то есть все сделано по правилам большого кино. Но там не понимаешь, за чем следить. Хотя, может быть, я старый человек, но мне больше нравится другое кино. К примеру, недавняя картина Киры Муратовой “Чеховские мотивы” — это очень самостоятельная работа.

— Какой фильм вы хотели бы снять как режиссер?

— Я? Я вообще никакого отношения к кино не имею... А как режиссер? Да какой я режиссер? Это не моя профессия.

— По-моему, плох тот солдат...

— Да! Я плохой солдат. Что поделать.

* * *

— Валентин Гафт — хороший человек?

— Разный. Сейчас вот просматриваю свою жизнь с самого начала и вроде зверских и чудовищных поступков за собой не вижу. Но по мелочам и даже чуть больше... грехов много, но как у каждого человека. И я их осознаю. При всем своем сарказме, иногда злости, желании остро что-то сказать я по-настоящему к человеку зла никогда не испытывал. И в своих желаниях всегда каюсь. Почти как Гоголь.

— Вот Волчек как-то сказала: “Валя из тех, кого называют совестью коллектива”. Вы согласны?

— Это насмешка, Галя так пошутила. Но вообще-то это правда. Правда, коллектив тут ни при чем. У меня есть своя совесть. А вот кто уж действительно совесть коллектива у нас, так это сама Галя. Все-таки главный режиссер, 30 лет работы — это не шуточки. Тут бессовестного человека давно бы не было. Хотя, к примеру, государством можно править долго и без совести. И таких еще больше любят и восхваляют. Так что тут ничего не поймешь, где нужна совесть.

— Вы можете обидеть человека ни за что?

— Нет. Во всяком случае, не хотелось бы, чтобы так было.

— Вы способны признавать свою неправоту?

— Могу. Вся моя несдержанность — это не от большого ума.

— Несдержанность — это врожденное или наживное?

— Моя несдержанность — это немножечко упоение собой. Хотя я не знаю, где лежит основная причина. Это и сейчас бывает, но не от злого умысла. Иногда даже не замечаешь, что обидел человека, а потом начинаются переживания...

— Наверное, именно поэтому у вас так мало друзей?

— Нет. Я просто малообщительный человек. Не люблю тусовки, ненужные встречи...

— Волк-одиночка?

— Возможно. У меня просто голова болит от массовых скоплений.

— С вами, наверное, трудно найти общий язык?

— Почему? Если мне понятно, про что со мной разговаривают, и меня интересует это, то я с удовольствием включаюсь.

— Про что с вами нужно говорить, чтобы вас заинтересовать?

— Все, что касается профессии.

— А бытовые темы?

— На бытовые темы? Нет. Хотя я считаю, что на бытовые темы... тоже можно разговаривать. Жизнь ведь состоит из быта. Хотя что ты имел в виду, когда спросил про быт?

— Да все — от покупок еды и бытовой техники...

— Нет, в этом я ничего не понимаю. В этом отношении я жутко неподкованный человек. Даже абсолютно неподкованный и восхищаюсь теми, кто что-то в этом понимает. У меня такими вопросами занимается жена, и то не очень сильна в этом. А сам я и в магазины-то почти не хожу, хотя раньше любил.

— Похоже, вы отстали от прогресса...

— Я понимаю, что нет очередей в магазинах, что есть масса товаров, что люди ходят веселые, сидят в открытых кафе, вкусно едят, пьют. Мне это очень нравится. Мне не нравится другое. Я вот живу на Старом Арбате и вижу: приходят люди, поют, играют. Но когда ходят совершенно пьяные, осоловелые молодые люди и писают где хотят, и ругаются матом — девочки и мальчики — так, что слышно с одного конца Арбата до другого... Я понимаю, когда говорят: вот во Франции целуются на каждом шагу. В этом ничего дурного нет. Но когда у нас пьяные начинают на глазах у всех заниматься тем, что полагается делать в тайне... Это и есть отсутствие культуры. Сколько говорили о том, как “много надо свободы”. Однако в нужный момент оказываешься к ней не готов. Культура — это самоограничение. Свобода, с одной стороны, просвещает, а с другой — развращает. Золотой середины пока нет.

— Как вы считаете, съемки в рекламе негативно отражаются на образе артиста?

— Я человек из прошлого, я не могу сниматься в рекламе. Я считаю, что это нанесет большой ущерб тому, что я делаю.

— Но несколько лет назад вы были рекламным лицом одного московского казино...

— Один раз я участвовал, дал такую слабинку, рекламировал казино. Больше этого не делаю. Хотя в этом ничего дурного нет. Но больше я к этому не вернусь. И, кстати, тогда был мой голос по радио, а не мое непосредственное видеоизображение...

— Насколько я знаю, вы — человек, интересующийся политикой. Вы общаетесь с нашими политиками?

— Не очень и увлечен-то на самом деле. И с политиками, если честно, не общаюсь. Однако мы, как-никак, от политики зависим. А может, и не зависим? Все исходит от каждого отдельно взятого человека. Знаешь, почему я люблю смотреть политические передачи в тот момент, когда многие их выключают? Мне кажется, что это самое интересное в сегодняшнем телевидении. Мне просто интересно наблюдать за разговором людей, о чем бы они ни говорили.

