Спектакли грузинского режиссера Роберта Стуруа идут в Москве. Играют в них — первачи. Но почему-то получаются они феерическими только тогда, когда заняты в них грузинские актеры. В чем и убедил спектакль “В ожидании Годо”, сыгранный на Чеховском фестивале.
Стуруа поставил лишь первый акт и сам не смог объяснить, почему проигнорировал второй. Видимо, такой момент у художника. Но надо сказать, что большой потери не произошло: кто не знает пьесу Беккета, довольствовался одноактным “Годо”. Кто знает — совсем не возражал против усеченной версии.
По Стуруа, кого только не носит на себе земля-потаскуха. В данном случае — парочку симпатичных придурков, которые нелепо ходят, говорят нелепые слова вокруг рыжего дерева, у которого, как на детском рисунке, ветки врастопырку.
Комическая пара — толстяк Горо (Заза Папуашвили) в коротких черных брюках, обдернутом пиджачке и котелке. Долговязый Диди (Леван Берикашвили) — не в белом, но в чем-то шинелеподобном, неопределенного цвета. Что они делают? Ждут Годо. Кто такой Годо? А бог его знает, но они с завидным упорством и полной нелепостью существования ждут фантом, который так и не появится. Томясь в предвкушении встречи, пара пытается повеситься и даже накидывает веревку на красный сук. Однако, выяснив, что в момент повешения у мужчин напрягается их главная мышца в штанах и происходит непроизвольное семяизвержение, быстро забывают о суициде.
В какой-то момент бессвязную и необязательную болтовню чудаков разрезает белая бельевая веревка, которую, как мул, тянет через всю сцену по диагонали еще более нелепое существо в наполеоновской треуголке (Георги Гвелесиани). За ним вальяжно следует господин в усиках и пенсне (Амиран Амиранашвили). Диагональный проход новой пары озвучен шлягером в исполнении Иглесиаса. Социально неравная пара устраивает шоу — нечто среднее между цирком и уроком философии в церковноприходской школе.
“Годо” — грузинский спектакль Стуруа — был срепетирован на турецкой земле. И от этого восточная нега, как хорошая приправа, только украсила фирменный стиль мастера, который нетрудно узнать. Это — недотепистая пластика персонажей, музыка, как внезапный, но яркий дождь, и невероятная свобода в актерской игре. И все это в стиле “оп-ля, умца, ой-ля-ля!”. Нисколько не умаляющий философичность великого произведения, романтично утверждавшего, что “слезы в этом мире — величина постоянная” и “ночь всегда обрушивается внезапно”.