В то же самое время мы знаем практически наизусть имена наших депутатов: там тоже своего рода театр. Знаем, к примеру, 12—15 главных действующих лиц, наиболее ярких, и в принципе этого достаточно. Мне иногда кажется, что я уже вижу их насквозь: где человек неискренний, насколько он защищает себя, насколько он хочет понравиться народу. Насколько пытается выглядеть смелым, а на самом деле он просто трус, испуган до смерти. Это же противно! Как он этого не понимает? Ведь всем это уже давно видно. Есть еще политики прямо такие все из себя чересчур откровенные, а на деле очень скрытные.

При этом одновременно с этой игрой в политику продолжают убивать людей, идет нескончаемая война, эпидемия атипичной пневмонии... После таких вещей почему-то остается ощущение, что это по-настоящему никого не волнует. Но должно же это кого-то волновать, так ведь? Об этом надо говорить, и более того — надо объединяться, когда приходит беда. Тогда и будут отсеиваться равнодушные, и собираться ЧЕЛОВЕКИ, а не партии... Хотелось бы, чтобы именно это и было основным приоритетом в политике. И чтобы они хоть что-то делали, ведь от их решений зависят жизни людей.

— Я процитирую вас трехлетней давности. “Сегодня столько людей получают бесконечное количество премий вперед на 5—6 лет, это ведь наши “дежурные гении”. Сами себя объявляют и сами себя награждают. Это неприлично. Я видел спектакли этих “гениев,” когда ползала храпит, а потом кричит “браво” и засыпает, как на похоронах. Печально”. Вы по-прежнему так считаете?

— Дело не в том, что я не люблю премии. Я и сам сейчас получил “Чайку” и еще “Кумир” за роль, которую сыграл в Театре Моссовета в “Вечном муже”. Это приятно, но дело в том, что, несмотря на то, что я их получил и, кстати, благодарен за это, они теряют смысл, если их так много. К тому же я уверен, что очень часто премии даются несправедливо: например, под давлением, ведь очень часто заранее известно, кто что получит.

— На днях по телевизору показывали интересную передачу о критериях пошлости, а что в вашем понимании пошлость? Программа “Аншлаг” — это пошло?

— Вы знаете, как нравится людям пошлость...

— А еще людям порнография нравится...

— Это совсем другое. “Аншлаг” — это легкие, развлекательные передачи для того, чтобы человек не задумывался. Там приблизительно одни и те же лица, одни и те же интонации. Штампы, штампы... Одни и те же пародисты. Но это любимый жанр народа — играть простачков! В этом жанре очень трудно быть и легким, и глубоким. Для этого надо быть Аркадием Райкиным.

* * *

— Что может быть для мужчины лучше, чем любовь женщины?

— Ничего. Любовь женщины — это совсем другое, это гораздо больше, чем миллион зрителей. Женщина — это целый мир.

— А как же тогда любовь зрителя?

— Любовь зрителя очень важная, но любовь женщины — это еще сильнее. Она заставляет нас быть мальчишками!

— Лучшего допинга не существует?

— Нет.

— Вы романтик?

— В глубине души — да.

— Что никогда не простите человеку?

— Лживость, предательство, неискренность. Просто я с таким человеком не буду никогда общаться.

— Вы вообще часто общаетесь с друзьями? И чем эти люди заслужили дружбу Гафта?

— В последнее время редко. Со студенческих времен друзей почти не осталось. Чем заслужили? Тем, что они в тебе сидят. Эти люди то, что ты есть сам.

— Вы, со своей стороны, хороший друг?

— Редко бывает, когда меня о чем-то просят. Но если просит тебя твой друг что-то сделать, то не может быть и речи об отказе.

— Бывает, что вам хочется пообщаться с совершенно незнакомым человеком, который вас вдруг настолько заинтриговал, что вы готовы в ту же секунду броситься к телефону и просить его о встрече?

— Да, иногда бывает. Причем как незнакомому, так и знакомому — разным людям. И если знаешь телефон, тут же бежишь звонить.

— Последний пример?

— Юрий Васильевич Яковлев, когда посмотрел юбилейные передачи о нем. Как он играет Мышкина, о боже! Интонация, ее нельзя придумать, ее нельзя сделать, ее надо родить. Она рождается от внутренней тайны, от колоссального внутреннего поиска в душе. Это настоящий дар божий.

— Вы верующий человек?

— Да.

— Часто обращаетесь к Богу?

— Да, бывает. Можно было бы чаще. Ритуалы, к сожалению, я не соблюдаю. Но бывают моменты, когда ты вспоминаешь о них, и это очень помогает.

— Какие бы вы иконы себе поставили на стол?

— У нас иконы висят в комнате. Это перешло от Оли, жены.

— Перешла вера или же...

— Иконы.

— Я знаю, вы любите футбол. За кого болеете?

— За “Спартак”. Сейчас у него не лучшие времена, как и вообще в нашем футболе. Вероятно, в футболе нужен главный тренер, с которым интересно было бы футболистам. Он должен их заинтересовать, должен увидеть в каждом игроке то, что только он видит. Когда тренер пустой, сколько перед ним ни изгаляйся, ничего не выйдет. Хорошему игроку это может надоесть. Главный тренер — это главный режиссер. Личность прежде всего, а тогда и команда не будет безликой.

— Вы играете на публику?

— Я играю для себя. Но, естественно, не было бы публики — не надо было бы и выходить на сцену.

— Как быстро эта публика может забыть артиста?

— Очень быстро.

— За нее стоит бороться?

— Бороться надо за себя.

— Ваша лучшая роль уже сыграна?

— Кто может так про себя сказать? Конечно, нет.

— Удачи вам, Валентин Иосифович! Всех благ, и главное — берегите себя и не болейте!

— Спасибо, постараюсь.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру